Господь низвергает своих ангелов (воспоминания 1919–1965) - Айно Куусинен

Елена Стасова отличалась от большинства революционеров. Она была настоящей идеалисткой и оптимисткой, во всём видела лишь хорошие стороны, даже в самые мрачные времена. Что бы ни происходило с ней или её близкими, она оставалась верна своим идеалам.

Как бывший секретарь ЦК, Елена знала революционеров старшего поколения лучше, чем кто-либо другой, поэтому с нею часто консультировался генеральный прокурор и чиновники других учреждений. Она мне рассказала, что ей звонили из Прокуратуры СССР, справлялись, знала ли она меня до чисток и какого она обо мне мнения. Через Стасову генеральный прокурор передал мне просьбу написать о применении незаконных методов допроса, дав понять, что виновные в этом следователи предстанут перед судом. Немного поразмыслив, я сказала Елене, что один из следователей, полковник Полянский, вёл себя на допросах чудовищно, но я давать показаний против него не хочу.

— Передайте генеральному прокурору, что я хочу как можно скорее забыть этот отрезок моей жизни. Мне совершенно всё равно, будут ли все эти двадцать шесть человек, допрашивавших меня, расстреляны или же станут министрами…

В дождливый день в конце октября я переходила Гоголевский бульвар, как вдруг шедший мне навстречу человек воскликнул:

— Айно Андреевна! Неужели это вы?

Я узнала брата генерала Берзина. Он оставался в Потьме после моего освобождения. Выглядел он больным и усталым, одет был неряшливо. В Потьме он выглядел лучше. Он, как и его более известный брат, тоже был старый большевик, после победы революции работал на высоких постах, был даже генеральным прокурором. При Сталине был арестован. Теперь реабилитирован.

— Где вы живёте? Вы встречались со своим мужем? — спросил он.

Я ответила, что мужа не видела и встречаться с ним не собираюсь, что мне по распоряжению ЦК помогает один полковник, снабжает меня деньгами и пытается добиться для меня квартиры.

Он был явно удивлён.

— Я рад за вас. А вот для меня никто ничего не хочет делать!

— Где же вы живёте?

— ЦК взял в своё распоряжение деревянный барак на окраине города, там я и ночую вместе с сотней других освободившихся из лагерей. Для меня, старого большевика, никто ничего не сделал. А сколько лет я и мой брат служили партии!

Ещё несколько печальных слов, таких же унылых, как и погода, и мы расстались, пожелав друг другу успехов. Я ещё раз оценила помощь полковника Строганова.

Наконец-то я могу переехать в свою квартиру! Полковник Строганов дал мне денег на квартплату и обстановку. Я сама себе казалась богачкой.

Дела мои постепенно налаживались, и я решила узнать, что с моим братом Вяйнё. Я ничего не слышала о нём почти двадцать лет, с тех пор, как его в декабре 1935 года арестовали в Петрозаводске и отправили в Ленинград. Я написала жене Вяйнё в Петрозаводск, но ответа не получила. Поехала туда сама, но её не нашла. Три с половиной года я писала запросы в разные инстанции.

Наконец в мае 1960 года пришёл официальный ответ из Петрозаводска. В нём говорилось, что приговор, вынесенный Вяйнё 11 ноября 1937 года, отменён за отсутствием состава преступления, Вяйнё посмертно реабилитирован. Жену, видимо, постигла участь Вяйнё — за недонесение властям «о шпионской деятельности» мужа.

Вскоре после того, как я переехала в отдельную квартиру, меня вызвали в отдел кадров Генерального штаба. Когда я пришла, меня провели в просторный кабинет. За длинным столом сидели офицеры. Председательствовал адмирал. Он произнёс краткую речь, в которой выразил сочувствие по поводу несправедливого ко мне отношения. «Мы надеемся, что вы сумеете забыть пережитое», — сказал он. Это, видимо, и называлось «реабилитацией». Потом один из генералов проводил меня к выходу и, прощаясь, тоже посоветовал  забыть прошлое. Я ответила: «Если я вам это пообещаю, то скажу неправду. Я никогда не смогу забыть эти годы». Генерал тихо произнёс: «Да, конечно, я вас понимаю».

В 1957 году мне ещё раз довелось побывать в здании Генерального штаба. Пошла я туда в сопровождении полковника, соседа по дому.

В зале заседаний собрались высокие офицерские чины, были даже маршалы. Заседание от имени ЦК открыл человек в штатском. Потом заговорил другой: «Вчера маршал Жуков держал в ЦК ответ за свои антипартийные действия. ЦК постановило освободить его от должности министра обороны» И всё! Председатель спросил, хочет ли кто-нибудь высказаться. Встал мой сопровождающий. Сказал, что прошёл две мировые войны и хочет знать, чем вызвана отставка. Он лично знает маршала Жукова. Председательствующий вспылил: «Полковник, вы — старый член партии. Как вы можете не доверять партии? Дело уже рассмотрено и решение принято». Следующим слово взял пожилой офицер. Он полностью одобрил решение ЦК. Приняли решение единогласно, и на этом заседание закончилось.

Когда мы шли домой, мой спутник всё возмущался тем, как низко обошлись с любимцем народа. Ясно, почему так произошло, говорил он: маршал стремился ограничить влияние политических сил в армии. За что и впал в немилость.

Спустя несколько дней от старых партийцев я узнала, как происходило снятие Жукова. Маршал как раз вернулся из поездки в Югославию и Албанию. Хрущёв встретил его во Внуково и отвёз в ЦК. Присутствовало всего несколько партийных руководителей, в том числе секретарь ЦК Екатерина Фурцева. Хрущёв произнёс речь об антипартийных действиях Жукова. Потом Фурцева обвинила Жукова в самолюбовании: Жуков считает себя чуть ли не Георгием Победоносцем, заказал даже портрет — на белом коне. Подпись гласила: «Георгий Жуков, Георгий-победитель, освободивший немецкий народ». По его же инициативе портрет повесили в музее Красной Армии. Но кто на самом деле освободил народ Германии от фашистов? Не Жуков, а бойцы Советской Армии! Так закончила Фурцева.

Жуков спокойно ответил, что Никита Сергеевич не имеет ни малейшего понятия о военных делах. На Фурцеву он лишь взглянул презрительно.

Какое-то время Жукова, по слухам, держали под арестом. На следующий день «Правда» писала, что партия и только партия одержала победу в войне, что советский народ и вооружённые силы обязаны победой руководству Центрального Комитета. Многие читатели прекрасно поняли, против кого была направлена статья.

В Москве в то время было много китайцев. Отношения между Пекином и Москвой начали уже портиться, но тем не менее Мао Цзедуна в 1957 году принимали в СССР чрезвычайно торжественно. Тысячи, сотни тысяч москвичей высыпали на улицы. Размахивали китайскими флажками, скандировали: «Да здравствуют Мао и Китай!» Дружбе между двумя странами, казалось, нет границ. Некоторые москвички даже всерьёз утверждали, что Мао необычайно красив.