Французская защита - Анатолий Арамисов

Это была Женевьева.

— Что Вы здесь откручиваете! Мне вызвать полицию?

— Боже мой! Ну, как дитя! Нельзя ни на минуту оставить одного, — воскликнула Лена, и они устремились к незадачливому художнику.

— Пардон мадам! Извините за недоразумение! — по-французски быстро проговорила Симона.

Женевьева собиралась еще что-то гневно выкрикнуть, как вдруг ее взгляд уперся в лицо девушки, и она остановилась на полуслове.

— Это Вы? — после паузы произнесла она.

«Узнала!»

Симона молчала.

Соперницы пристально смотрели друг на друга.

Наконец, первой заговорила неудачница:

— Вы, как я вижу, возитесь с этими полоумными русскими… Что он хотел сделать с моим автомобилем?

— Ничего плохого, уверяю Вас! Он художник и иногда поступки его бывают экстравагантны и непредсказуемы. Но ничего украсть он не хотел! Тем более, угнать вашу машину! Он за рулем не был никогда в жизни.

— Понятно.

Женевьева помолчала и спросила:

— Как поживает месье Одинцов? Видите его?

— Да. Спасибо, у него все в порядке.

— Нет, не все, я думаю…

Симона прищурилась:

— Почему?

— За ним один долг остался…

— Какой долг?

— Неважно. А скажи мне, милая, хорош он в постели, а? Это очень интересно!

— Аревуар, мадам…

Симона, взяв под руку Осаговского, повернулась и увлекла за собой спутников в обратном направлении к своей стоящей неподалеку «Ауди». Женевьева проводила их взглядом, села в машину и в тот момент, когда соперница выруливала на улицу Лафаетга, пристроилась сзади. Проехав несколько сот метров, остановилась.

Достала записную книжку и ровными буквами внесла туда номер автомобиля соперницы.

Она интуитивно чувствовала: если хочет отомстить русскому, то должна любой ценой найти на него компромат. Или на его подругу, чтобы потом выложить перед Одинцовым.

Охота началась.

Воистину — почти все в этом огромном мире вращается вокруг двух вещей — деньги и секс.

Оглянитесь.

Все спешат по делам с озабоченными лицами. Они торопятся заработать. Улыбаясь, флиртуют друг с другом.

Конечной целью этого процесса является секс. Самой дальней, самой желанной. Флирт ради флирта отдает мастурбацией.

Вливаясь в огромный людской поток мегаполисов, люди, словно маленькие песчинки в пустыне, притираются, ложатся рядом друг с другом, потом, под воздействием ветров перемен, меняют свое местонахождение, улетая к другим таким же песчинкам. Часто они становятся похожи друг на друга.

Как капли воды.

И не знают — верную ли нишу нашли они, того ли спутника жизни отыскали?

Мучаются, страдают, волнуются, завидуют, злятся, мстят.

Женевьева в сотый, тысячный раз спрашивала себя: «Зачем он тебе нужен, этот Одинцов? Кто он такой, чтобы так завладеть твоим сердцем и разумом? Идиотка!! Плюнуть на все и забыть русского!!»

Но каждый раз мысли снова возвращались к нему.

Ныло уязвленное самолюбие.

Её, привыкшую одним взглядом вызывать трепет у мужчин, чье слово являлось законом для них — откровенно игнорировали.

Она стала часто подходить к зеркалу и внимательно всматриваться в свое отражение. Иногда раздеваясь догола, в одних туфлях стоя на блестящем паркете.

Как сейчас, после встречи с соперницей на улице Лафаетта.

Никаких признаков старения. Молодая, упругая кожа. Красивая грудь третьего размера без малейших признаков обвисания. Темные, чувственные соски.

Взгляд опускался ниже, и Женевьева чувствовала нарастающее восхищение своим телом.

Элегантная талия в 59 сантиметров, никаких жировых складок Красивый пупочек, спрятавшийся в маленькое углубление.

Еще ниже.

Стройные ноги, в меру мускулистые, те, что так любят мужчины. Когда их спину обхватывают вот такие ноги и сжимают в сладострастном порыве. Тонкая вертикальная полоска темных волос на лобке. От взгляда на такую красоту у мужчин мутнеет разум, пересыхает во рту и твердеет внизу.

«Ну почему он не отреагировал, когда в кабинете на диване увидел эту прелесть?? Любой француз тут же потерял бы голову, особенно в первый раз видя новую, непознанную им женщину! Почему? Почему?»

Она представляла Одинцова лежащим на ее теле, и мысленно сладко вжималась в его плоть, терзала спину своими острыми ноготками, замирала в блаженстве, вдыхая знакомый запах мужского пота.

В самую первую встречу, тогда, в тюремной столовой, она ощутила незримый толчок внутри себя: «Хочу!». После того, как ее рука легла на плечо заключенного из России. Как ток по телу, пронеслось в Женевьеве это желание. Она готова была поклясться, что еле слышный запах, исходящий от Виктора, как и от любого мужчины, был совершенно непохож на другие, ощущавшиеся десятки раз за ее жизнь.

Он по-особенному вошел в ее жизнь, ее мысли, надежды и желания.

И она интуитивно понимала — почему.

Виктор был «слеплен» из инородного «теста». В нем было что-то такое, что заставляет женскую душу восхищенно замереть.

Он был способен на Поступок.

Женевьева ввела в компьютер номер автомобиля Симоны, и спустя полминуты на экране выскочил адрес дома и квартиры на бульваре Пого. Потом набрала почти забытый телефонный номер.

— Алло! Паскаль? Мне надо поговорить с тобой.

Частный детектив Паскаль Фите задумчиво морщил лоб. Задача, поставленная перед ним начальницей тюрьмы, выглядела несколько необычно. Слежка и добывание компромата для своих клиентов были его основным занятием, приносящим неплохой доход. Однако он никогда еще не имел дела с русскими, этими непредсказуемыми людьми. Тем более, таким известным, как шахматный гроссмейстер Одинцов.

Фите не представлял, в каком месте искать «проколы» у Симоны и Виктора.

Обыкновенные люди, незапятнанные криминальным прошлым, спокойно занимающиеся своим делом, платящие налоги.

Понаблюдав пару недель за Симоной, пришел к твердому убеждению, что искать «левые» связи у девушки — занятие бессмысленное. Детектив видел, как она влюблена в Одинцова, и тот отвечает ей тем же чувством. «Подставить» эту парочку в каком-нибудь хитроумном раскладе? Втянуть их в тонко подстроенную ловушку?

Вряд ли. Люди они были явно не глупые, в деньгах не нуждались, и вероятность «клева» на «приманку» приближалась к нулю.

Паскаль внимательно перечитал все газетные, журнальные статьи об Одинцове, его интервью, особенно тщательно изучил уголовное дело, по которому тот отбывал трехмесячный срок.

Пусто, никаких зацепок.

Вернуться к делу об убийстве в тюрьме Жана Темплера и двух его друзей? Попытаться найти хотя бы косвенные улики причастности русского к этому?

Маловероятно.

У Одинцова железное алиби на момент убийства — он был в это время в столовой, и десятки заключенных подтвердили данный факт.

Оставалось одно — установить подслушивающую шпионскую аппаратуру и ждать какой-либо интересной информации.

Но как? И где? К тому же это далеко не приветствовалось законом. Проникнуть в квартиру к Симоне? Связано с риском самому угодить за решетку. Девушка жила не на первом этаже, а гораздо выше, и прилепить датчик где-нибудь в уголок стекла одного из окон было весьма затруднительно.

Женевьева дала на все срою максимум четыре месяца.

Найти компромат или подставить эту парочку.

Хороший задаток подстегивал к напряженным размышлениям.

Паскаль Фите был убежденным холостяком. Невысокого роста, лысоватый брюнет, с мало запоминающейся внешностью. Невзрачные маленькие глазки темно-вишневого цвета, небольшой нос с горбинкой, маленький скошенный подбородок, тонкие губы.

Лишь руки, свисающие почти до колен, словно у обезьяны, бросались в глаза при внимательном рассмотрении фигуры частного детектива.

За свою работу Паскаль брал дорого.

Несколько шумных бракоразводных процессов, обмусоливавшихся желтой прессой в последнее время, были его заслугой. Выследить неверных супругов, зафиксировать неопровержимый компромат — в этой области Фите был одним из лучших.

Но как «подойти» к любящей паре? И он, и она не собираются изменять друг другу.

Паскаль решил начать с окружения Симоны.

Наведя нужные справки, он вышел сначала на Жоржа Гиршманна, но, потолкавшись возле него, понял: «дохлое» дело.

Однако коллега Жоржа по работе Леня Гельфанд оказался куда словоохотливее.

Три дня ушло у Паскаля, чтобы под благовидным предлогом познакомиться с молодым программистом.

И пригласить его поужинать в известный ресторан Гольденберга на улице Розье.

После третьего бокала вина Леня, захмелев, почти с нежностью поглядывал на галантного нового знакомого.

Паскаль неторопливо сводил разговор к извечной теме: женщины.