Три секунды до - Ксения Ладунка
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Что ты собралась объяснять, а? Думаешь, мне что-то непонятно?!
– Прекрати ее бить! – рявкает Том, закрывая меня собой и хватая маму за руки.
Она пытается вырваться и орет:
– Нашелся, защитник! Ты гребаный педофил, убери от меня руки!
– Он не педофил, мама! – срываю голос. – Мне восемнадцать!
– Опусти меня! – кричит мать, а потом обращается к отцу: – Что ты стоишь как истукан, сделай что-нибудь!
Я смотрю на папу, но его взгляд абсолютно стеклянный, словно неживой.
– Прекрати орать, Линда, – со злостью говорит Том и встряхивает мою мать. – Твоя дочь – взрослый человек, она может делать все, что захочет.
– Извращенец! – кричит она и бьет Тома ногой по лодыжке, от чего тот чертыхается и выпускает ее из рук.
Она тут же вцепляется в меня и тащит вперед; я упираюсь, но проскальзываю по полу.
– А я тебе говорила, – обращается она к отцу. – Я тебе говорила, Билл! Это все твоя вина! Твою дочь оттрахал твой же друг, и ты это допустил!
– Мама, не говори так! – кричу я, чувствуя, как тяжело становится держаться на ногах.
– А ты вообще молчи! – Она впивается в мою кожу ногтями и вновь тащит за собой. – Мы идем домой, а потом ты отправишься в клинику, подальше от своего папаши и этого урода.
– Нет, нет, нет! – дрожащим голосом повторяю я, сопротивляюсь, цепляюсь за Тома, а он пытается удержать меня, и все превращается в какую-то сплошную кашу из криков, рук, боли и слез.
– Что здесь происходит? – слышу голос из коридора. – Что за шум?
Я смотрю в проход: это Марта.
– Твою мать, – выдыхает Том и отпускает меня, срываясь из комнаты.
– Твой бывший муж – чертов педофил! – кричит мама.
Том пытается увести Марту прочь и говорит:
– Это не то, что ты думаешь.
Она хмурится и уходить не собирается.
– Что вы здесь делали? – спрашивает.
Мама тащит меня из комнаты; я вижу отца, который пятится назад и до сих пор не может ничего сказать.
– Папа, – скулю я, – пожалуйста, пап… Она меня убьет, просто убьет!
Слезы катятся по щекам, мне вдруг становится до дрожи страшно от того, что она со мной сделает, если мы окажемся один на один в закрытом помещении.
– Папа! – еще раз пытаюсь я, и он наконец приходит в себя и бросается к нам.
– Она поедет со мной! – Он вырывает меня из рук матери. – И будет жить со мной, с тобой никуда не пойдет!
– Ты чего-то не понял, Билл? – Мама тоже ударяется в слезы. – Она трахалась с твоим другом! – показывает пальцем на Тома. – Она! С ним!
Я смотрю в ту сторону, куда показывает мама. Марта и Том выясняют отношения. Отец берет меня за предплечье и выводит из коридора во двор. Я начинаю рыдать от облегчения и едва замечаю, как все присутствующие на нас смотрят. Отец выходит за ворота, слышится звук сигнализации.
Мы садимся в машину, и он резко выезжает на дорогу. Я прислоняюсь виском к окну, закрываю лицо ладонями. До ужаса стыдно, просто обжигающе и невыносимо стыдно, но я так рада, что отец забрал меня из этого ада…
Мы несемся по пустым дорогам с бешеной скоростью, выезжаем на Бэй-Бридж и покидаем Окленд.
– Ты теперь живешь в Сан-Франциско? – тихо спрашиваю.
– Да, – говорит отец.
Мы проезжаем мост и оказываемся в другом городе. Я заламываю пальцы, долго решаюсь, но говорю:
– Пап, прости… мы хотели тебе сказать, правда…
Отец сжимает руль, но молчит. Я знаю, он всегда так делает: пытается успокоиться, а потом уже разбирается. Но я так не могу, не могу сидеть с ним рядом и не понимать, о чем он думает.
– Все не так, как сказала мама! – всхлипываю. – Я его люблю, мы встречаемся…
– Господи! – рявкает отец, ударив по тормозам. Я еле успеваю выставить перед собой руку, чтобы не впечататься в приборную панель.
– Твою мать! – кричит он и бьет ладонями в руль. – Черт! Замолчи, Белинда! Закрой свой рот! Ничего мне об этом не говори! Ничего, ни слова, иначе поедешь к матери!
Я вжимаюсь в кресло. Пытаюсь усмирить дрожь в теле. Мы стоим прямо посреди дороги, отец не съезжал на обочину. Он громко дышит, приглаживает волосы, закрывает глаза. Когда успокаивается, снова набирает скорость. Оставшуюся поездку до его дома я не произношу ни слова.
* * *
В кармане пиджака Тома я нахожу пачку сигарет. Она полупустая, с зажигалкой внутри. Открыв окно в спальне, в которой отец сказал ложиться, я курю. Окна его квартиры выходят на одну из главных улиц Сан-Франциско. Ночь, я смотрю на трамвайные пути и темную дорогу, уходящую по холму высоко вверх.
Завернувшись в пиджак, я засыпаю. Запах Тома успокаивает, укутывает теплом. Я почти спокойна. Я не у матери, меня не избили. Отец не отправит меня в лечебницу, и я смогу вернуться в Окленд.
Утром выяснятся, что папа не собирается отпускать меня на свободу. Он закрывает квартиру на ключ и уходит. Сначала я безуспешно пытаюсь выбраться, а потом начинаю злиться.
На кой черт надо было увозить меня от матери, чтобы потом все равно закрыть?! Почему они вечно хотят меня контролировать?! Я была уверена, что так поступит мама, но не папа…
От злости я начинаю метаться по квартире. Хочется что-нибудь разбить, как-то насолить ему. Но такие вещи моего отца не трогают. Зайдя на кухню, я замечаю бар. Вот это уже интересно.
Я внимательно осматриваю содержимое, а потом вытаскиваю оттуда бутылку с самым старым виски. На этикетке стоит две тысячи третий год. Отлично, просто замечательно. Я беру стакан и иду в гостиную. Как будто я буду сидеть паинькой, если он запрет меня на замок. Как будто не смогу устроить неприятности в закрытом помещении. Плюхнувшись на диван, я вскрываю бутылку и наливаю. Потом пробую – такое же отвратительное дерьмо, как и все остальное виски.
Выпив несколько стаканов, я чувствую тревогу. Опьянение словно щелкает переключателем у меня в голове, и в мыслях остаются только наркотики. Где-то в солнечном сплетении возникает желание, а во рту скапливается слюна. Я встаю и поднимаюсь на второй этаж, а там иду в отцовскую спальню. Начинаю рыскать по ней, а потом плавно перехожу в ванную.
Ну должно же у него быть хоть что-нибудь, хотя бы обычный ибупрофен! Я запью пять таблеток виски и отключусь.
В шкафчике над раковиной я нахожу аптечку. Ибупрофен
