Короли рая - Нелл Ричард

Рока подумал обо всех травах, которые мог бы незаметно использовать для отравления, или как легко мог бы пересечь расстояние и убить скальда, пока тот пьет, – и ощутил только презрение.

Какое-то время они молчали. Эгиль пил воду, а Рока зачерпывал и ел мальчишечье мясо.

– У меня есть пища, – сказал скальд, хорошо владея своим голосом. – Тебе не обязательно есть это.

Рока уловил смысл. Он уловил отвращение – как будто на поедание мальчика его толкнули какие-то ужасные лишения, или же это означало нечто большее, чем на самом деле. Он проглотил еще кусочек – вероятно, часть мышцы с тонким слоем жира.

– Мясо есть мясо, – сказал он, – многие звери едят своих сородичей. И если я не съем это сейчас, то, значит, я зря убил того мальчика, да?

Скальд выглядел скверно, но овладел собой.

– Кто была твоя мать? Как ты дошел до… такого?

От ужаса к любопытству в мгновение ока, подумал Рока и задался вопросом, не присуще ли это исключительно мужчинам. Казалось, нет ровным счетом никакой причины отвечать, и все же он снова ощутил странную потребность.

– Моя мать была из Вишан, – сказал он, затем отхлебнул еще ложку.

Глаза Эгиля буквально вылезли из орбит. Такое внимание не пришлось Роке по нраву, и он помешал в котелке, снимая немного мяса с кости и прочищая горло. Как часто бывало, образ матери, умирающей в степях, явился непрошеным, и Рока попытался заменить его утренним солнцем в ее золотых волосах, но сочетание того и другого казалось гротескным.

– Она Избрала мужчину без благословения жриц, – сказал он, надеясь, что слова прогонят образы. – Их союз терпели до рождения их безобразного сына-одиночки, а затем они бежали на Юг в маленькую деревеньку. Они оставались любовниками, а однажды пришли жрицы и убили его. Моя мать заболела и умерла, ну а меня объявили вне закона.

Он поискал еще слова, но обнаружил, что его история закончена, словно являлась простой и легко объяснимой. Казалось странным говорить такие вещи вслух – но еще удивительней, что его история так коротка. Все страдания моего детства можно выразить и запечатлеть в нескольких словах, подумал он. И не будь это так печально и несправедливо, могло бы выглядеть забавным.

Пальцы скальда бесшумно скользили по деревяшке и струнам, и хотя его лицо было все еще бледным, он выглядел погруженным в размышления.

– Итак, в жилах твоей матери текла кровь одного из богов, а ее сын – внезаконник. Это интереснейшая история, брат. Что ты теперь будешь делать? Грабить путников всю оставшуюся жизнь?

Тебе-то какое дело? – подумал Рока, затем последовали «да» и «разве не так делаем все мы?»

– Имлер был твоим отцом, не моим. Перестань звать меня братом.

Эгиль умолк, затем кивнул. Чего Рока не сказал – да и не обязан был говорить кому-либо из людей пепла, увидевшим его лицо, – это что его отцом был Носс.

Скальд пощипал одной рукой туго натянутые волосы на своей полой деревяшке, другой рукой придерживая несколько из них.

– Не возражаешь, если я побуду здесь?

Рока не возражал и подтвердил это, думая: зачем бы иначе я тебя спас? Он продолжал есть, пока Эгиль издавал звуки струнами и мурлыкал себе под нос; затем скальд начал играть и петь, и Рока невольно засмотрелся.

Густой голос мужчины эхом разнесся по скалам, его лицо и осанка преобразились, как будто он обрел какую-то новую силу и храбрость. Вопреки глубине голоса, он умел брать высокие ноты и сделал это, когда запел о прекрасной женщине, любившей храброго мужчину, – о мальчике, ради защиты которого они погибли. Он пел о старых богах и людском безрассудстве, о мудрости матерей и жестокосердии власти. Песня звучала грустно и тягуче.

Рока отвлекся, примостившись на участке зеленого мха и грибов в своей Роще. В истинном мире они росли только в тени на Северной стороне определенных деревьев, но в его Роще произрастали где угодно. Он заставил звуки пения падать с бессолнечного серого неба подобно дождю и звенеть среди камней и дерев, жалея, что истинный мир не похож на созданный им. Вскоре он почувствовал слезы на лице.

Почему в Книге Гальдры нет песен, мама? Неужто музыка – еще одна слабость? Еще одна хрупкая вещь, которую следует прятать подобно всем другим?

Скальд закончил свою песню, хотя она продолжала играть в роще Роки сквозь ветер.

– Ну как тебе такое? – спросил он с лицом, пожалуй, чуть более порозовевшим, чем раньше, но в остальном без выражения.

Тело Роки спокойно ело и не отозвалось, вопреки его слезам в Роще.

– Ты хорошо играешь, Эгиль, сын Хиллеви. Но твоей истории нужна концовка.

Скальд изогнул потрескавшиеся толстые губы:

– Спасибо. Да, верно. И как она должна завершиться?

Роке это казалось очевидным, но он предположил, что не каждый мужчина прочел книгу. Каждая история заканчивалась одинаково. И так настигла смерть такого-то или такую-то, сына или дочь такой-то, и тело возвращено было в пепел.

Мужчины всегда умирали в битве, женщины умирали от старости и всегда в постели. Но только не моя мать, подумал Рока, она умерла молодой и в поле, а ее труп был едой для червей и ворон.

Он почувствовал, как его рука сама собою тянется к карману полушубка, но воздержался трогать локоны внутри.

– Так же, как и все истории, – сказал он, думая сперва о своей матери, затем о ее семье и жрице Кунле, затем о Законовещателе и трусливых присяжных, жестоких мальчишках и всех остальных. – Смертью.

Исполнив песню, Эгиль попросился переночевать у костра. Рока удивился и, наверное, выказал это вслух, ибо скальд произнес:

– С какой стати мне беспокоиться? Ты уже спас меня.

– Может, я просто спас твое мясо, – ответил Рока с безразличным лицом, но Эгиль улыбнулся и сказал, что пьет столько вина, что стал невкусным, и Рока разрешил ему остаться, для удобства гостя даже засыпав землей разделанный труп.

Они поговорили еще немного, пока темнело, и скальд рассказал ему, где родился и о том, как оставил свою семью, чтобы увидеть мир. Он поведал о своих странствиях по Аскому и о некоторых великих вождях, с которыми встречался. Сам он вопросов больше не задавал, но Рока назвал ему свое имя и немного рассказал о своих недавних годах: о своем путешествии на Север, где теплее, и о бегстве обратно на Юг, прочь от крупных деревень, охотников-изгоев с их собаками, от мужчин без вождей и их многочисленных угроз.

Однако он все еще был утомлен, поэтому держал начеку собственное тело, пока отдыхал у костра в своей Роще. Если ночью Эгиль пошевелится, Рока узнает.

Опасение было излишним – этот мужчина крепко спал, а тело Роки поддерживало их костер холодной ночью. Утром Эгиль проснулся с восходом солнца и напевал, пощипывая свою «лиру», как он ее называл, а Рока свернул стоянку, присыпав костер и отпечатки в земле.

Он готов был выдвигаться, когда Эгиль заговорил:

– У меня… есть вопрос, если позволишь.

Рока пожал плечами. Он решил не убивать этого человека, но не нуждался в том, чему мог научить творец музыки.

– Твоя мать-Вишан показывала тебе, как читать руны? Показывала, как их писать?

Вопрос казался странным.

– Если и да, то что?

Эгиль облизнул губы и оглядел ровный участок земли, как будто кто-то мог подслушивать.

– Знаешь ли ты, сколько мужчин в Аскоме могут прочесть хотя бы одну руну? Или нарисовать?

Рока не знал и вновь пожал плечами.

– Ни единого, кроме самых общих символов, например для названий животных. Рунные шаманы – единственные исключения, и каждая нарисованная ими руна приближает их к наказанию богов, так что они редко это делают. За годы, проведенные в пути, я видел лишь горстку живых шаманов. Все они выглядели хворыми.

– К чему ты клонишь?

Скальд моргнул.

– Рисовать руны – очень ценный навык.

Можно ли их есть? Можно ли ими убивать?

– Ценный для кого?

Эгиль засмеялся и развел руками, словно это было очевидно.