Мемуары Михала Клеофаса Огинского. Том 1 - Михал Огинский

Вся эта людская масса горела энтузиазмом, но не имела должной дисциплины и выучки, так как на это не было времени, – потому с ней и невозможно было предпринять серьезных действий. Мы избегали столкновения с неприятелем лишь по счастливой случайности, а в дополнение к ней я принимал еще и меры предосторожности: посылал впереди себя распоряжения о заготовке провизии и фуража, по которым можно было предположить, что у меня под началом находится войско в шесть тысяч человек со значительным артиллерийским обозом.

Рано или поздно правда должна была раскрыться, и я, боясь серьезной атаки и будучи не в состоянии принять бой, решил оставить в Дусятах, в безопасном месте, корпус, которым командовал, и проложить себе путь, вместе с Гедройцем, Вавжецким и горсткой храбрецов, до самой Двины.

С этой целью я отобрал три сотни кавалеристов из самых решительных, которые считали за честь следовать за мной; с ними я пересек Курляндию и направился в Ливонию.

Я знал, что на другом берегу Двины, в Динабурге, нет сильного гарнизона, мне было известно также, что большинство орудий там было разобрано, что там были значительные запасы пороха и что туда несколькими днями ранее завезли российскую войсковую казну, в которой было несколько миллионов рублей.

Вполне вероятно, что мы могли бы взорвать склады с порохом, забрать годные к перевозке пушки и завладеть казной, если бы все мои приказы были выполнены. Но патруль из пятидесяти человек, который я выслал к Двине с заданием перейти реку и облегчить переход через нее остатку моего маленького отряда, все еще находился по эту сторону реки, когда мы, проведя в походе всю ночь, прибыли туда. Я рассчитывал прибыть в Динабург внезапно, но мои намерения оказались уже раскрытыми.

От города нас отделяла река. Раздался набатный звон, послышались встревоженные крики женщин и детей; мы увидели около сотни инвалидов, часть из которых, с помощью жителей, ставили пушки на лафеты, а другие – наводили на нас те, которые могли стрелять. Наконец в нашу сторону полетело несколько ядер, кое-как нацеленных, которые не причинили нам никакого вреда, но я все же решил отложить на некоторое время исполнение своего плана, так как его результаты уже не могли бы соответствовать задуманным ранее.

Русские позаботились о том, чтобы немедленно вывезти войсковую казну из города. Порох поместили в безопасное место. По всем окрестным деревням была объявлена тревога, собраны отряды из крестьян – приготовились к серьезной обороне.

И все же я надеялся на те средства, которые выручали меня до сих пор. Я приказал майору Хороденскому с двадцатью кавалеристами переплыть Двину в двух лье ниже по течению от Динабурга. Неожиданное появление этой кавалерии, которую приняли за авангард значительного войска, вызвало растерянность в городе. Я воспользовался ею, чтобы отправить полковника Яна Зеньковича с военной трубой к коменданту Динабурга, и тот немедленно выслал лодку для моего парламентера. Ему было поручено предложить достойные условия сдачи города и пригрозить, в случае отказа, что назавтра же будет начат обстрел города. Ему было приказано также немедленно возвращаться, если капитуляция города по всем намеченным мною пунктам будет подписана. В этом случае он также должен был потребовать лодки, дабы переправить нас на другой берег, так как противник заранее позаботился о том, чтобы убрать все лодки, находившиеся на нашей стороне.

Ночью я приказал расставить в кустах фуры, и тем самым было создано впечатление целого артиллерийского обоза. На рассвете я подошел к берегу Двины и, не увидев Зеньковича возвращающимся, пригрозил сжечь город, если его не отпустят. Через некоторое время он вернулся и сообщил, что Гулевич подписал капитуляцию с согласия нескольких старых офицеров, но затем отказался ее передать, так как более молодые офицеры и особенно унтер-офицеры и солдаты резко воспротивились капитуляции и даже угрожали ему. Пришлось нам отказаться от дальнейших попыток такого рода, так как они становились совершенно бесполезными. К тому же гарнизон города был к тому времени усилен и достиг пяти сотен человек, а горожанам было приказано вооружиться и укрепить его собою.

В нас начали стрелять, но мы не могли ответить тем же. Мои храбрецы не дрогнули, несмотря на ядра, катившиеся к их ногам; их выдержка еще раз показала мне, на что способны пойти поляки, когда они доверяют своему вождю. Они не задумываясь бросились бы вплавь, чтобы взять приступом город, но эта отчаянная храбрость не принесла бы успеха. К тому же было понятно, что к Динабургу ожидается подкрепление, поскольку во все стороны от него уже были разосланы курьеры. Я приказал своей кавалерии отступить и решил вернуться к своим товарищам по оружию в Дусяты, в десяти лье отсюда.

Тем временем три десятка волонтеров, которые успели переплыть реку в полулье ниже по течению, проникли в город в то время, когда я отходил от него. Стреляя из пистолетов на узких улицах между домами с соломенными крышами, они, к несчастью, вызвали этим пожары и превратили в пепел часть городских строений.

Я был сильно раздосадован, когда заметил густой дым и языки пламени, пожиравшие этот город, почти целиком деревянный. Я и в самом деле пригрозил было коменданту сжечь город, чтобы вынудить его к капитуляции, но никогда не совершил бы такого варварства по отношению к мирным жителям Динабурга. Поэтому мною было произведено серьезное расследование, чтобы наказать тех, кто устроил пожар, но затем выяснилось, что это злосчастное событие совершилось случайно, а не по злому умыслу.

Бесспорно, однако, то, что после этого пожара в Динабурге русские, которые до этого часто поджигали частные дома и сжигали целые деревни в этих окрестностях и в других частях Литвы, получили строжайшие приказы более не доходить до таких крайностей. Впрочем, понятно было, что ни офицеры, ни командиры таких приказов никогда не отдавали, а пожары были делом рук мародеров и пьяных солдат, жадных до грабежа.

Мою экспедицию к Двине нельзя считать вовсе бесполезной, если принять во внимание, что к этому месту была отвлечена часть подкреплений, предназначенных для российской армии, осаждавшей Вильну. Были также нарушены коммуникации, так как мои патрули разрушали мосты, понтонные мосты и лодки, помогавшие их осуществлять. Таким образом, была достигнута поставленная мною цель – установить связь между генералом Гедройцем, одержавшим победу над русскими возле деревни Саланты, и Вавжецким, который находился еще в окрестностях Либавы.

Оба эти генерала прислали мне дружеские письма, проникнутые патриотизмом, и в них благодарили меня за то, что я разделил с ними их труды. Особенно Вавжецкий, который указывал мне на те преимущества, которые могло бы принести объединение наших с ним действий по всей линии от Балтийского моря до оконечности Курляндии и вблизи от Ливонии. Так, мы могли бы, по меньшей мере, сдерживать продвижение различных российских корпусов на расстоянии более сорока лье до Вильны. Он не знал, что у меня было всего лишь три сотни человек, с которыми мне было невозможно удерживать позицию на берегах Двины.

Обстрел из Динабурга возобновился, когда меня уже потеряли из виду, и продолжался весь остаток дня и даже часть следующей ночи, так как там подозревали, что мое отступление было ложным и что другая часть моего корпуса, в котором предполагалось до шести тысяч человек, может пересечь Двину по другому мосту и захватить Динабург.

Была и другая причина для продолжения обстрела – предупредить различные русские части, находившиеся на расстоянии в несколько лье, об опасности, которой они подвергались; и действительно, помощь русским стала прибывать со всех сторон. Два дня спустя срочно прибыл генерал Херманн с тремя тысячами пехоты, доставленной на крестьянских телегах, но я был уже вне опасности, так как миновал Езеросы и Илукшту и воссоединился с корпусом, оставленным мною под началом генерала Морикони в Дусятах. Ни один человек не был потерян в ходе всей этой экспедиции.

Майор Хороденский, которому было приказано пересечь Двину с двумя десятками кавалеристов, чтобы произвести рекогносцировку, привел мне двух пленных русских офицеров: майора артиллерии Монмотказена и лейтенанта Сурокина. Они спокойно следовали по большому почтовому тракту из Петербурга курьерами в штаб-квартиру князя Репнина.

Кроме устных приказов командующему армией, они везли большой ящик с тремя сотнями писем, адресованных разным русским и полякам. Я немедленно отправил, пока еще не покинул берега Двины, курьера к Костюшко с рапортом лично ему, как он того хотел, и одновременно спрашивал его указаний относительно отправки к нему двух пленных офицеров и всей перехваченной корреспонденции. Вот ответ, полученный от него, оригинал которого я бережно сохранил:

«Гражданин, я получил донесение, отправленное вами с берегов Двины. Чрезвычайно рад тому, что вы смогли исполнить мои намерения и что мы вознаграждены успехом в ответ на наши ожидания.