Избранное - Факир Байкурт

В отделении полиции было шумно. Казалось, будто вся полиция столицы поднята по тревоге, такая там царила напряженная обстановка. Некоторое время пришлось ждать, пока меня примет комиссар. Потом тот самый полицейский, что привел нас сюда, махнул рукой: входите, мол. Я вошел.

— Ты с какого факультета? — сразу же начал комиссар.

— С факультета политических наук.

— Чем занимается отец?

— Он доктор в Сёке.

— Значит, ты из состоятельной семьи?

— Да.

— Ты приверженец анархизма?

— Нет, я против.

— Откуда же в вашей квартире взялись подозрительные личности?

— Это самые обыкновенные люди. Сабахаттин-бей ввел вас в заблуждение. Он чересчур подозрителен. Мы пригласили к себе гостей и никакого преступления не совершили. Эти люди нуждались в помощи. Мы хотели залечить их раны.

— С кем они дрались?

— Их избили в полицейском участке.

— Что?! Что значат твои слова?

— Их приняли за анархистов… и в полиции…

— Кто они такие?

— Крестьяне. Один — совсем старый, другой — почти ребенок.

— Да как вы смели приютить у себя людей, которые показались подозрительными самому Сабахаттину-бею? Немедленно освободите от них квартиру. А на вас мы заведем дело.

Комиссар повернулся в сторону сидящего за машинкой полицейского:

— Пиши его имя и имена его товарищей, а также домашний адрес, место учебы и откуда они родом… Запросим в архиве, не привлекались ли они раньше. Пускай побудут пока под особым наблюдением.

После того как секретарь напечатал под мою диктовку все сведения, я обратился к комиссару:

— Мне кажется, произошло какое-то недоразумение, господин комиссар. Ведь мы с друзьями не стали жить в студенческом общежитии и сняли отдельную квартиру именно потому, что не желаем иметь ничего общего с анархистами или террористами. Старика с мальчиком пригласили к себе исключительно из гуманных соображений. Разве мы не имеем на это права? Мы, слава богу, живем не в России, где, говорят, нет свободы. И потом, разве мы не вправе сами решать, кого приглашать, а кого не приглашать? Почему полковник Сабахаттин вмешивается не в свои дела? Как угодно, уважаемый господин комиссар, но своих гостей мы не выгоним на улицу!

— Повтори, что ты сказал!

— Мы не выгоним своих гостей.

— Тогда я велю посадить тебя в камеру предварительного заключения.

Он нажал на кнопку, и в комнате тотчас появился тот самый полицейский, что привел нас сюда.

— Ну-ка, препроводи этого нахала в камеру да запри как следует. Пускай посидит, подумает. Образумится — тогда продолжим разговор.

Я и глазом не успел моргнуть, полицейский вытолкал меня из кабинета и силой потащил по коридору. Тут я, к счастью, увидел Халиля.

— Господин полицейский, позвольте мне сказать пару слов товарищу, — попросил я. Он не возражал.

— Халиль, — торопливо бросил я, — передай привет ребятам, скажи, что меня арестовали. Они меня тут оставляют до тех пор, пока я не образумлюсь. И еще загляни к Семе-ханым и извинись за меня — я не смогу зайти к ней, как обещал. А завтра принесите мне немного еды. Буду ждать…

— Хватит, хватит! — прервал полицейский. — Ишь разболтался!

Он отпихнул меня от Халиля и погнал по коридору. Наконец мы остановились перед одной из камер, дверь открылась, и я оказался в мрачной, загаженной комнате. Кроме меня, там уже сидели шесть человек. Не то что присесть, даже стоять негде. Кое-как пристроился у двери. Стою, думаю, что делать, как быть? А как только меня осенило, я затарабанил в дверь.

— Эй, откройте! Передайте господину комиссару, что я уже образумился.

Заключенные встретили мои слова дружным смехом. По виду они казались рабочими. Наверно, устроили забастовку, эти пролетарии просто жить не могут без забастовок, а забастовка — вещь противозаконная. Похоже, их всех здесь били, но не очень сильно. Я слышал, как удаляются по коридору шаги полицейского. Минут через десять он вернулся и выпустил меня.

— Уважаемый господин комиссар, — сказал я как можно учтивей, чтобы польстить этому типу, — я подумал и понял, что вы абсолютно правы. Да, мы допустили ошибку, но не умышленно, а по незнанию. Отпустите меня, пожалуйста, и позвольте нам выгнать нежелательных гостей на рассвете. Обещаю от собственного лица и от лица своих товарищей, что мы никогда больше не пригласим их к себе. Согласитесь, однако, что выгнать их прямо сейчас, среди ночи, как-то неловко.

— Минуточку, — ответил комиссар, — сейчас посоветуюсь с шефом.

Он набрал номер телефона и произнес в трубку:

— Господин полковник, этот парень обещает выгнать их, но не сейчас, а рано утром. Говорит, ему неудобно выгонять людей среди ночи… Да, обещает больше никогда с ними дела не иметь… Да, мы тут оказали на него давление. Говорит, будто эти двое совершенно безвредные… Хорошо, господин полковник, хорошо… Слушаюсь…

Он опустил трубку.

— Ладно, пускай до утра останутся у вас, но больше не смейте брать их к себе. Понятно? А теперь можешь идти.

И я припустился со всех ног. Халиль еще даже не успел заглянуть к Семе-ханым, я его остановил как раз в тот момент, когда он собирался позвонить в ее дверь.

— Спасибо, Халиль, я сам, — сказал я. — Иди домой, я сейчас приду.

Только он удалился, я нажал на звонок. Сема-ханым тотчас открыла. Я предупредил ее, что задержусь еще немного, и бросился в свою квартиру. Я рассказал поджидавшим меня друзьям обо всем, что случилось, и мы сообща решили, что завтра же непременно доложим обо всем тетиному мужу, генералу из генштаба. Поступок полковника Сабахаттина нельзя оставлять безнаказанным.

Дедушке с внуком мы постелили постель, потом я принял душ и поднялся выше этажом — в двадцатую квартиру.

28. Опять под арестом

Рассказывает Яшар.

На рассвете мы ушли из квартиры студентов. Нам никак нельзя было больше оставаться там. Мы ведь соглашались провести у них только одну ночь. И так у них были из-за нас неприятности — Тургута-агабея[74] и Халиля-агабея вызывали в полицию. Хорошо, что быстро отпустили. Они умеют сказать, что нужно, и умеют смолчать, когда нужно. Поэтому их не били. А мы вот не умеем…

Мы вышли на улицу и остановились у садовой ограды. Часов в восемь из дверей дома стали по одному, по двое выходить жильцы. Увидев нас, член кассационного суда сказал:

— О, с раннего утра припожаловали!

Офицер сказал:

— Распоряжусь, чтоб снова начали расследование!

Управляющий Хасан-бей сказал:

— Добром прошу вас, не дразните гусей!

А вот и Харпыр-бей:

— Вы есть приходить очен рано!

— Да, мы пришли рано.

— Вы есть допускать большой ошибка.

— Это ты допускаешь ошибку, Харпыр-бей! А матерый волк в своем лесу не заплутает.

— Я иметь много терпений, теперь мой терпений кончаться! Я буду звонить телефон американской полиция, вас будут забрать в турецкий участок. Вы есть допускать ошибка! — Сказал и потопал к своей машине.

— Ты есть вернуть наша куропатка! — крикнул ему вслед дедушка. — Я не буду уходить, пока не получу куропатка!

— Я есть очен огорчен, — отозвался Харпыр-бей, уже сидя в автомобиле. — Вы допускать ошибка. Жалко, что вы не понимай, какой ошибка допускать.

Машина Харпыра заурчала, пустила дымок и укатила.

Из дверей дома появился профессор, который не написал ни одной книги.

— Вы бесчестите все наше крестьянство. Турецкий крестьянин никогда не был жадным и мелочным. Не то что куропатку — козла или гуся отдаст. Принимая гостя, прирежет ягненка или барана.

Он снял очки и начал их протирать.

— Да, мой эфенди, и я не пожалею ради гостя барана, — ответил дедушка. — Приведи в мой дом гостя — убедишься. Но ведь этот, который только что уехал на машине, вел себя вовсе не как гость. Он отнял у моего тринадцатилетнего внука куропатку. Не узнав, в чем суть дела, ты уже порочишь нас, называешь жадными.

— Упрямый старик! С прошлого вечера твердишь как заведенный: «Отнял куропатку, отнял куропатку»… А вразумительного ничего не сказал. Я с твоей стороны только одно упрямство и вижу. Если ребенку так уж нужна игрушка, дайте ему другую. Пусть заведет себе щенка, или пару других куропаток, или голубей. А не хочет голубей, пусть заведет любую другую живность, ишачка к примеру.

— Но сперва мы вернем свою куропатку.

— Вот это и есть ослиное упрямство! — бросил в сердцах профессор и зашагал прочь.

— Ах ты распутник очкастый! — ругнулся вслед ему дед.

Появился еще какой-то господин:

— Что здесь делают эти нищие?

— Они наносят ущерб достоинству страны, — вмешался другой, важный такой с виду.

— Это, наверно, те самые, о которых говорили вчера полковник Сабахаттин-бей и коммерсант Нежат-бей, — сказал первый, депутат Народной партии от Трабзона. Он приблизился к нам. — У вас отнял куропатку американец?