Протокол. Чистосердечное признание гражданки Р. - Ольга Евгеньевна Романова

Не так ли и люди устроены? Зачем маленькая собачка пытается трахнуть вашу ногу? Причем гендер собачки значения не имеет. А затем, что она пытается установить с вами отношения. Доминировать. Как в тюрьме: я трахнул твою ногу, я сильнее.

Алё, гараж, это только моя нога, я просто позволяю себе веселиться, глядя на смешного тебя. Сейчас я её подниму и цыкну на тебя, и твой позор останется с тобой.

Кстати, я сейчас совсем не про собачек. Мне кажется, что иногда некоторые люди пытаются доминировать над нами, трахая принадлежащие нам объекты. Ладно, не будем возвращаться к предыдущей главе, но вот здесь моё мнение о происшествии дано более выпукло.

Вернёмся к друзьям человека.

Одним из моих первых немецких слов стало слово «енот» — Waschbär. Потому что он у меня завёлся. Стояло первое аномально жаркое лето в Берлине (а других я пока не застала), и многие животные (и уж точно многие люди) маленько рехнулись. И однажды на балконе своей первой квартиры в Вильмерсдорфе — между прочим, на восьмом этаже — я обнаружила енота, который, как мне поначалу показалось, интересовался моими высаженными цветочками. Я умилилась, а енот взмахнул своим довольно облезлым хвостом и нырнул куда-то вниз, на этаж ниже. Но зря я умилялась. Енот ко мне повадился, и цветочки его вовсе не интересовали.

Следующим жарким летним утром я распахнула балконную дверь и обомлела. Сначала мне показалось, что выпал снег и меня замело сугробами. Но нет. На моем балконе стояли два кресла — енот вспорол обивку, вытащил весь поролон и перетёр его в мелкую крошку. Ну да — полоскун. Это, конечно, было уже хулиганство, к тому же кресла не мои, хозяйские.

Чертыхаясь, я кое-как запихнула перетёртый поролон обратно в кресла, зашила внушительные прорези, подумав о когтях и легкомысленно понадеялась, что енот больше не придёт.

Но он приходил с тех пор каждую ночь, и всё повторялось. Я поговорила с хаусмастером, он закатил глаза, послал проклятья в адрес енота, и показал на объеденные розы — а ведь они была его гордостью, лучшие розы на районе. Сделать с енотом ничего нельзя — ведь он природа. Терпи и любуйся. Терпи и любуйся осами, даже если они свили гнездо у тебя на голове: убийство осы в Берлине карается штрафом в 5 тысяч евро. Правда, я никогда не встречала ни одного оштрафованного, но все предупреждают.

Ну и кролики. Вокруг моего дома в Вильмерсдорфе жило целое стадо крупных коричневых кроликов, надо сказать, страшно симпатичных. Меня всегда поражает, как это терпят берлинские собаки. Я столько раз наблюдала, как собака выходит на прогулку и тщательно отворачивается от лужайки, где резвятся ушастые, которые отвечают собаке взаимностью. При этом в Берлине полно лис. Через два года я переехала в другой район Берлина, в мой любимейший Кройцберг, и там я кроликов не встречала, зато вокруг полно лис, которые гуляют по улицам как хотят. И лебеди, конечно. Здесь у меня очень много лебедей.

Надо было, конечно, перевозить в Берлин тюремную кошку Чуйку, которая выросла и стала царицей. Чуйка при этом всей своей сущностью подтверждала мою теорию о магии имен.

Много лет назад в моей семье появился тритон Эдичка, названный так в честь общего кумира, писателя Лимонова. Он поселился по соседству с Фёдором Михайловичем, чёрным пауком-птицеедом — существом неопределённого пола. Года через четыре Фёдор Михайлович оставил нас, поскольку оказался самцом, а это всегда трагедия. Фёдор Михайлович достиг возраста женитьбы и отрастил большие красные щёки. В этот момент теоретически он должен был встретить самку, поразить её этими щёками, овладеть, после чего осчастливленная самка откусывала пауку голову и питалась дорогими останками, пока не подрастут милые паучата. «Живи сто лет, Фёдор Михайлович», обнадёжила я паука, поскольку сватовство Фёдора в мои планы не входило. Но ФМ не знал, что делать со свободой, и покончил жизнь самоубийством, исхитрившись откусить голову самому себе.

Тритон Эдичка не заметил бушующих вокруг него страстей, как никогда не замечал собаки, пинчера Маси, её счастливого замужества, а после и многочисленного потомства, которое Эдичку визуально фиксировало, но, ввиду собачьей анатомии, Эдичка оставался недоступным. Так прошло ещё лет пять: тритон по утрам получал свою креветку, удивляя нас аппетитом и долгожительством, и ставил всех в игнор.

Стабильная Эдичкина жизнь закончилась в ту минуту, когда в доме появился зачуханный котёнок с уральской зоны. Собственно, это и была Чуйка, потомственная зечка. Чуйка сразу поставила себя в доме, дав по морде собакам, с опаской подошедшим понюхать, чего притащили. Она так и воцарилась среди собак — старшей пионервожатой: вроде бы своя, но всегда можно огрести от неё поджопник, а сдачи дать им и в голову не приходит.

К тритону-долгожителю Эдичке юная кошачья поросль отнеслась с большим прикладным интересом и безо всякого уважения — хотя бы к сединам. Чуйка утвердилась во мнении, что перед ней лосось. После того как пару раз мы вытащили обезумевшего Эдичку из молодых когтей народившегося кровавого режима, террариум переехал в застеклённый шифоньер, запирающийся на ключ.

Постепенно Чуйка утратила к нему интерес, а Эдичка, заработав неврастению, окончательно потерял связь с внешним миром, живя в шифоньере. Наш Мафусаил прожил лет семь и в поздней зрелости стал периодически обрастать неприятной бородкой — тогда я извлекала его из террариума и промывала проточной водой, чего Эдичка очень не любил. По утрам он стабильно получал свою креветку, а если я задерживалась — он начинал вставать на дыбки и стучать лапкой в стекло.

Другие звери ревновали Эдичку к креветке — остальным креветка была не положена. Иногда мне казалось, что они проводят собрания с целью принятия жёсткой резолюции по креветке. Однако, будучи кошкой и двумя собаками, к совместным действиям единым фронтом они оказались неспособны — собаки-то ещё вполне могли составить небольшую стаю пинчеров, а вот в безусловных лидерских качествах Чуйки всегда превалировал эгоцентризм.

Собаки были значительно старше Чуйки и ушли на радугу, прожив довольно долгую и счастливую жизнь. И Чуйка осталась одна. Пришла пора и ей эмигрировать.

Сейчас она в Берлине и единственная из всех нас, уехавших членов моей семьи, демонстрирует полнейшее удовлетворение эмиграцией. Я убеждена, что она что-то такое поняла про перемену мест — как понимает это и такса