Нежелательные элементы - Кристиан Барнард

— Все в порядке, Мартин?

— Да, профессор. Ток ровный.

— Хорошо. Затягиваю петли на полых венах. — Он посмотрел на анестезиолога. — Стоп вентиляция!

Шум респиратора стих. Легкие перестали вздыматься, и сердце, освобожденное от крови в раскрытой грудной клетке, показалось вдруг маленьким и измученным.

— Начинаем охлаждение. Доведите до двадцати восьми.

— Охлаждение начато, — сказал техник.

Холодная вода пошла по радиатору. Ритм сердца замедлился.

Все шло хорошо. Аппарат выполнял всю работу за сердце и легкие. Охлаждение защищало сердце, мозг и остальные жизненно важные органы от кислородного голодания. Дополнительная подстраховка.

Теперь предстояло открыть правый желудочек и найти отверстие.

— Скальпель.

Аккуратный разрез, не больше дюйма, между двумя ветвями правой коронарной артерии, пересекающий переднюю стенку желудочка и параллельно им.

— Нижний отсос.

Питер ввел наконечник отсоса в разрез и освободил камеру желудочка от все еще сочившейся крови.

— Петельные ретракторы. Держи здесь, Питер. А вы, доктор, здесь. Вот так, черт побери! Держите, как я держал, неужели не понятно!

Деон видел теперь внутренность желудочка, стенки которого были раздвинуты по линии разреза двумя ретракторами.

— Куда вы, к черту, светите? Ничего не видно. — Вновь раздражение поднялось в нем, как вода в колодце. Нет, надо держать себя в руках.

Анестезиолог поправил верхний свет.

— Так лучше?

— Неужели вы не видите, что свет падает мне в затылок?! — Он уже не говорил, а почти кричал.

— А так? — негромко спросил Том Мортон-Браун, невысокий бойкий человечек, чьи интонации в минуты напряжения предательски выдавали в нем уроженца лондонского Ист-Энда, и тут уж не помогала даже двойная аристократическая фамилия. — Так хорошо?

— Нет. Но бога ради, оставьте так.

Деон услышал, как анестезиолог дважды резко втянул воздух носом, но тут же забыл об этом. Он отгибал одну из створок трехстворчатого клапана, соединяющего правое предсердие в желудочек.

— Вот оно, — произнес Питер.

Деон невнятно хмыкнул. Типичный дефект в перепончатой области межжелудочковой перегородки, правда находящийся ниже, чем обычно, захватывал мышечную часть перегородки рядом с трехстворчатым клапаном.

— Петельный ретрактор. Малый.

Рука сестры уже протягивала ему инструмент.

— А с ручкой подлиннее нет?

— Нет, сэр. У нас только такой.

Его губы под маской сжались.

— Держи, Питер. Поднимай, чтобы мне был виден нижний край отверстия.

В желудочек хлынула кровь, мешая смотреть.

— Не так сильно, Питер. Ты открываешь клапан аорты.

Питер слегка отпустил ретрактор. Булькнул отсос, и кровь исчезла.

Он наложит зажим на аорту прямо над клапаном. Это остановит просачивание крови через клапан и прекратит ее подачу в коронарные артерии. Сердечная мышца расслабится. Биение сердца замедлится и наконец прекратится совсем.

— Аортальный зажим, — скомандовал он.

Анестезиолог заметит момент, с которого сердечная мышца остается без кислорода, и будет каждые пять минут напоминать. Если этот период затянется, может начаться омертвение мышцы сердца.

Он видел, как замедляется биение. Его тренированный слух будет регистрировать частоту и интенсивность биения независимо от сознания. Любое изменение сразу же воспримется мозгом как сигнал тревоги.

Теперь он ясно видел края отверстия. Слишком велико, чтобы стянуть их и наложить шов. Придется ставить «заплату». Сестра уже вложила иглодержатель в его протянутую руку. Она продолжала держать вторую иглу на другом конце нити, чтобы нить не зацепилась за что-нибудь.

Бип… бип… бип… — сигналил монитор.

Питер прихватывал каждую нить маленьким артериальным зажимом.

Четыре стежка по периметру сечения клапана аорты. Аккуратней, не задень створки, не то клапан будет протекать.

Бип… бип… бип…

Зажим стоит семь минут.

— Не тяните так ретрактор… э… вы… — Он покосился на Каррера. — Это сердце, не забывайте. А не желудок. И тут же повернулся к аппарату.

— Усильте отсос, Мартин! Черт побери, за кровью ведь ничего не видно.

Он накладывал теперь шов на мышечной перегородке возле круговой мышцы трехстворчатого клапана. Подальше от края, но больше половины перегородки не прокалывай. Не задень нервный пучок.

Биение прекратилось.

Невидимый колокол тревоги ударил в мозгу, и он уставился на вялый неподвижный комочек в грудной клетке.

— Опустите свой ретрактор, — заорал он на француза.

Почему прервалось биение? Из-за отсутствия кислорода или последний стежок что-то повредил?

Бип… Снова подал сигнал контрольный прибор.

— Это было кондуктивное биение, Том? — спросил он умоляюще.

Анестезиолог качнул головой.

— Не знаю, Деон. Интервал между сокращениями предсердия и ответным желудочка — длинноват. Боюсь сказать точно.

Деон смотрел на сердце, лихорадочно перебирая тысячи возможностей. Снять стежок? Убрать аортальный зажим и поднять температуру сердца? Или продолжать?

— Фибрилляция желудочков, — произнес Мортон-Браун, глядя на него поверх простыней.

— Ты слишком охлаждаешь! — взорвался Деон, хотя и знал, что причина не в этом, так как кровь уже минимум десять минут не поступала в сердечную мышцу.

Спокойно, одернул он себя. Остановка вызвана аноксией. Все будет хорошо, вот увидишь. Все в порядке. Ведь, так? Все в полном порядке. Успокойся и продолжай.

Он взял иглодержатель и закончил стежки вокруг дефекта.

— Тефлон! — И анестезиологу: — Снимаю зажим с аорты.

— Двенадцать минут, — напряженно сказал Мортон-Браун.

Сердце поднялось, наполнилось. Фибрилляция стала заметнее. Деон вырезал пластмассовую «заплату» по размеру и очертаниям отверстия, затем по очереди провел сквозь нее все нити и, пока Питер натягивал эту паутину, наложил ее на отверстие между двумя камерами сердца так аккуратно и крепко, словно новую заплатку на старые брюки.

— Согревайте, — скомандовал он.

— Согреваю, — тотчас ответил техник.

Он завязал нити достаточно туго, чтобы «заплата» сидела плотно, и в то же время стараясь не перетянуть, чтобы они не сорвались и не лопнули — по три узла на каждую.

— Отсасываю воздух из левого. Сестра, шприц.

Она замешкалась, и он нетерпеливо задвигал пальцами.

— Приподними верхушку, Питер.

Он прошел шприцем через верхушку в полость желудочка и отсосал кровавую пену. Секунду спустя воздух выделился, он слил кровь в околосердечную сумку, и Питер отсосал ее в систему аппарата «сердце-легкие».

Деон зашил разрез, накладывая стежки с особым тщанием, чтобы замаскировать и унять дрожь в пальцах.

— Температура сердца?

Мортон-Браун посмотрел на свои приборы.

— Нормальная.

— Что значит нормальная? — крикнул на него Деон.

Анестезиолог вздохнул снисходительно и терпеливо.

— Тридцать семь по стоградусной шкале. Назвать и по Фаренгейту?

Деон пропустил дерзость мимо ушей. Разрез был закрыт, и фибрилляция усилилась, но нормальный сердечный ритм не восстанавливался сам собой, как иногда случалось. Придется включать дефибриллятор.

— Дайте электроды.

Они тотчас оказались в его руках, и анестезиолог подключил провода.

— Тридцати ватт хватит? — спросил он.

— Начнем с тридцати.

— Даю.

Деон подвел один электрод под сердце, а другой поместил перед правым желудочком. Сердце было зажато между двумя металлическими пластинками.

— Давай, Том.

Тело девочки дернулось. Сердце вздрогнуло и на миг замерло, словно в неуверенности. Затем сократилось. Бип… и снова — бип… Все глаза обратились на осциллограф, на мелькающие по его экрану зигзаги. Бип… Бип… Бип…

А ухо Деона уже уловило самое страшное. Слишком медленно.

Он посмотрел на сердце и увидел стремительное сокращение предсердий и медленное, ритмичное — желудочков. Возможно, блокада… три к одному или два к одному? Может быть, некоторые из биений кондуктивны… Может быть, частично путь свободен?

— Том, интервал процесса возбуждения постоянный?

— Не уверен.

— Ну, так замерь и уверься, — приказал Деон.

Мортон-Браун повернул выключатель, и из прибора поползла бумажная лента, на которой перо самописца повторяло зигзаги, прочерчивающие экран. Он оторвал кусок и стал изучать.

— Полное несоотношение предсердие — желудочек.

Это просто подтверждало то, что он уже сам знал. Но ему так хотелось надеяться.

Полная блокада сердечной мышцы.

Желудочки перестали реагировать на импульсы предсердий и сокращались в своем ритме, словно два упрямых музыканта играли дуэт каждый в своем темпе, не считаясь с другим.