Макиавелли - Никколо Каппони

Оставался только сын покойного Пьеро де Медичи, Лоренцо, но ему было только двадцать лет, и уезжать из Рима он не желал, сознавая, каким авторитетом там пользовались родственники понтифика. «Во Флоренции ему пришлось бы действовать с предельной осторожностью, тогда как в Риме осмотрительность ему была ни к чему», — напишет Франческо Веттори в своей работе «Краткая история Италии» (Sommario delle Istoria d' Italia). Более того, Лоренцо был под пятой своей матери, властной Альфонсины Орсини, для которой карьера сына была важнее собственных амбиций. Папа, из показной добродетельности, подробно наставлял племянника о том, как следует поступать: на ключевые должности назначать только людей проверенных, а если таковых не имеется, убедиться, чтобы посты достались людям трусливым и без царя в голове; угождать честолюбцам из низших сословий, назначая их на мелкие должности; обязать Комиссию Восьми по охране государства докладывать обо всем; правосудие над людьми мелкими вершить быстро; в судебные тяжбы не ввязываться; но что важнее всего — склонить на свою сторону всех чиновников казначейства (Monte Сотипе), «ибо в нем сокрыто сердце города». Однако Лев X понимал, что влияние Медичи было тесно связано с папством и после его смерти никто не сможет гарантировать им власть во Флоренции. Избрание Льва буквально подбросило его семейство на верхушку иерархии: от управления итальянским государством средней руки до невиданных высот европейской монархии. И папа пойдет на все, чтобы эта власть закрепилась за ними как во Флоренции, так и за ее пределами.

Макиавелли же заботили куда более земные вещи: он все еще верил, что главным его козырем станет благосклонность Джулиано де Медичи. Вероятно, в это же время Бьяджо Буонаккорси (при участии Никколо) переписал и переплел ряд поэм таких авторов, как Лоренцо Великолепный де Медичи (отец Джулиано), Аньоло Полициано (учитель Джулиано) и сам Никколо Макиавелли, чьи поэтические сочинения были также обращены к некоей юной красавице, с которой отождествлялся Джулиано. Если учесть, что иллюстрации в книге приписываются Сандро Боттичелли (одному из любимых художников Медичи в период до 1494 года), возможно, Бьяджо и Никколо пытались создать некую историю близких отношений Макиавелли с тогдашними правителями Флоренции, надеясь тем самым произвести впечатление на Джулиано и добиться для Никколо нового назначения.[69]

Эти и другие попытки Никколо почти ни к чему не привели, а он крайне нуждался в деньгах, поскольку доходы его были более чем скромными, а долги ему никто не прощал. Тот факт, что Макиавелли, по собственному признанию, любил тратить деньги и просто «не мог не тратить», лишь усугубляло его и без того тяжелое финансовое положение. Соль на рану сыпал и Веттори, вечно ворчавший, что, дескать, его налоговые платежи повысились до четырех флоринов: «Я более не занимаюсь торговлей, и потому моих доходов едва хватает на жизнь, а у меня дочери, которым нужно приданое». Кроме того, власти приказали Никколо представить отчет о доходах, полученных за время службы в канцелярии, и потому несколько раз — с апреля по июль 1513 года — его допустили во дворец правительства. Видимо, отчет Макиавелли оказался достаточно убедительным, потому что больше об этом нигде не упоминается.

Увязнув в заботах, Никколо утешался письмами Веттори, в которых тот рассказывал о текущих событиях, и отвечал на его политические комментарии. Конечно, в отличие от Франческо, Макиавелли не имел возможности узнавать новости и оправдывался: мол, «по невежеству своему рассуждаю лишь на основе того, что вы мне присылали». Но в душе Никколо оставался теоретиком и просто не мог удержаться от умозрительных заключений (castelluci) о развитии межгосударственных отношений. Нередко они с Веттори вступали в словесную дуэль, обсуждая различные возможности, лежавшие перед европейскими государями.

Макиавелли все еще верил в могущество Франции, даже после того, как весной Людовик XII попытался отбить Милан, но 6 июня потерпел поражение в кровопролитной битве с войсками швейцарцев и миланцев при Новаре. К тому же французам еще предстояло отразить нападение англичан.

Однако самой серьезной угрозой Италии Никколо считал не османов (как утверждал Веттори), а швейцарцев: после Новары они формально контролировали герцогство Миланское, а сама битва доказала, что ранее французам удавалось побеждать лишь потому, что им противостояли наемные армии. Античная история показывала, что почти всегда побеждал тот, кто полагался на гражданское войско, а Ганнибал и Пирр, которым все же удавалось побеждать с наймитами благодаря своим способностям и характеру, лишь подтверждали правило.

Недальновидность Макиавелли легко критиковать задним числом, хотя верно и то, что он не принимал всерьез победы испанцев в Барлетте, Чериньоле и Гарильяно над армиями, состоявшими во многом из швейцарцев, которые в то время выступали именно в роли наемников под командованием французов. В силу того что Никколо не склонен был лгать себе, он не мог не задуматься над тем, почему непрофессиональная армия Флоренции потерпела в Прато столь сокрушительное поражение от наемников, которых он так презирал. Но подобных вопросов предпочитал себе не задавать, ибо ответы на них просто-напросто свели бы на нет его мировоззрение, зиждившееся на античных образцах, к тому же Макиавелли считал себя отцом ополчения и, подобно многим родителям, не замечал недостатков своего обожаемого дитяти.

После разгрома ополчения в Прато одержимость Никколо народной армией только возросла, и он был весьма озабочен намерениями новой власти распустить ополчение. На Совет Девяти уже соответствующим образом повлияли — командиров рот уволили, хотя само ополчение пребывало в подвешенном состоянии, пока правительство думало да гадало, как с ним поступить. Макиавелли, вероятно, знал, что в этом вопросе мог рассчитывать на поддержку Франческо. Где-то в сентябре — ноябре 1512 года Паоло Веттори направил Джованни де Медичи служебный доклад, в котором он (тогда еще кардинал), кроме прочего, поднимал вопрос о том, так уж необходимо нанимать профессиональную армию для обороны Флоренции и насколько выгодно сохранить ополчение в контадо и дистретто и при случае подавлять с его помощью восстания. Его брат Франческо соглашался с тем, что «войска… нужно держать наготове, а в городской страже необходимо поддерживать дисциплину». Вторя замечаниям кардинала, в 12–14-й главах «Государя» Макиавелли подчеркнет важность гражданской армии для безопасности правителя.

В действительности Медичи нуждались в ополчении, поскольку найм крупного войска лег бы на плечи Флоренции тяжелейшим финансовым бременем, что, вероятно, вызвало бы негодование тех, кому правители хотели угодить. Кроме того, обучение новобранцев могло хотя бы внешне подтвердить факт того, что Медичи не намерены упразднять свободные институты власти и править железной рукой. Приняв во внимание все эти соображения, власти решили в мае следующего года возродить пешее ополчение под юрисдикцией Комиссии Восьми по охране государства, заменившей Советы Девяти и Десяти. Еще год спустя будет введена совершенно новая и эффективная структура военного командования.