Убить фюрера - Олег Курылев

Появилось свечение. Пальцы Каратаева пробежали по кнопкам тонкой, как фольга, клавиатуры, и над столом возникла голова Ахмеда Вахари. Она медленно поворачивалась, играя желваками и лениво моргая. Потом голова заговорила, но вместо звука под ее изображением побежали строчки русского перевода.

Запустить «фантома» во время занятий было одним из самых излюбленных развлечений школьников и студентов уже с середины XXI столетия. Широкий набор компьютерных программ позволял создать его в считаные минуты. Не успевал новый преподаватель еще познакомиться с аудиторией, как уже его голографическое изображение, комично искаженное фантазией какого-нибудь шалопая, повисало над первыми рядами столов. При этом не составляло никакого труда сделать так, чтобы сам преподаватель ничего не видел и только по давящимся от смеха студентам он догадывался, что не лишне было бы включить систему подавления.

— Я пропустил «тыкву» через поисковую программу, но, как ты понимаешь, результат нулевой. В эти годы еще не комплектовались физиономические базы. Я почти уверен, что и на дактилоскопическую базу мы не сможем рассчитывать. Однако проверить стоит.

Каратаев пошевелил пальцами и изображение головы плавно перетекло в изображение маски Тутанхамона. Она тоже медленно поворачивалась, попеременно изливая на бледные лица компаньонов желтоватое сияние. Сделав три оборота и повернувшись к Нижегородскому, маска замерла.

На Вадима смотрел прекрасный золотой лик в обрамлении широкого головного убора. Верх царского клафта[38] и его свисающие по сторонам фалды были расчерчены полосками синего лазурита. Маленькие головки грифа и кобры, олицетворявшие древние божества, венчали лобную часть маски, а широкий полукруглый воротник призван был закрыть грудь и плечи того, кому она предназначалась. Узкая накладная бородка, приставленная к юношескому, почти детскому лицу, не оставляла сомнений — это маска фараона.

Вадим сидел, не в силах оторвать взгляда от пронзительных арагонито-обсидиановых зрачков в громадных раскосых глазах этого лица. Живого лица! Не было никаких сомнений, что именно так и выглядел юный царь Египта. Никаких условностей, ни малейшей стилизации, ничего, кроме реализма. Казалось, возьми губку, смоченную в теплой воде, дотронься до этих упругих щек, и золотой грим стечет, обнажая молодую загорелую кожу.

— Я нашел ее в виртуальной экспозиции «Метрополитен», — гордо пояснил Савва. — Потрясающе! Это ее натуральная величина.

Еще одно прикосновение к слабо мерцающей клавиатуре, изображение, повернувшись, плашмя опустилось на стол и померкло. Каратаев включил свет.

— А теперь рассказывай. Я все видел, но хочу еще и услышать в твоем исполнении.

Нижегородский закурил и вкратце повторил свой разговор с Вахари и Дэвисом.

— Такая вот ботва, Саввыч. Этот Ахмед не внушает мне доверия, он явно недоговаривает.

— Разберемся, а теперь вали к себе: я спать хочу.

Утром соотечественники, решившие перед посещением ресторана нагулять аппетит, вышли на мокрые мостовые весеннего и пасмурного Парижа. По мосту Согласия они перешли на противоположный берег и направились вдоль набережной в сторону Сите. Когда они уже подходили к Королевскому мосту, Каратаев вдруг схватил Вадима за рукав и замер, уставившись на шедшего им навстречу старика с окладистой бородой в широкополой шляпе и длинном черном пальто. Под мышкой он нес какой-то сверток, вероятно книги. Проходя мимо, старец, заметивший, что его узнали, учтиво прикоснулся к полям своей шляпы свободной рукой.

— Вот черт, — прошептал Савва, когда они разминулись. — Ты знаешь, кто это был?

Нижегородский обернулся и посмотрел вслед прохожему.

— Похож на Льва Толстого, только борода черная.

— Это же Анатоль Франс! Будущий нобелевский лауреат. Как раз сейчас мы стоим на набережной, которая будет названа его именем.

— Ты уверен, что это он? — усомнился Нижегородский, вяло припоминая, в какой области науки этот самый Франс так преуспел.

— Да уверен-уверен. Его трудно спутать, видал каков? Совсем недавно его портрет был напечатан в каком-то журнале, и как раз в этом году должно выйти его знаменитое «Восстание ангелов». Ха, — усмехнулся Каратаев, — он его еще только заканчивает, а я уже читал эту книжку лет пятнадцать назад.

— Давай догоним, — предложил Вадим. — Ты первый поделишься впечатлениями.

Каратаев тряхнул головой, словно избавляясь от наваждения, и медленно двинулся дальше.

— Надо же, он, наверное, живет где-то рядом. А между эти мостами, — произнес он, показывая рукой, — набережная носит имя Вольтера.

— Только не говори, что сейчас мы встретим еще и его, — пробурчал Вадим.

По пути Каратаев принялся скупать свежие газеты и журналы, все, что попадалось у разносчиков или в киосках. «Монд», «Фигаро» с несчастным Кальме в траурной рамке, «Франс-суар», «Матэн», «Либерасьон» с портретом Раймона Пуанкаре.

— Послушайте, Холмс, хватит скупать все подряд. Хотелось бы уже ознакомиться с вашими соображениями по интересующему нас делу, — не вытерпел Нижегородский.

Савва остановил пробегавшего мимо мальчишку, сунул ему франк, свою визитку с адресом и с кипой прессы отправил в «Маринэ». Потом он намеревался все отсканировать и пропустить через переводчик.

— В гостинице эти газеты появятся только к обеду, — пояснил он и тут же купил «Котидьен де Пари». — А что касается маски, то она здесь, в Париже, вон там, — он протянул руку в сторону южных фасадов Лувра на противоположном берегу Сены.

— В музее? — Вадим от удивления остановился. — Но, черт возьми, Холмс, как вам это удалось?

— Анализировать надо, а не по ресторанам шляться, — нравоучительно произнес Каратаев. — Вчера от меня ты куда поперся?.. Вот-вот, а я полночи занимался анализом и пришел к выводу — маску привезли в Париж вместе с последней партией предметов из Египта.

Миновав Институт Франции и Новый мост — самый старый из парижских мостов, — они остановились на набережной Больших Августинцев, облокотившись на шершавый парапет напротив высокого готического шпиля церкви Сент-Шапель. Немного правее, за мостами Святого Мишеля и Малым, возвышались западные башни Нотр-Дам де Пари.

— Где-то здесь был Камышовый остров, — задумчиво произнес Каратаев. — Вероятно, он давно уже слился с Сите…

— Что вы говорите! — шутливо удивился Нижегородский. — Это тоже имеет отношение к нашему делу?

— Представляешь, Вадим, как раз завтра, восемнадцатого марта исполнится ровно шестьсот лет, как где-то здесь сожгли на костре последнего великого магистра ордена рыцарей Храма Жака де Моле. Это было в 1314-м. Когда его привязали к столбу, он попросил повернуть себя лицом в сторону собора… Да… так вот, видите ли, мистер Пикарт, — продолжил излагать свои умозаключения отвлекшийся Каратаев, — вынести маску из склепа действительно практически невозможно. Я просмотрел газетные фотографии: там и впрямь повсюду расставлены солдаты. Китченер лично отдал приказ их командиру проверять всех и каждого, невзирая на должность. Маска большая (ты сам видел), в кармане или под рубахой не спрячешь. Поэтому, скорее всего, дело было так. Ахмед и вправду вышел из усыпальницы первым. Только вышел он не туда, куда говорит. Ему не составило большого труда, протискиваясь в загроможденном пространстве склепа, проскользнуть незамеченным в сокровищницу, в которой оставалось еще много предметов и где можно было спокойно спрятаться. Когда остальные, пройдя через переднюю, поднялись наверх по шестнадцати ступеням найденной тобой лестницы, никому и в голову не пришло спросить у караула, выходил ли кто-нибудь до них. Охрана не вела учет численности входящих и выходящих из подземелья, а свое последующее исчезновение на всю ночь Ахмед заранее объяснил плохим самочувствием и намерением уединиться.

— Вы хотите сказать, что он всю ночь провел в гробнице? — спросил Нижегородский, окончательно сживаясь с образом простоватого Ватсона.

— Конечно.

Компаньоны снова двинулись вдоль парапета, и Каратаев, в свою очередь, продолжил играть роль великого сыщика.

— Ему, как и некоторым другим археологам, наверняка уже приходилось проводить ночь в «домах вечности», укрываясь от песчаной бури, например. Так вот, когда Ахмед понял, что крышку надвинули на проем в потолке склепа, а вход на лестницу закрыли решеткой и заперли на замок, он вернулся в усыпальницу и спокойно вытащил достаточно плоскую маску через щель между крышкой и основанием золотого гроба. Думаю, что он сам подкладывал заранее приготовленные бруски и положил их так, чтобы они не мешали в дальнейшем. Не исключено, что он просто отодвинул крышку, которая весит никак не более восьмидесяти килограммов, а потом аккуратно вернул ее на место. Оставалось дождаться утра. Маску он мог на некоторое время спрятать там же внизу. Для этого было достаточно много мест, например, в сокровищнице под кушеткой, ларцом или каким-нибудь стулом; в передней, где производилась консервация и упаковка и все было завалено тканью, бумагой и картоном; а также в тайниках — небольших нишах и полостях, которые к тому времени еще не все даже были найдены. Никто ведь не стал бы искать гипотетическую погребальную маску, не обнаружив ее на мумии. Когда утром в склеп спустились Дэвис, Айртон и другие, они, конечно, сразу устремились к приоткрытому накануне золотому гробу. Ничто в мире их больше не интересовало и никто не обратил внимание, как из проема, ведущего в сокровищницу, незаметно протиснулся Ахмед, присоединяясь к остальным. В тот момент они не заметили бы и десяток Ахмедов, и не будь у входа на лестницу бдительной охраны, он уже тогда смог бы пронести маску Тути наверх.