Гамбит Королевы - Элизабет Фримантл

– Прошу вас! – Она посмотрела ему в глаза и как будто тоже узнала; вдруг Хьюик сообразил, кто она такая.

– Вы – служанка королевы?! – Он осознал, что это не может быть правдой, просто незнакомка похожа на нее. Но сходство очень сильное. Он старался представить ее в строгом черном фланелевом платье с закрытым белым воротником, с волосами, спрятанными под опрятным белым чепцом.

– Да, сэр! Это я! – Девушка перестала вырываться и прижалась к нему, обмякнув и глядя ему в лицо. – Вы доктор Хьюик! – Глаза у нее огромные от удивления – и, наверное, от облегчения тоже. Она как будто увидела самого Господа. Теперь он окончательно узнал ее. Перед ним та самая девушка, которую Катерина привезла с собой из Снейпа. Многие кривились из-за того, что королеве прислуживает безродная девица. Графини и герцогини наверняка многое бы отдали, лишь бы пристроить на место Дот своих дочек. Они с Катериной еще смеялись над ними. Теперь он припомнил: несколько недель назад девушка пропала, и Катерина была вне себя от беспокойства. Но с тех пор случилось столько всего, что он о ней просто позабыл.

– Вас зовут Дот Фонтен.

Она кивнула и улыбнулась, шепча:

– Слава богу!

– Как же вы оказались в этих трущобах?

– Доктор Хьюик, мне долго придется рассказывать, что со мной случилось, а сейчас мне грозит серьезная опасность…

Она умолкла и судорожно втянула в себя воздух; похоже, она что-то увидела у входа в переулок за его спиной. Обернувшись, он увидел очертания огромного парня с дворняжкой на веревке. Он обернулся к Дот, но та прижала ладонь к его губам и потянула его в оконную нишу. Великан с дворняжкой прошел мимо них.

Они некоторое время постояли на месте, не смея шелохнуться. Потом Хьюик осторожно вышел на улицу и огляделся в темноте. Все тихо, если не считать редкого лая собаки, визга крысы и приглушенных голосов людей, которые за стенами своих домов занимались делами. Он взял Дот за руку, и они поспешили к реке, где доктора ждала лодка. Лодочник ворчал: ему пришлось долго прождать, и он хотел двойную плату. Заметив, что Дот дрожит, Хьюик снял с себя плащ и набросил ей на плечи, при этом обратил внимание на то, как исхудала девушка.

– Тебе нужно хорошенько поесть, Дот Фонтен, – сказал он.

– И новое платье.

Оба засмеялись, и она начала рассказывать, как оказалась в притонах Саутуарка.

Виндзорский замок, Беркшир, октябрь 1546 г.

Дот вернулась – и сколько же всего ей пришлось пережить! Но она жива, невредима и снова спит на тюфяке в спальне Катерины. Слушая в темноте ее ровное дыхание, Катерина тихо радовалась. Когда она думала, что перенесла девушка ради нее, по ее щекам текли слезы, а в душе закипал гнев. Похоже, она навлекает несчастья на всех, кто ее любит.

Она так хотела быть полезной, благодаря своему положению нести за что-то ответственность, подавать пример, как нужно служить Богу самым простым и чистым способом и распространять новую веру. Но теперь она видела, сколько опасности навлекла на своих близких из-за своих взглядов. И бедная, милая Дот – самая невинная из всех.

Она слушала и ждала знаков от Бога. По ночам она часто смотрела в небо, думала о Вселенной Коперника и про себя просила Его о подтверждении. Недавно во дворце поднялся большой шум: мальчишка-поваренок решил, что увидел в разрезанной репе образ Христа. Он сам принес ей корнеплод на блюде, лопаясь от гордости. Она, как полагается, всплеснула руками, взяла репу и внимательно посмотрела на пятно, которое, по правде говоря, походило на что угодно. И все же Катерина поздравила мальчишку и наградила его. Ей самой не требовались доказательства в виде образов на овощах. Новая вера – единственная дорога. Убеждения глубоко укоренились в ней; ее поражала заключенная в них великая правда.

Стыдно вспомнить, как мужество покинуло ее, когда настал ее час испытаний. Она никогда не станет отважной мученицей, как Анна Аскью, нет… она уползла и затаилась, отошла от правды, чтобы спасти себя. Что Господь думает о ней сейчас? Она размышляла о своей заброшенной книге. Неприятно было вспоминать о том, что ей даже не хватило смелости изложить свои истинные взгляды на бумаге. Она еженощно просила Бога о прощении, не в силах забыть о своих грехах, и гадала, не бросил ли Он ее.

Она давно убрала из своих покоев все предосудительные книги и письма. Их куда-то увезли, уничтожили, спрятали. В ее покоях больше не велись беседы о новом мире и об ошибках в переводе. Все было убрано в прочно запертый ящик с табличкой «прошлое». На смену прошлому пришло постоянное молчаливое перебирание четок между пальцами. Катерина обдумывала все, о чем собиралась сказать. Придворные дамы в последнее время были заняты шитьем; в их пальцах не перья и бумага, а иглы. Они вышивали красивые картины или банальные изречения.

Когда король приходил к ней и начинал разглагольствовать, она слушала, прикусив язык, чтобы не выдать себя. Она во всем соглашалась с ним и терпела его в те ночи, когда он ложился с ней на огромную резную кровать с горгульями красного дерева. Горгульи молча наблюдали за ее унижением. Король был доволен ею. Но сейчас он занемог. Он не мог охотиться, отчего все больше мрачнел. Катерина привыкла потакать всем его прихотям и заранее видела знаки, предвещающие смену настроения. В общем, Генрих пока был доволен поведением своей милой Катерины, и подарки продолжали прибывать ежедневно, с удручающим постоянством.

Возможно, внешне она выглядела собранной, уверенной и хладнокровной, но в душе у нее царило смятение. Она каждый день видела Сеймура, пусть и мельком. Сеймур вездесущ. Стоило Катерине выйти в длинную галерею, и она видела его. Когда она прохаживалась по саду, он был там. Когда она каталась верхом в парке, и он оказывался там – его всегда можно было видеть краем глаза; то покажется вдали его перо, то блеснет переливающийся атлас, то мелькнет его каштановая борода, отросшая за несколько лет разлуки. Она не смела смотреть в его сторону, боясь, что выдаст себя.

Уилл и Сеймур снова стали неразлучны; они как будто размножились. Они вдвоем оказывались всюду, где бывала Катерина: то шепчутся по углам, то играют в «лису и гусей» у окна, то бродят по переходам замка. Сердце у Катерины сжималось и стонало от тоски. Она отдала бы все на свете, чтобы поменяться местами с братом, не быть королевой, не быть женщиной и иметь возможность сидеть рядом с Сеймуром, дотрагиваться до его ноги. Этого ей было бы достаточно. Ее желания наполняли ее страхом; она сама себя боялась. Неужели можно так сильно любить? Ее чувства наверняка отражались у нее на лице… Она не должна думать ни о нем, ни о своем желании. Только о хорошем. Она упорно смотрела в пол, чтобы избежать беды, потому что глаза первыми выдадут ее.

Настоящим источником радости стала для нее Дот. Девушка словно вернулась из могилы. Катерина подарила ей дом в западной части страны в знак благодарности. Она знала, что Дот нужен не дом, а нечто большее. Ей нужен Уильям Сэвидж. Она видела, как Дот исподтишка смотрит на него, когда он играет на спинете, слегка раскачиваясь, закрыв глаза, склонив голову набок, не ведая о гипнотическом действии звуков, которые он извлекает из музыкального инструмента.

У нее в голове созрел замысел. Она вызвала Уильяма к себе:

– Мистер Сэвидж, задумывались ли вы о том, чтобы жениться вторично?

На его лице появилось тоскливое выражение; его печальные глаза сделались покорными.

– Если я прикажу вам жениться, что вы на это ответите?

Он что-то пробормотал, не в силах ответить, и наконец выпалил:

– Если вы прикажете, конечно… – И вдруг его прорвало: – Я не хочу жениться, мадам.

– Так ли это, Уильям? – Катерина не собиралась его дразнить, но ничего не могла с собой поделать; она знала, что хорошо рассчитала время.

– Я влюблен, – ответил он довольно звонко. – Но наш союз невозможен. Мы из разных…

– Тише, Уильям. – Она положила руку ему на плечо. – Та, кого я предлагаю вам в жены, – Дороти Фонтен.

В нем как будто взорвался фейерверк Юдолла; он вдруг оживился, на его лице появилась широкая улыбка, глаза увлажнились.

– Моя Дот… вы… не знаю, что и сказать!

– Да, – улыбнулась Катерина. – Я с удовольствием выдам ее за вас. Мне будет очень приятно дать свое согласие.

– Мадам, я… я… – Уильям упал на одно колено, схватил ее руку и пылко поцеловал. Мыслями он уже был со своей милой Дот.

– Но вы должны делать то, что я скажу, – продолжила Катерина.

– Все что угодно!

– Во-первых, если я когда-нибудь узнаю, что Дот страдает из-за вас, я вас повешу, Уильям Сэвидж! Ее ни в коем случае нельзя обижать.

Он торжественно кивнул; с таким видом он обычно рассуждал о Боге.

– Сейчас же отправляйтесь к ней и просите ее руки. Пусть все остается между вами. Не хочу, чтобы обо всем пронюхали мои дамы, потому что многие не одобрят вашего брака. Вашим родным я напишу сама. Они, конечно, не станут возражать против желания королевы… – Катерина улыбнулась и тихо продолжила: – И в положении короле вы есть свои преимущества. – Его глаза наполнились слезами. – От всего сердца благословляю вас, Уильям Сэвидж! – Она с трудом сняла с пальца кольцо, квадратный аквамарин, подаренный ей испанским послом; он всегда напоминал ей кусочек неба. – Вот, передайте ей. – Она положила кольцо ему на ладонь. – Ну, идите же! Она в моей спальне одна. – Уильям бросился к двери, и она продолжила: – Вы должны оба решить, будете ли и дальше служить мне. Мне бы этого хотелось, но принуждать вас я не стану.