Инерция страха. Социализм и тоталитаризм - Валентин Турчин

В обществе потребления — и в этом я целиком солидарен с критикой новых левых — высшие цели устанавливаются, по су­ществу, не человеком, а аппаратом производства. Человек пе­рестает быть творцом и повелителем, он отдает себя во власть созданной им самим среде. Общество становится неспособным к конструктивной эволюции.

Из такого понимания ситуации следует, что конструктивная критика современного индустриального общества должна на­чинаться с обсуждения вопроса о Высшей Цели. Этот вопрос — центральный, это узкое место; мера, в которой удастся продви­нуться в обсуждении этого вопроса, есть мера продвижения в решении всех остальных проблем.

В книге Маркузе вопрос этот, по существу, обходится; ав­тор отделывается довольно туманными замечаниями о "более человечном" способе жизни, вместе с Уайтхедом говорит о "со­вершенствовании искусства жизни". Так же поступают и другие авторы. Все как будто исходят из предположения, что во­прос о смысле жизни решается сам собой, ответ на него всем более или менее ясен, и поэтому такого вопроса нет. Однако он есть. И в нашу эпоху, когда мы научились производить жизнеобеспечение в масштабах, не снившихся нашим предкам, этот вопрос становится особенно жгучим, он впервые в исто­рии человечества становится вопросом для масс, а не для тонкой привилегированной прослойки.

Перед нами есть выбор. Мы устроены таким образом, что наши цели, наши потребности, наши желания - не есть нечто фиксированное, данное нам свыше. Они в значительной степе­ни зависят от Высшей Цели, которую мы сами себе поставим. Так какую же мы выберем Высшую Цель?

От ответа на этот вопрос зависит, какое мы получим общество.

Тоффлер

Я переворачиваю последнюю страницу книги Альвина Тоффлера "Футурошок"17 . Очень интересная книга, содержащая много наблюдений и мыслей, обильно снабженная фактическим материалом. Тоффлер рисует превращение индустриального общества в "постиндустриальное" (имея в виду главным образом США). Динамика этого превращения, грандиозный размах и стремительный темп перемен захватывают воображение.

— Все больше вещей изготовляется для однократного пользования и выбрасывания. Бумажные салфетки. Картонные подносы. Носовые платки из бумажной ткани. Зубная щетка с уже нанесенной на нее пастой, которую вы выбрасываете, почистив один раз зубы. Тысячи новых разновидностей продуктов и предметов массового потребления появляются ежегодно на рынке.

— Все возрастает подвижность населения — как в смысле путешествий, так и в смысле смены места жительства. В 1967 г. 108 миллионов американцев совершили 360 миллионов путешествий. Средний владелец машины в США проезжает в год 10 тысяч миль. Четыре миллиона американцев ежегодно отдыхают за морем. Полтора миллиона немцев едут на каникулы в одну только Испанию. За один год 37 миллионов американцев меняют место жительства — чаще всего из-за перемены работы. Телефонная книга в Вашингтоне меняется за год больше чем наполовину.

— Возникают новые организации, перестраиваются старые. В период с 1967 по 1969 г. "Квестор Корпорейшн" купила восемь компаний и продала две. В промышленности, науке, общественной жизни применяются все более гибкие и динамичные формы организации. Традиционная стабильная бюрократия уступает место временным образованьям, создаваемым ад хок для решения конкретной задачи, а затем умирающим естественной смертью. Когда "Локхид Корпорейшн" получила заказ на строительство 58 гигантских военно-транспортных самолетов, была создана специальная организация из 11 тысяч человек, координировавших производство 120 тысяч частей для этих самолетов, производимых на предприятиях шести тысяч компаний.

— Достижения науки входят в жизнь каждого человека, "задевают его за живое" в прямом смысле этого слова. Уже бо­лее 13 тысяч американцев с больным сердцем носят вшитый в грудную клетку крошечный приборчик — ритмизатор, который посылает сердцу периодические электрические импульсы для его стимулирования. Еще 10 тысяч человек "оборудованы" вживленными сердечными клапанами из искусственного материала. Разрабатываются вживляемые слуховые аппараты, искусственные артерии, бедренные суставы, почки, легкие. Назревает биологическая революция. На повестке дня: генная инже­нерия — получение животных, в том числе и человека, с заданными наследственными признаками; воспроизведение по ядру одной соматической (не половой) клетки целого организма, генетически тождественного оригиналу; развитие человеческого эмбриона вне тела матери; киборги — человеко-машинные гибриды. "Сейчас мы стараемся делать сердечные клапаны или искусственные артерии, которые лишь имитируют естественные. Но решив эту проблему, мы не ограничимся тем, что будем просто вставлять пластмассовую аорту, когда натуральная аорта выходит из строя. Мы будем вживлять специально сконструированные органы, которые будут лучше, чем природные, а затем и такие, которые дадут их владельцу новые возможности и способности, отсутствовавшие первоначально. Подобно тому как генная инженерия обещает производить "сверхчеловеков", так и технология искусственных органов сулит появление спортсменов со сверхемкими легкими и сверхмощными серд­цами; скульпторов с нейронными приспособлениями, повы­шающими восприимчивость к текстуре; любовников с ней­ронной машинерией для интенсификации секса. Короче говоря, мы будем вживлять органы не только для того, чтобы спасти жизнь, но и чтобы сделать ее лучше — сделать возможным дости­жение таких ощущений, состояний, экстазов, которые в насто­ящее время нам не доступны ".[18]

— По мере возрастания производительности труда уменьша­ется процент людей, занятых производством жизнеобеспечения. Несколько процентов населения обеспечивают Соединен­ные Штаты необходимыми продуктами питания. Доля людей, занятых в промышленности, падает, а в сфере обслуживания — возрастает. Но сфера обслуживания, в том виде, как она су­ществует сейчас, тоже не будет долго расширяться: автомати­зация и здесь приведет (и уже приводит) к огромной экономии труда. Точка приложения усилий смещается в сторону эстетики и психологии. Вскоре мы будем свидетелями "революционного расширения некоторых видов промышленности, продукцией которых будут не товары и не обычные услуги, а запрограммированные "переживания". Промышленность переживаний, возможно, станет одним из столпов супериндустриализма самой основой постсервисной экономики. По мере того как подъем благосостояния и приходящесть вещей безжалостно подрезают древнюю тягу к обладанию, потребители начинают копить переживания так же сознательно и страстно, как они некогда копили вещи. Сегодня, как показывает пример авиаци­онных компаний, переживания продаются как довесок к каким-либо более традиционным услугам. Переживания, так сказать, служат глазировкой на пирожном. Но с движением в будущее все больше и больше переживаний будет продаваться исклю­чительно как переживания, как если бы это были вещи".19

— И т. д. и т. п.

И все же, когда читаешь книгу Тоффлера, то очень скоро начинаешь испытывать чувство тоски. Ибо во всем этом движе­нии, в этой спешке, в мелькании предметов и лиц, в погоне за "переживаниями" нет чего-то очень нужного и важного. Чего же? Смысла. Цели.

Лишь на последних сорока страницах из общего объема книжки в пятьсот страниц автор касается вопроса о целях деятельности. Да и как касается? Он фактически обсуждает не цели, а процедурный вопрос: как вырабатывать цели "демократическим" путем (я вернусь к этому ниже). В основной же части книги, там, где описываются процессы, протекающие в совре­менном обществе, и ближайшее будущее, понятие о цели просто отсутствует, как будто такого понятия и не существует, как будто читателю не должен и не может прийти в голову этот фундаментальнейший для разумного существа вопрос: зачем?

Мы видим перед собой чудовищное ускорение кругооборо­та вещей, но не видим обсуждения, что здесь хорошо и что пло­хо. Мы видим огромное возрастание подвижности людей, все ускоряющуюся смену мест, мы видим растущую эфемерность отношений между людьми (если верить автору на сто процен­тов), но нам остается непонятным, как относятся к этому са­ми американцы. Мы знакомимся с проектами изощренных чувственных удовольствий и не знаем, исчерпывается ли этим то, что постиндустриальное общество может предложить чело­веку, или же все-таки есть что-то еще. Духовная культура по­просту игнорируется. О литературе, искусстве, философии, ре­лигии, об их влиянии на общество в настоящем и ближайшем бу­дущем не говорится ни слова. Стороннему читателю остается не­понятным, то ли духовная культура и в самом деле не играет решительно никакой роли в жизни американского общества, то ли это особенность персонального взгляда на вещи автора книги.