Инерция страха. Социализм и тоталитаризм - Валентин Турчин

Если, с одной стороны исторический материализм Маркузе приводит его к зачеркиванию творческой роли мысли, то с дру­гой стороны, он приводит к фетишизации техники и техниче­ского прогресса. Это та же фетишизация техники, которую мы видим в советском официальном марксизме, но только со знаком минус. Маркузе видит источник всех бед — точнее, источник застоя — в современной промышленной технологии. "В этом обществе, — пишет он, имея в виду индустриальное общество, — аппарат производства стремится стать тоталитар­ным в той степени, в которой он определяет не только соци­ально необходимые виды деятельности, навыки и предрасполо­жения, но также индивидуальные потребности и стремления".14

Еще цитата: "Современное индустриальное общество посред­ством способа, которым оно организовало свою технологиче­скую базу, стремится быть тоталитарным. Ибо "тоталитарной" является не только террористическая политическая коорди­нация общества, но также и нетеррористическая технико-эко­номическая координация, осуществляемая корпорациями, кото­рые манипулируют потребностями людей".15

Так писать и так понимать тоталитаризм можно только, ес­ли полностью отказать человеку в способности возвышаться над средой или во всяком случае отрицать значение этой спо­собности для исторического развития. Ибо технология как та­ковая меняет только среду обитания для каждого индивиду­ума и больше ничего. Эта новая среда является, с точки зрения биологической, не менее, а более благоприятной для развития жизни и ее высших форм: она обеспечивает удовлетворение потребностей низшего уровня, увеличивает продолжительность жизни, оставляет больше свободного времени. Если в этих ус­ловиях те формы жизни, которые мы наблюдаем, обнаружи­вают тенденцию не к развитию, а к застою, то причины надо ис­кать не на материально-техническом уровне, а на уровне идей­но-политическом. В частности, тоталитарный тупик — явление политическое и идеологическое. Тоталитаризм останавливает развитие путем массового физического подавления свободной мысли и творчества. Индивидууму противостоит здесь не пассив­ная среда, а активная человеческая сила. Пока нет этого проти­востояния, активного подавления свободы, нельзя говорить о тоталитаризме, это значило бы изменить сущность понятия. (Не знает, не знает товарищ Маркузе, что такое настоящий то­талитаризм!) Есть различие между человеком со связанными руками и ногами и человеком, заблудившимся в лесу. Отсутст­вие крупных общественных идей может быть просто следстви­ем того тривиального факта, что на выработку идей необхо­димо время.

При всем том, что движение новых левых оказалось неспо­собным внести конструктивный вклад в эволюцию общества, оно является, так сказать, эволюционным по происхождению. Оно демонстрирует наличие в обществе, и в первую очередь, конечно, в среде молодежи, эволюционного потенциала, потребности выйти за пределы данного, совершить метасистемный переход. Маркузе ведет свою критику, опираясь на кон­цептуальный аппарат исторического материализма, чем и обре­кает ее на бесплодность. Но его целевая и эмоциональная пози­ции вызывают у меня полное понимание. В сущности, Маркузе критикует западное общество за то, что из всех аспектов эво­люции оно сохранило лишь один аспект — научно-технический прогресс, а в остальных отношениях перестало эволюциони­ровать, утратило творческий потенциал. Именно это, очевид­но, и привлекло к его философии студенческую молодежь.

Центральной мишенью его критики является отсутствие у индивидуума внутренней свободы от общества, отсутствие лич­ного "внутреннего пространства", которое необходимо для творчества. Из-за отсутствия этого пространства человек и об­щество становятся "одномерными", теряют измерение "пер­пендикулярное" к существующему порядку вещей.

"Сегодня, — пишет Маркузе, — в это личное пространство вторгается и сводит его на нет технологическая реальность. Массовое производство и массовое распределение предъявля­ют притязания на всего индивидуума, а индустриальная психо­логия давно перестала ограничиваться территорией завода. Множественные процессы интроекции окостеневают, порож­дая почти механические реакции. Результатом является не при­способление, а подражание: непосредственная идентификация индивидуума с его обществом и таким образом с обществом в целом.

Эта непосредственная автоматическая идентификация (ко­торая, возможно, была характерной для первобытных форм ассоциации) появляется снова в высокоразвитой промышлен­ной цивилизации; ее новая "непосредственность", однако, есть продукт изощренного научного управления и организа­ции. В этом процессе "внутреннее" измерение духа, в котором берет начало оппозиция к статус кво, сходит на нет. Потеря этого измерения, которое служит вместилищем отрицатель­ного мышления — критической силы Разума — является иде­ологическим аналогом тех самых материальных процессов, с помощью которых развитое индустриальное общество заглу­шает и смиряет оппозицию".16

Если оставить в стороне сатанинскую роль, которую Маркузе приписывает промышленной технологии и научно-техниче­скому прогрессу, то в остальном его обвинение современного западного общества в "одномерности", вероятно, имеет" осно­вания. Не имея опыта жизни на Западе, не берусь высказывать на этот счет собственных суждений, но направленность критики здесь вперед, а не назад. В заключительной части "Одномерно­го человека", где автор набрасывает возможные альтернативы, общая направленность его мысли также вперед. Он представ­ляет себе альтернативу как "трансцендентный проект" (почти "метасистемный переход"), то есть такую программу, кото­рая полностью выходит за границы принятого и признанного в сфере общественной жизни. Приятно также читать те строки, где Маркузе отдает должное воображению как фактору исто­рического развития. Лозунг новых левых "воображение у власти", серьезное отношение к утопическому мышлению, призывы к "переопределению потребностей" — все это всегда вызывало у меня сочувствие. Мне кажется неоспоримым, что решение проблем, стоящих перед современным обществом, требует радикальных перемен, разрыва со многими представ­лениями и принципами, которые общественное мнение сейчас рассматривает как абсолютные и не подлежащие пересмотру.

Но одного признания необходимости "трансцендентного проекта" недостаточно. Надо придать этому проекту хотя бы приблизительные черты, а это предполагает определенную кон­цепцию относительно причин нынешнего положения. Концеп­ция Маркузе — несмотря на то, что он вносит поправки в те­орию стоимости Маркса и в понятие отчуждения, — остается марксистской. Он ищет (и полагает, что находит) причины снижения творческого потенциала общества и расцвета потре­бительской психологии в способе производства: промышлен­ной технологии, отношениях между классами и т. п. Я нахожу это нелепым. Роль среды, фона, которую играет способ произ­водства, — важная, незаменимая роль, но это не та роль, от ко­торой зависит ход действия. Среда, например, может быть в той или иной степени благоприятной для развития болезнетвор­ных бактерий, но характер и ход течения болезни определяется видом бактерий, и пока мы не обнаружим этого факта и не изучим бактерии, мы не продвинемся вперед в лечении болезни. В этом примере, как и всюду, ми видим один и тот же закон: нижние уровни организации создают условия, верхние уровни — определяют развитие событий.

Ситуация, вызывающая критику новых левых, может быть описана, мне кажется, более непосредственно, в прямых, лобо­вых терминах, как отсутствие в культуре общества высшей це­ли — по крайней мере, такой высшей цели, которая удовлетво­рила бы молодых людей и была бы ими принята в качестве та­ковой. В современном западном обществе наблюдается эрозия того слоя культуры (религиозного слоя в широком смысле слова), который дает ответ на вопрос о смысле жизни. Поэто­му слой культуры, связанный с материальным производством и потреблением, занимает все более доминирующее положение, становится высшим уровнем иерархии целей и планов поведе­ния. Именно в этом, в исторически обусловленном распаде ре­лигиозного слоя культуры, а вовсе не в каких-то чудовищных свойствах современного способа производства, лежат причины того явления, которое получило название "общества потребле­ния". Размерность, "перпендикулярная" к реальности, об исчез­новении которой говорит Маркузе, это размерность высших целей.

В обществе потребления — и в этом я целиком солидарен с критикой новых левых — высшие цели устанавливаются, по су­ществу, не человеком, а аппаратом производства. Человек пе­рестает быть творцом и повелителем, он отдает себя во власть созданной им самим среде. Общество становится неспособным к конструктивной эволюции.