Два романа об отравителях - Агата Кристи

— Черт возьми! — несколько раз сильно затянувшись своей трубкой, сказал Боствик. Конечно, это был только обман зрения, но на мгновенье показалось, что лицо его вспыхнуло огнем. — Что вы этим хотите сказать?

— Только то, что сказал.

— Если вы имеете в виду, — ответил Боствик, — что я убежден — заметьте, я сказал: убежден — в том, что скоро мы сможем арестовать одну молодую особу, имя которой нет надобности называть… тогда я согласен.

— Хватит! — рявкнул Фелл. Все обернулись к нему.

— Кончайте, — строго проговорил Фелл. — Вы же спорите из — за пустяков и сами это отлично знаете. Уж если вам надо кого — то обвинять, обвиняйте меня. Истинная причина вашего спора — и это вы тоже отлично знаете — в том, что у каждого из вас определенное, стойкое, но разное представление о том, кто же преступник. Ради всех святых, забудьте об этом или мы никогда не сдвинемся с места!

Майор Кроу громко и искренне расхохотался. И Эллиот и Боствик тоже не удержались от улыбки.

— Старый бандит, как всегда, прав, — проговорил майор. — Прошу меня извинить, инспектор. Дело в том, что у всех нас нервы уже в таком состоянии, когда мы перестаем ясно видеть происходящее. А это необходимо. Абсолютно необходимо.

Боствик протянул Эллиоту свой портсигар.

— Хотите закурить?

— Спасибо. С удовольствием.

— А теперь, — прорычал Фелл, — теперь, когда мир установлен и между всеми царит дружба и симпатия…

— Только я не согласен с тем, что мне приписывают какие — то предвзятые взгляды, — с достоинством заметил майор. — Это не так. Я просто знаю, что я прав. Когда я увидел беднягу Эммета…

— Ну — ну! — пробормотал Боствик с таким скептическим и мрачным выражением, что Эллиота невольно заинтересовал вопрос: на кого еще направлены его подозрения.

— …но у меня нет никаких улик, мне не за что ухватиться. Возьмите Эммета — кто — то среди ночи входит к нему и впрыскивает яд. Никто не слыхал, не признается, что слыхал, ничего подозрительного. Сделать это мог любой — даже чужой, потому что двери виллы не запираются на ночь. В наших местах вообще мало кто запирает на ночь двери. Разумеется, если я говорю, что это мог сделать и кто — то чужой, это не значит, что я в это верю. Да, кстати, я виделся с Вестом. Чесни умер, получив примерно 60 миллиграммов чистой синильной кислоты. Во всяком случае, следов каких — то других химических соединений найдено не было. Это все, чем мы располагаем.

— Не все, — с удовлетворением произнес доктор Фелл. — Тут с нами Стивенсон. Давайте, старина, мы готовы. Включайте свой аппарат.

Все умолкли. Полный сознания своей значительности, Стивенсон двигался раздражающе медленно. Вытер лоб, поглядел на камин, а затем на окна. Внимательно осмотрел висящую в дверном проеме простыню, потом не спеша отодвинул стол до стены и вновь придвинул его на несколько дюймов ближе. Взял с полки пару томов «Британской энциклопедии» и положил их на стол как подставку для проектора. Собравшиеся продолжали курить, поглядывая друг на друга.

— Не будет работать, — проговорил внезапно майор. — Что — нибудь поломается.

— Чему ж там ломаться? — спросил Эллиот.

— Не знаю. Найдется что — нибудь. Вот увидите.

— Уверяю вас, сэр, что все будет в порядке, — сказал Стивенсон, поворачивая к ним вспотевшее лицо. — Через минуту все будет готово.

На этот раз молчание затянулось, его прерывали только таинственные звуки, производимые Стивенсоном, да гудение машин, доносившееся с улицы. Стивенсон отодвинул диван, чтобы очистить место перед экраном, переставил стулья, поправил одну из кнопок, чтобы убрать складку на простыне. Наконец, сопровождаемый гулким вздохом облегчения зрителей, он отступил к окну.

— Все, господа, — сказал он, взявшись за штору. — Я готов. Может быть, вы рассядетесь, прежде чем я потушу свет?

Доктор Фелл направился к дивану. Боствик присел рядом с ним, а Эллиот поставил свой стул поближе к экрану, немного сбоку. Послышался металлический звук задвигаемых штор.

— Итак, господа…

— Погодите! — сказал, вынимая трубку изо рта, майор.

— Какого черта! — взвыл Фелл. — Что еще?

— Не надо так волноваться, — взмахнув трубкой, возразил майор. — Предположим… ладно, предположим, что все пойдет, как надо…

— Это мы как раз и собираемся проверить.

— Предположим, что все пойдет, как следует. Мы выясним наверняка некоторые вещи: истинный рост доктора Немо, например. Было бы справедливо, если бы каждый раскрыл сейчас свои карты. Что мы увидим? Кто был доктором Немо? Что скажете вы, Боствик? Боствик обернулся к нему, глядя поверх спинки дивана.

— Что ж, сэр, если уж вы задаете этот вопрос… у меня нет ни малейших сомнений, что мы увидим мистера Вилбура Эммета.

— Эммета! Эммета? Но ведь Эммет мертв!

— Тогда он мертв не был, — заметил Боствик.

— Однако… впрочем, ладно. Ваша точка зрения, Фелл?

— Майор, — преувеличенно вежливым тоном ответил Фелл, — моя точка зрения состоит в следующем: я хочу просто, чтобы мне дали возможность посмотреть пленку. В некоторых отношениях я твердо знаю, что мы увидим, в некоторых — не так уж уверен, а еще в некоторых — мне вообще наплевать, что там будет, лишь бы, в конце концов, мне дали на это взглянуть.

— Все готово! — сказал Стивенсон.

Шторы были уже задернуты. Лишь отсвет пламени камина да призрачные огоньки трубок виднелись в темноте. Эллиот чувствовал, как тянет сыростью от старых каменных стен. Он без труда различал фигуры своих товарищей и даже силуэт Стивенсона в глубине комнаты. Фармацевт осторожно, чтобы не зацепиться за провод, подошел к аппарату и включил его. На экране появился светлый прямоугольник размером примерно в полтора квадратных метра.

Послышалось какое — то металлическое щелканье, а затем аппарат загудел равномерно. На экране промелькнуло несколько вспышек, сменившихся полной темнотой.

По — видимому, все было в порядке, потому что равномерное жужжание аппарата продолжалось. На темном экране начали появляться какие — то дрожащие серые полосы. Казалось, что так будет тянуться до бесконечности. Потом появилась тонкая, ослепительно яркая полоска света. Выглядело это так, словно в центре экрана возникла вертикальная щель, которую какая — то черная тень старалась непрерывно расширить. Эллиот сообразил, в чем дело. Они были в музыкальном салоне, и Марк Чесни отворял дверь в кабинет.

Кто — то кашлянул, пленка чуть дернулась, и теперь они увидели заднюю стену кабинета. В углу экрана двигалась какая — то тень, очевидно, это был человек, направлявшийся к столу. Хардинг выбрал для съемки место, слишком уж смещенное влево, так что дверь в сад не была видна. Несмотря на резкость теней, освещение было, видимо, все же недостаточным — тем не менее, можно было хорошо различить циферблат часов и их сверкающий маятник, спинку кресла, узкий стол, коробку конфет, рисунок цветов на которой выглядел сейчас серым, и лежащие на промокательной бумаге два предмета, похожие на карандаши. Еще мгновенье… и на экране появилось лицо Марка Чесни.

Вид его был не из самых приятных. Резкие тени и подергивание пленки делали его похожим скорее на лицо восковой фигуры, чем на лицо человека. Выражение его, однако, было спокойным, полным достоинства и гордости…

— Взгляните на часы, — громко, заглушая ровное гудение проектора, проговорил кто — то за спиной Эллиота. — Взгляните на часы! Который на них час?

— Тысяча чертей!.. — отозвался голос Боствика.

— Так который же был час? Что вы скажете?

— Все они ошибались, — воскликнул Боствик. — Один говорил, что была полночь, другой, что почти полночь; профессор Инграм уверял, что было без минуты двенадцать. Ошибались все. Была одна минута первого.

— Тс — с!

Маленький мир на экране продолжал невозмутимо жить своей жизнью. Марк Чесни осторожно отодвинул кресло от письменного стола и сел. Протянув руку, он деликатным движением, резко контрастировавшим с подергиванием пленки, чуть передвинул вправо коробку конфет. Затем он взял карандаш и притворился, что старательно пишет. Положив его вновь на промокательную бумагу, Чесни не без труда ухватил второй лежавший там предмет. Сейчас он был отчетливо виден зрителям.

За долю секунды Эллиот вспомнил, как этот предмет описывал Инграм. По его словам, это было нечто, напоминавшее ручку, но поменьше и гораздо тоньше. Он описывал его как черную трехдюймовую палочку с заостренным концом, и описание это было верным.

— Я знаю, что это, — проговорил майор Кроу. Послышался звук отодвигаемого стула. Майор быстро подошел вдоль стены к самому экрану. Его тень закрыла добрую половину кадра, а искаженный, фантастический силуэт Марка Чесни заплясал на плечах плаща Кроу.

— Остановите кадр, — сказал он, оборачиваясь. Теперь голос его звучал совсем иначе. — Я знаю, что это, — повторил он. — Это минутная стрелка.