Извек - Вадим Кондратьев

— Жрёт как все? Или что-нибудь вроде пшеницы с мёдом?

— Как все, — успокоил Резан и, погладив изогнутый рог, задумчиво добавил. — Хотя, кто ж от мёда откажется…

— Тогда и овёс сойдёт. — деловито заключил Огнев и сыпанул из мешка в берестяные ясли.

Шайтан жадно втянул воздух и трепеща белыми ноздрями, нырнул узкой мордой в зерно. От вожделения даже заскрёб копытом по устилавшей пол, свежей соломе.

Солнце не сдвинулось и на палец, а во дворе уже дымила баня. Мужчины, наскоро перекусив в светлой горнице, вертели в руках кружки с квасом. Коротали время за разговором, ждали когда женщины помоются. Скоро Калина кликнула, чтобы шли. Оба остолбенели, когда в дверях встретилась посвежевшая после бани Дарька. Платок скрывал остриженность волос, оставляя взору милое личико и ярчайшую синеву глаз. Чуть великоватая рубаха с вышивкой не скрывала гибкую фигурку. Шёлковый шнурок стягивал узкий в поясе стан, отчего внучка волхва напоминала молодую берёзку. Муж Калины задрал брови на лоб и заторопился к бане. Не менее удивлённый Резан, с трудом оправился от столбняка, и с отвисшей челюстью поспешил следом.

— Ну и красавицу ты себе отыскал… — вполголоса протянул Огнев, покосившись на обескураженного Микишку.

Тот смущённо закусил губу и развёл руками. Задержавшись в дверях, оглянулся и, понизив голос, обалдело оправдался.

— Да не искал я ничего… Она сама нашлась. Просто в наших краях нечисть жуткая завелась…

— Вот такая? — перебил Огнев, кивнув сторону дома.

— Не-е, другая! — отмахнулся Резан, не уловив шутку. — Заполонила все Гиблые Проплешины, загубила село, в котором горючую землю добывали. Теперь шастают туда-сюда стадами, губят всё, что увидят, ни пройти, ни проехать. Там мы с Извеком её и встретили. Сирота. Дед её на наших руках умер. Одна она из тех мест и спаслась. И Шайтан тоже оттуда. Правда, он то и есть та нечисть. Вернее конь этой нечисти. Отбился от своих, а мы после боя подобрали.

Резан вздохнул и сочувственно закончил:

— Тоже видать сирота…

Огнев обалдело крякнул, с улыбкой вспоминая рогатую сиротку, покрупнее многих коней. Молча стянув одежду, толкнул дверь предбанника и взялся за кадушку с душистыми вениками. Скоро, растянувшись на полатях, Микишка уже по порядку припоминал все приключения.

К тому времени, как распаренные мужчины выбрались на воздух, Дарька помогала Калине с ужином. Слово за слово поведала, как встретилась с Резаном и его спутником, как чудом уцелели по дороге и как Резана позвали в Киев. Умолчала лишь про намерение Извека и Микишки найти ей хорошего жениха. Калина жмурилась, приговаривая:

— Эк же вас угораздило, гоже что хоть целы остались.

Когда еда уже парила на столе, в дверях показались разрумяненные баней лица. Микишка вновь вылупился на Дарьку, а Огнев втянул носом заманчивые ароматы и подтолкнул Резана коленом.

— Проходи за стол, чё поперёк двери упёрся?

Дарька будто не заметила замешательства, а Калина переглянулась с мужем и еле заметно улыбнулась.

Уселись. Ели с аппетитом, не спеша. Огнев между делом поведал о новостях в городище, выслушал о намерениях Микишки ехать в Киев. Поглядывал на жену, но мнения не выказывал. Надо, де, покумекать, пораскинуть чем способно, а там уж и говорить.

К концу ужина Дарька с Микишкой осоловели и едва раздирали глаза. Переглянувшись с мужем, Калина повела гостью спать. Микишка крепился изо всех сил но, подчиняясь вескому слову Хозяина, всё же сдался и, прихватив шкуру огромного, добытого Огневом, сохатого, побрёл на сеновал. Бросив подстил сразу за входом, поправил ногой завернувшийся край и повалился на приготовленную лежанку. Заснул прямо в воздухе, раньше, чем коснулся плотной шерсти.

Прожив седмицу, Дарька обвыклась с хозяйством. Везде всё поспевала, во всём выказывала умение и сноровку. Калина с мужем не переставали удивляться и радоваться гостье. Перестала ли нестись птица, захворала ли скотина — девчонка, будто понимая язык живности, без труда называла причины беды и, либо помогала сама, либо советовала, что надо сделать. Занедужит ли кто из соседей, Дарька тут как тут: и боль заговорит, и жар снимет. Случалась ли у местной ребятни рана-ссадина, вмиг останавливала кровь и, намяв хитрых трав, ловко приматывала чистой тряпицей — зарастало как на собаке. По всему выходило, что дед её был не самой слабой верьви*.

Видя, что Дарька всем по душе, Микишка ходил довольный как медведь в корыте мёда. Всё решалось само собой и об отъезде в Киев думалось с лёгким сердцем. Огнев же, замечая как Резан всё чаще задерживает взгляд на хорошенькой ведунье, начал подначивать его остаться.

— А чего маяться, — посмеивался он. — Столбись здесь! Девку тебе боги удружили справную. Ты тоже, жених хоть куда, ежели в баньке пропарить, причесать, да со двора не отпущать. Так что неча лосем гонным носиться, становись у нас.

Резан слушал, пожимал плечами, но чувствовал, что Огнев шуткует не просто так. У мужа сестры глаз намётанный. Да и они с Дарькой всё больше робели друг при друге, а это признак верный: прицепила озорница Лада к молодым жилку-ниточку. И тянет, и сушит та незримая ниточка их обоих.

Может и остался бы с радостью, от добра добра не ищут, но свербили Резана мысли о Киеве. Пора было трогаться в путь, тем паче, что начинал чувствовать, что ещё немного и вряд ли сможет уехать от пригожей внучки волхва. Решилась же кручинка проще, чем думалось. Как-то утром Микишка проснулся в решительном состоянии духа. Едва продрав глаза, бросился на конюшню. Торопливо взгромоздил на Шайтана седло и, сдёрнув со стены суму, принялся собирать вещи. Прихватив нож, отыскал кресало и кремень, а когда двинулся в сарай, в поисках фляги, увидел на дворе позёвывающего Огнева. Остановился, в ожидании сетований или привычных прибауток, но муж сестры только утвердительно качнул головой.

— Ну и добро! Баба может ждать, а мужик должон решать. Только, чего ж в второпях-то? Хозяйки, чай, сами в дорогу соберут. Ты же не суетись, пойдём, покусаем что-нибудь на завтрак, посидим на дорожку.

На пороге появились Калина с Дарьей. С первого взгляда поняли что к чему, без слов принялись за дело. Не увидев в глазах девчонки ни смятения, ни печали, Резан с облегчением вздохнул и двинулся за Огневом. Тот накинул рубаху, неторопливо прошёл в горницу, снял с накрытого стола широкий рушник. Сели, молча принялись за еду. Насыщались медленно, чтобы еда укладывалась плотно и не подпрыгивала в брюхе на быстром конском ходу. К концу трапезы Огнев сыто потянулся и, как бы между прочим, заметил:

— Ты вот что, паря, втихую не утекай, загляни к соседям попрощаться. Когда ещё свидитесь. Времена то нынче сам ведаешь какие. Толи степь нагрянет и не сдюжим, толи ты в чужих краях башку себе свернёшь… А мы уж, после твоего отъезда, на погосте браги на четыре стороны плеснём, Велесу с Перуном слово замолвим, пусть приглядят.