Охотница на Лис (СИ) - Малышева Анастасия Сергеевна

— Ты знаешь, кто это сделал? — негромко, голосом, полным угрозы и скрытого желания убивать, спросил мужчина.

Игнат покачал головой:

— Я отлично помню лица этих ублюдков. Ну, двоих, — поправил сам себя брюнет, — Третий напал со спины. Но я понятия не имею, кто это был.

— У тебя есть хоть какие-то предположения? — продолжал допрос мой мужчина.

Игнат задумался, после чего покачал головой:

— Слушай, мне походу лошадиную дозу обезболивающего вкололи, в голове тумана просто до задницы. Никаких идей вообще. Это напоминало просто атаку гопников. Вот только они ничего не взяли — ни телефон, ни ключи от машины, ни бумажник. Тачку только разбили — камнем в лобовуху зарядили.

— Главное, что не в голову, — брякнула я.

— А ты добрая, — хмыкнул брюнет, — Дайте мне, что ли, футболку. Задолбался тут голым торсом отсвечивать.

Не успели Лис протянуть ему вещи, как дверь в палату распахнулась, причём так резко и сильно, словно её открывали с пинка. В небольшое помещение ворвалась фурия — иначе не скажешь. Но, присмотревшись повнимательней, я узнала в ней свою лучшую подругу.

— Эта сучка на рецепции не хотела меня пускать! — выпалила Марина, — Совсем людям жизнь не дорога в последнее время!

Моментально нашарив взглядом своего парня, рыжая оказалась рядом с ним, критически изучая его тело на предмет повреждений. Найти их труда не составило, и я почувствовала, как подруга помрачнела.

— Какая скотина это сделала? — процедила она сквозь зубы.

— Честно говоря, их было трое, — хмыкнул Васильев, — Или ты думаешь, что я такой слабак и не справился бы с одним отморозком?

Андреева выдохнула:

— Как мне хочется тебе врезать сейчас, но ты итак едва живой.

— Эй! — возмущённо воскликнул брюнет и тут же поморщился и продолжил уже на полтона тише, — Я живее всех живых! Меня даже на ночь здесь не оставят.

— Это правда? — спросила Марина, поворачиваясь к Елисею.

Тот кивнул:

— Мы можем забрать его хоть сейчас. Но на всякий случай кто-то должен с ним остаться на ночь — у него лёгкое сотрясение.

— Я уже предупредила родителей, что не приеду. Так что выбор очевиден, — пожала плечами Андреева и велела своему парню, — Одевайся.

Тот недовольно засопел и пробормотал, натягивая футболку:

— Вот так. Никакой заботы. Никаких воркований на тему «я так волновалась за тебя, любимый, как ты себя чувствуешь?». Эх.

Рыжая лишь закатила глаза на это, но собраться Васильеву всё же помогла. А позже, заполнив все бумаги и усадив мужчину в заранее вызванное такси, она обернулась к нам и негромко произнесла:

— Спасибо, что позвонили. И что были рядом с ним.

Я тепло улыбнулась подруге, Елисей ограничился сдержанным кивком. А когда машина уехала, он повернулся ко мне и спросил:

— Ну что, везу тебя к Кате?

Я посмотрела на него, отметив, каким уставшим он выглядел. Всё же он сильно испугался за друга, несмотря на то, что тот, похоже действительно легко отделался. Но я была уверена, что Елисей нарисовал себе в голове сотню самых ужасных сценариев, и, будь у него волосы на голове, часть из них наверняка бы поседела.

И я должна была его оставить в таком состоянии? Чёрта с два. Обвив руками его талию, я прижалась к его груди и негромко сказала:

— Нет. Я хочу остаться с тобой.

«Прости, Кать, но тебе придётся справляться сегодня без меня», — подумала я, чувствуя, как сильные руки моего мужчины прижимали меня к себе.

*****

Марина была недовольна. Даже не так — она была в ярости. Когда Аля позвонила ей и сообщила, что Игнат — её Игнат — в больнице, в груди у рыжей будто что-то оборвалось. Она смутно помнила, как собиралась, объясняла что-то родителям, вызывала такси и добиралась до больницы. И, лишь когда Андреева оказалась в палате и своими глазами убедилась, что брюнет жив и почти здоров, она смогла выдохнуть. Внешне она, правда, никак не выказала своих истинных эмоций, и вела себя так же, как и обычно.

Забрав брюнета из больницы и привезя его в квартиру, Марина растерялась. Она ни разу не оказывалась в подобной ситуации, так что не знала, как себя правильно вести, и что делать. Елисей велел остаться с Игнатом на ночь на случай, если ему станет плохо. Но, как это должно было работать? Васильева стоило уложить спать или наоборот, сон был ему противопоказан? Заварить ему чай, или от него брюнета может стошнить? Можно ли ему есть, или стоит повременить с этим до утра?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Игнат же, словно не замечая состояния своей девушки, прошёл вглубь квартиры и растянулся на диване в гостиной. Он чувствовал, как действие лекарств постепенно проходило, и боль волнами начинала накатывать на его израненное тело. Начинали ныть рёбра, а зашитая бровь едва заметно пульсировала. Неглубоко вздохнув, мужчина позвал:

— Ты чего там застряла?

— Иду, — послышалось со стороны кухни.

Рыжая вошла в комнату и мужчина сглотнул. В больнице девушка была всё время закутана в пальто, и лишь в тот момент Игнат понял, почему. Марина была одета в простые синие джинсы и серую домашнюю кофту, на груди краснела надпись «Никогда не говори никогда». На рукаве мужчина разглядел небольшое пятно, а на лице рыжей, как он заметил, не было ни грамма косметики. Создавалось впечатление, что Андреева собиралась впопыхах, и что новости вытащили её чуть ли не из постели.

Брюнет растерянно моргнул, когда понял, что Марина нервничала. Она волновалась из-за него. Торопилась к нему в больницу, потому что переживала, что он пострадал. Его гордая и временами такая независимая девушка, которая, узнав про его настоящую работу, несколько дней только фыркала ему в трубку и упорно отрицала наличие у неё чувств. И теперь он мог видеть её настоящую, без привычной брони в виде косметики и эффектных, с иголочки, нарядов.

Осознав это, Васильев шумно выдохнул и тут же охнул, ощутив, как завибрировали повреждённые рёбра. Марина тут же бросилась к нему, присаживаясь на корточки перед диваном и кладя одну ладонь ему на грудь.

— Игнат! — воскликнула она, и голос её задрожал от переполнявших её чувств — волнения и страха, — Что болит?

Но мужчина отмахнулся:

— Не бери в голову, — а после, усмехнувшись, добавил, — А ты, оказывается, умеешь волноваться. Я думал, ты будешь первой, кто скажет, что так мне и надо.

Вспыхнув, Марина замахнулась, и чуть было не ударила мужчину, но вовремя вспомнила, что он вроде как не в состоянии по достоинству оценить силу её гнева. Поэтому, поджав губы, девушка поднялась на ноги с резким:

— Знаешь, да пошёл ты!

Она хотела было уйти (хотя бы в другую комнату, чтобы брюнет не видел, как на самом деле задели её эти слова), но Марине не позволили этого сделать. Превозмогая боль, мужчина резко схватил её за руку и, дёрнув, усадил к себе на колени, прижимая её спину к своей груди. При этом он зашипел сквозь зубы и рыжая дёрнулась:

— Совсем с ума сошёл? У тебя рёбра повреждены!

— Спасибо, я в курсе, — сдавленно пробормотал Игнат, — Вот буквально сейчас ощущаю, как одна из костей хрустит. А ты не такая уж пушинка, моя милая.

— Отпусти меня, — процедила Марина сквозь зубы.

Но её лишь сильнее прижали к себе, и шепнули на ушко:

— Нет. Никуда и никогда. Здесь твоё место.

— Это где? — фыркнула Андреева, — На твоих коленях? Или, быть может, у твоих ног?

— Просто рядом со мной, — было ей ответом.

Марина вздрогнула, чувствуя, как бешено заколотилось сердце после этих слов. Она понимала, что в тишине гостиной этот звук подобен грому, и почти ненавидела глупый орган, который решил вот так подло её предать.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Громко выдохнув, девушка прошептала, обращаясь то ли к своему сердцу, то ли к своему парню:

— Ненавижу тебя.

— Нет, — шепнули ей на ухо, чуть прикусывая мочку, — Ты меня любишь.

— Совсем сбрендил? — срывающимся голосом пробормотала Марина, — Или тебе напрочь все мозги отшибли?

Брюнет издал приглушённый смешок, от которого по всему телу девушки побежали мурашки. Ей повезло, что она не видела его — что-то подсказывало рыжей, что она бы не смогла держать себя в руках, если бы могла видеть лицо мужчины. Но она его ощущала — жар от его тела, хватку его сильных рук, чужое дыхание на своей шее. Всё это тоже не помогало сосредоточиться, и вместо привычных язвительных выпадов у неё получалось лишь какое-то жалкое мяуканье.