Батальон смерти - Игорь Родин

– Ну мы ж не имеем в виду тебя, – возразил председатель комитета, пытаясь склонить меня к пацифистской точке зрения.

К нам присоединились несколько германских солдат. Дискуссия разгоралась. Германцы снова и снова повторяли, что, мол, давно хотели заручиться миром с Россией, но союзники России не согласны. Я отвечала, что германцы могли бы заключить мир с Россией, если бы убрались с захваченных ими русских земель. А пока они оккупировали эти земли, долг каждого русского – сражаться и прогнать их отсюда.

Вот так и тянулась наша жизнь. Ночи и дни проходили в дискуссиях. Керенский к тому времени утратил почти полностью свою популярность в солдатских массах, которые все больше и больше проникались большевистскими идеями. Разногласия между Керенским и Корниловым достигли критической точки. Керенский по телефону просил главнокомандующего направить в Петроград верные правительству войска, очевидно понимая, что дни его сочтены. В ответ Корнилов через генерала Алексеева потребовал от Керенского письменного распоряжения о наделении главнокомандующего чрезвычайными полномочиями по восстановлению дисциплины в армии. Казалось, Корнилов был согласен спасти Керенского при условии, что тот даст ему возможность спасти фронт.

Однако Керенский, по-видимому, стремился лишь восстановить пошатнувшийся авторитет и упрочить свое положение. Поэтому он выступил против Корнилова, публично заявив, что тот добивается неограниченной власти, и призвал рабочих и солдат подняться против главнокомандующего. В результате произошло столкновение между революционными массами и корниловской Дикой дивизией. Корнилов потерпел поражение. Керенский торжествовал, и в тот момент казалось, что он добился своего. Все радикальные силы объединились, и Керенский как спаситель революции от контрреволюционного мятежа снова стал кумиром солдат и трудового народа.

Бо́льшая часть армии встала на сторону Керенского, когда он обратился за поддержкой против Корнилова. Но это заблуждение продолжалось недолго. Мало-помалу Керенский опять стал терять столь неожиданно завоеванное доверие масс, поскольку не дал им долгожданного мира.

Тех солдат и офицеров, которые выступали на стороне Корнилова, стали называть «корниловцами». Их считали контрреволюционерами, защитниками старого режима или попросту врагами народа.

Отсутствие военных действий на фронте создавало угнетающую обстановку. В один дождливый день я выслала группу наблюдателей на ничейную землю и приказала девушкам открыть огонь в случае появления противника. Наблюдая за продвижением группы, я вдруг заметила, как человек десять германцев направились к нашим окопам. Они шли без опаски, держа руки в карманах, что-то насвистывая и напевая. Я прицелилась в ногу одного из них и выстрелила.

Через секунду весь фронт всполошился. Разразился скандал. Кто посмел совершить такое?! И германцы, и русские кипели от ярости. Несколько девушек прибежали ко мне, сильно взволнованные.

– Начальник, зачем вы сделали это? – спрашивали они, увидев в моих руках винтовку, из дула которой еще струился дымок после выстрела.

Тут же в наш окоп поспешили некоторые солдаты, мои друзья, чтобы предупредить меня об опасном недовольстве среди солдат и их угрозах. Я сказала, что увидела, как германцы подошли к моим девушкам и пытались заигрывать с ними. Но этот довод не показался солдатам убедительным. Они перенесли пулеметы в первую линию окопов и уже готовились всех нас перестрелять. Но, к счастью, мы были вовремя предупреждены и успели спрятаться в боковой траншее. Пулеметы прочесали нашу позицию, не причинив нам никакого вреда. Огонь в конце концов прекратили лишь по требованию председателя полкового комитета. Он вызвал меня к себе для объяснений. Я попрощалась с девчатами, полагая, что, вероятнее всего, со мной поступят так же, как с полковником Белоноговым.

Меня встретили угрозами и бранью.

– Убить ее!

– Она корниловка!

– Давай кончай с ней быстро!

Комитетчики окружили меня, сдерживая толпу. Несколько ораторов выступили в мою защиту, но не сумели усмирить солдат. Потом мою сторону принял один из уважаемых солдатами офицер. Он заявил, что я была права и что если бы он оказался на моем месте, то действовал бы точно так же. Дальше ему говорить не дали.

– Ага, ты тоже корниловец! – заорала толпа. – Убить его! Убить!

В мгновение ока офицера сбросили со стула, и кто-то стукнул его по голове. Минута, и солдаты затоптали его насмерть.

После этого толпа двинулась ко мне. Но комитетчики схватили меня и утащили в тыл, где спрятали в блиндаже. Одну из моих девчат, Медведовскую, поставили у входа для охраны.

Тем временем девушки, узнав о случившемся, прибежали ко мне на выручку. А толпа солдат разбрелась по всей позиции, разыскивая меня, и некоторые подошли к блиндажу, в котором я укрывалась.

– Где Бочкарева? Пропусти, мы проверим, не там ли она! – кричали они.

Караульная предупредила, что у нее приказ стрелять, если кто-то осмелится подойти ближе. Но они подошли. Раздался выстрел. Пуля угодила одному из солдат в бок.

Бандиты закололи бедняжку штыками.

Комитетчики и мои друзья, коих набралось около сотни, настаивали на том, чтобы меня судили, а не устраивали самосуд. Девчонки все до одной готовы были умереть за своего начальника прямо тут же, на месте. Мои защитники вывели меня из блиндажа, чтобы проводить к месту открытого суда.

Разраставшаяся толпа теперь все больше теснила их, подступая все ближе и ближе. Обе стороны боролись за меня. Была достигнута договоренность: оружие в этой схватке не применять. Людское море бушевало. Мои девчонки дрались, как разъяренные тигрицы, пытаясь сдержать толпу. Но время от времени кому-то из толпы удавалось прорваться через сдерживающую цепь и ударить меня. Борьба разгоралась, удары сыпались на меня все чаще, и наконец я потеряла сознание. Мои друзья сумели все же вытащить меня из окружения бунтовавшей толпы и спрятать в надежном месте.

Жизнь мне спасли, но избита я была изрядно. Мое избавление стоило жизни преданной мне девушке и одному из моих бескорыстных друзей. В сопровождении нескольких девчат меня отправили в Молодечно. А батальон вывели с передней линии в резерв. Но даже там девчонки не чувствовали себя в безопасности. Их оскорбляли, к ним приставали, называли корниловками. Ежедневно происходили скандалы. Часто били окна в казармах. Офицеры были бессильны перед наглецами, да и редко вмешивались в конфликты. Инструкторы старались изо всех сил защитить меня и батальон, объясняя всем недругам, что мы стоим вне политики.

Однажды утром из штаба в Молодечно за мной прислали автомобиль. В штабе я встретила одного из офицеров нашего корпуса. Он рассказал, что девушки из батальона оказались в невыносимых условиях. Им приказали разъехаться по домам, но они ждали меня и отказывались выполнить приказ, до тех пор пока их начальник не распустит батальон своей властью. Девушек посылали рыть запасные траншеи, чтобы хоть как-то изолировать и защитить от солдат. Они прекрасно справлялись с заданием, но, как только возвращались, солдаты снова начинали к ним приставать. Совсем недавно группа солдат напала ночью на блиндажи, в которых были размещены девушки. Они избили караульную и вломились в помещение. Поднялась паника. Некоторые девушки схватили винтовки и стали стрелять в воздух. Шум привлек внимание инструкторов и многих других солдат, среди которых было немало порядочных парней. Они-то и спасли положение.