В дальних водах и странах. т. 2 - Всеволод Крестовский

Обед, подобный нынешнему, в силу традиционного обычая, всегда дается императором Японии на пятый день Нового года.

25-го декабря.

День Рождества Христова. После обедни и обычного в сей день молебствия в посольской церкви, приехал в посольство наше преосвященный Николай с праздничным визитом к семейству К. В. Струве. После завтрака у посланника, узнав, что я имею надобность быть сегодня на Иокогамском рейде, преосвященный предложил мне, не хочу ли я быть его спутником, так как ему желательно сделать нынче ответные визиты посетившим его морякам нашим. Мы отправились с первым же отходящим поездом в Иокогаму, и в исходе четвертого часа дня пристали уже на утлой фуне к массивному борту броненосного фрегата "Князь Пожарский". Там, на верхней палубе, под растянутым тентом, стояла разукрашенная цветными фонарями, фруктами и сластями рождественская елка, и матросы, в присутствии своего командира П. П. Тыртова и всех "пожарских" офицеров, вынимали билеты беспроигрышной лотереи, в которой для каждого из них был приготовлен свой практически полезный подарок: кому доставались теплые чулки, кому пара носовых платков, кому теплая фуфайка, фунт табаку, пачка сигар, фунт колотого сахару, чаю и тому подобного. Сверх того, каждый получал свою долю праздничных лакомств. После "Пожарского" мы посетили клипер "Крейсер", а затем наше флагманское судно "Африку". Везде для судовых команд были приготовлены подобные праздничные подарки. Около шести часов преосвященный Николай отбыл с "Африки" на военной шлюпке на берег; я же остался на судне, так как заранее был приглашен на сегодня, в числе лиц адмиральского штаба, в кают-компанию, к семейному офицерскому обеду, на котором присутствовали командующий эскадрой, барон О. Р. Штакельберг и командир "Африки" Е. И. Алексеев. В шесть часов вечера состоялась на "Африке" матросская елка, такая же как на "Пожарском" и на "Крейсере", с беспроигрышною лотереей. Праздник окончился матросским спектаклем в жилой палубе. Разыграны были две пьесы: "Разбойники" и "Представление о непокорном сыне Адольфе и прекрасной Героиде". Все роли распределяли между собою сами матросы, причем Героиду досталось изображать молодому безусому парню. Костюмы и украшения тоже мастерили они сами из разных кусков ситца, фольги и золотой бумаги. В "Разбойниках" изображается плывущий по Волге "стружок", который зрители должны представлять себе мысленно: двенадцать человек садятся попарно в два ряда на пол и представляют гребцов; атаман в картонной казачьей шапке и в бумажных генеральских эполетах, с фольговыми орденами на груди, стоит у руля, а его есаул, украшенный несколько скромнее, помещается впереди, на воображаемом носу, и пристально смотрит вдаль в картонную "подозрительную" трубку. Гребцы, раскачиваясь с боку на бок и медленно ударяя в такт в ладоши, хором поют "Вниз по матушке по Волге". После стиха "погодушка волновая, верховая" атаман трагическим голосом вопрошает есаула: "Не видать ли чего впереди?" Оказывается, что ничего в волнах не видно, и песня продолжается далее. На следующий подобный же вопрос есаул сообщает, что видно судно купецкое, везет оно дорогие товары заморские, но дороже всех товаров на нем — молодая прекрасная королевишна, что сидит в своем ясном терему на капитанской рубке. Раздается "сарынь на кичку!". Разбойники бросаются на абордаж и похищают прекрасную королевишну, в которую атаман тут же влюбляется, но для доказательства ропщущим товарищам, что из-за любви к полонянке он не забыл ни их, ни удалых дел, атоман решается бросить ее в волны. Как видите, это в лицах известная поволжская былина о Стеньке Разине. Что до "Непокорного сына Адольфа", то тут дело уже несколько сложнее. Царь-отец, с пеньковою бородою и в фольговой короне, приказывает позвать к себе своего непокорного сына Адольфа и отправляет его на войну покорять какое-то царство. Адольф покоряет и влюбляется в Героиду прекрасную, но затем начинает вдруг супротивничать своему родителю. Негодующий родитель требует опять позвать к себе непокорного сына Адольфа. Воины и "министеры" отправляются за ослушником и представляют его перед царские очи. Начинается объяснение между отцом и сыном, которое приводит к тому, что родитель велит ввергнуть непокорного в темницу и затем приказывает "министерам" и воинам сказнить его. Героида прекрасная, обливаясь слезами, бросается к ногам царя и молит простить непокорного. В конце концов родитель примиряется с непокорным сыном Адольфом, и сей последний, к общему удовольствию, женится на Героиде прекрасной. Декламация в обеих пьесах идет не иначе, как в возвышенном и трагическом тоне, причем актеры, делая в каждой реплике ударение на каком-либо важнейшем слове или выражении, для пущей экспрессии еще и топают ногой. Матросская публика с живейшим интересом следит за всеми перипетиями борьбы "прынца" Адольфа с родителем и награждает действующих лиц рукоплесканиями. Вообще история о непокорном сыне Адольфе с давних лет пользуется у нас во флоте большою популярностью и является у матросов самым любимым их представлением.

Рождественский вечер мирно закончили мы в небольшом обществе наших моряков в кают-компании "Африки".

26-го декабря.

Рейд с утра принял праздничный вид. На некоторых иностранных судах, кроме множества развешанных по снастям флагов, торчат еще на самых верхушках мачт большие букеты и разукрашенные елки. Сегодня, на одном из итальянских военных судов, поднял свой флаг принц Генуэзский, брат короля Италии, прибывший за несколько дней перед сим в Японию. Флаг его был встречен салютами со всех военных судов и с Канагавской береговой батареи. В полдень показался на рейде японский императорский штандарт.

Микадо сделал ответный визит принцу Генуэзскому и завтракал вместе с ним в его адмиральской каюте. Встреча и проводы императора сопровождались со всех военных судов установленными салютами.

27-го декабря.

Сегодня, в девять часов утра, происходил в присутствии микадо большой парад войскам токийского гарнизона. На том же, соседнем с русским посольством плацу, который по обширности почти равен нашему Семеновскому, придворные служители, за час до прибытия микадо, разбили неподалеку от въезда две большие цветные палатки, где внутри были разостланы богатые ковры и поставлены столы, покрытые парчовыми скатертями, а вокруг несколько стульев и кресел, узорчато расшитых разноцветными шелками и золотом. На столах красовались богатые металлические хибачи и табакобоны, между которыми были разложены сигары и лафермовские папиросы. Одна из палаток предназначалась для микадо и его гостя, принца Генуэзского, а также для принцев императорского японского дома; другая для высших государственных сановников и членов дипломатического корпуса, которые присутствовали на параде в присвоенных им мундирах и в полном составе своих миссий, усиленных еще морскими офицерами, нарочно прибывшими, ради этого случая, с Иокогамского рейда. Тут виднелись группы моряков английских, французских, итальянских, германских, русских и прочих. В среде некоторых дипломатических свит находились даже и католические патеры в иезуитских шляпах, как у дона Базилио в "Севильском цирюльнике", и в длинных черных сутанах. Кроме русского в составе всех остальных первоклассных европейских посольств присутствовали их военные чины, которые не всегда носят здесь звание военных агентов, а состоят в качестве разных атташе, вторых секретарей и тому подобного, но под рукой исполняют и обязанности военных агентов. Русская миссия, как известно, таковых не имеет. Все они также были в своих военных мундирах, в полной парадной форме. Долгогривый шлем драгуна французского и золотой шишак драгуна немецкого как бы спорили между собою в степени воинственности и красовались на первом плане, затирая своим блеском не только скромные шако, кепи и трехуголки пехотинцев и моряков, но даже красный мундир широкоспинного англичанина, обладающий свойством приводить в смятение и ярость всех встречных быков и буйволов на улицах Токио и Иокогамы, как о том еще в прошлом году написали в японских газетах. Но наибольшее внимание по своей внешности обращали на себя в среде дипломатов американский консул и китайское посольство. Первый, будучи только торговым, но вовсе не военным человеком, украсил себя импровизированною формой, в состав которой между прочим входила плюшевая квакерская шляпа с необычайно широкими полями. Точь-в-точь такие шляпы у нас, бывало, в старину надевали при похоронных процессиях погребальные факельщики, так что народ по старой памяти и до сих пор зовет их "пакольшицкими шляпами". Эта "пакольшицкая" шляпа, призванная играть роль военного головного убора, была обвита золотым этишкетным шнуром с длинными, ниспадающими на спину золотыми кистями. Гражданского покроя сюртук был просто залит золотым шитьем и позументами; громадные генеральские эполеты сияли на плечах; громадный и толстейший аксельбант, громадный шарф с болтающимися кистями, распушенная на длинных пассиках и громыхающая сабля и, наконец, громадные шпоры на лакированных башмаках довершали картинный костюм американского дипломата, который являл собою разительный контраст с обыкновенным черным фраком американского посланника, присутствовавшего тут же. Впрочем, он был не один такой: на одном из коммерческих консулов тоже красовались почему-то русские генеральские эполеты несомненно Скосфревской фабрики, выписанные, вероятно, из Владивостока. Все это немножко напоминало оффенбаховских адмиралов, и я заметил, что многим было очень весело любоваться ими.