Престолы, Господства - Дороти Ли Сэйерс

— Но он должен знать! Он должен знать, что она не обманывала его с кем-то ещё.

— Должен? Сделает ли это его раскаяние более острым, если он и так полон раскаяния? Доктор Джонсон сказал где-то, что воспоминание о преступлении, совершённом напрасно, было самым болезненным из всех размышлений. Но, Харриет, у меня сейчас нет свободного времени для Харвелла.

— Конечно, — сказала она. — Ступай и возвращайся как можно быстрее.

— Весь шар земной готов я облететь за полчаса. [220]

Дверь библиотеки закрылась позади него.

В холле послышались голоса. А затем в доме наступила тишина: не было слышно перемещения слуг, и постепенно атмосфера присутствия Питера растаяла.

Харриет мерила шагами библиотеку. Она закурила балканскую сигарету «Собрани» [221] и погасила её, докурив лишь до половины. Ей в голову пришла ужасная мысль, и думала она не о Лоуренса Харвелле, а о Розамунде. Что будет справедливее по отношению к ней? Действительно ли начинает проявляться женская солидарность?

«При жизни она не была женщиной такого типа, с которой я могла бы дружить, — напомнила себе Харриет. — Но всё же я действительно испытываю желание помочь её призраку».

Записку нужно показать Харвеллу — в этом она была уверена. И как можно скорее: у него осталось не так уж много времени. Но как? Она позвонила своему шурину.

— Чарльз, если бы я захотела навестить Лоуренса Харвелла, как я могла бы это сделать?

— Арестованные до суда могут принимать посетителей, — сказал он, бодро. — Вы лишь узнайте приёмные часы и приезжайте. Он находится в «Скрабз». [222] Но… — Он остановился, так как ему пришло в голову, что уж кто-кто, а Харриет должна отлично знать, что заключённые до суда могут принимать посетителей, и его предложение ей посетить тюрьму может выглядеть бестактным. — А что говорит Питер? — спросил он.

— Его снова вызвали.

— Не повезло, — вздохнул Чарльз. — Мне не нравится, когда это происходит слишком часто — не могу отделаться от мысли, что где-то в мире возникла серьёзная проблема. В наши дни в это легко верится. Разве нельзя подождать, пока он не вернётся?

— Это походит на зубную боль и боязнь дантиста, — сказала она ему. — Лучше покончить с этим побыстрее.

— Ну, вам лучше знать. Но, Харриет, я действительно надеюсь, что если вам будет когда-нибудь одиноко или грустно… ну, Мэри будет рада вас видеть в любое время.

— Спасибо, Чарльз, я буду помнить об этом.

Она всё ещё колебалась. А затем подумала, что, если не наберётся храбрости, чтобы вновь войти в стены тюрьмы, то вынуждена будет всегда жить с сознанием собственной трусости. Что даже любовь Питера, её оправдание, кольцо на пальце не смогли освободить её от последствий обвинения в убийстве Филипа Бойса, оставив её неспособной сделать то, что она считает должным. Тогда она разыскала номер нужного телефона, узнала приёмные часы и надела пальто. Подойдя к столу Питера — он не был заперт, — она нашла записку Розамунды, положила её в карман и вышла.

Это была, конечно, другая тюрьма. Харриет удалось справиться с собой и спокойно подойти к воротам, доложить о себе и усесться в вестибюле. Лишь когда охрана повела её в комнату свиданий, и ей пришлось идти с надзирателем по коридорам, что сопровождалось грохотом ключей, когда открывали охранные ворота, и ужасным лязгом самих ворот, захлопнувшихся позади неё, она почувствовала страх. Это место пахло человеческим страданием; где-то кто-то кричал, и звук усиливался и отражался эхом в железе и камне. Но когда она села на одном конце стола лицом к Харвеллу, сидящему напротив, когда в небольшом боковом оконце показался кажущийся знакомым силуэт человека, смотрящего через стекло, когда позади лязгнула закрывшаяся дверь, и она услышала звук замка, горькие воспоминания о прошлом всколыхнулись, стремясь наброситься на неё и подавить. Но эти же воспоминания помогли ей, поскольку она обнаружила, что помнит и как отвлечься от окружающего, сузить окружающий мир и сосредоточить внимание только на том, что произойдёт в следующие несколько минут, отстраняясь, как испуганная лошадь, от любых перспектив, отдалённых больше, чем на час.

Она перевела взгляд на мрачного молчаливого человека, сидящего напротив. Его львиная наружность и желтовато-коричневые волосы напомнили ей о звере в зоопарке. Его глаза были полны уныния, но он пристально смотрел на неё.

— Вы? — произнёс он наконец. — Зачем вы пришли?

— У меня есть что-то, что я должна вам сказать.

— Ваш проклятый муж знает, что вы здесь?

Она постаралась не заметить оскорбления.

— Между прочим, нет, — ответила она.

— А что бы он сказал, если бы узнал? Я не позволил бы своей жене идти и разговаривать с убийцами. Но, правда, я и не тратил своё время на их поимку. Это у вас семейное увлечение?

— Мистер Харвелл, может быть я лучше понимаю, что вы чувствуете, чем вы сами.

— О, в самом деле? Но вы-то фактически не совершали убийства, не так ли? Знаете, каково это чувствовать, что ты убил человека?

— Простите, с моей стороны это было бестактностью. Я не могу вообразить, что это значит… как чувствовать себя при этом.

— Тогда зачем вы здесь? Пришли, чтобы пощеголять своей невиновностью перед носом виновного?

— Я хотела кое-что рассказать вам о Розамунде.

— Я простил бы ей всё через минуту, — сказал он, и голос его внезапно дрогнул. — Но, спросите вы, был ли я зол? Я дал ей всё, всё, что она хотела для себя да и для любого другого; я наполовину разорился, чтобы поставить пьесу её любимого поэта. Но она должна была быть благодарной; она не должна была валять дурака с другим мужчиной. Вы заводите любовников, леди Питер? У вас бывают тайные свидания? Или сознание того, что вы в долгу перед Уимзи, заставляет вас ходить по струнке?

— Я пришла, чтобы сказать вам, что она не устраивала тайных свиданий.

— Что вы можете об этом знать? И почему, к дьяволу, я должен вам верить?

— Я хотела сказать, что, полагаю, это моё невинное предложение побудило вашу жену провести несколько дней в бунгало. Мы разговорились, и я сказала, что это могло бы её развлечь и могло бы понравиться вам, если бы она занялась там отделкой. Как вы можете предположить, с тех самых пор я очень жалею об этом предложении.

— Это вы предложили устроить обед при свечах для двоих? — спросил он после небольшой паузы.

— Вот приглашение, посланное Розамундой, — сказала Харриет. — Его удалось найти с большим трудом. — Она положила записку на стол между ними и отняла руки, положив их на колени. Они оба поглядели на сторожа в окне, прежде чем Харвелл поднял записку. Он медленно прочитал её.

— Розамунда дала её ненадёжному посыльному во второй половине того дня, когда она умерла. Её должны были доставить вам в клуб. Она потерялась, — тихо сказала Харриет. Он смотрел на неё, лицо его стало пепельным. — Я подумала, что вы должны знать. Надеюсь, что это не заставит вас страдать больше, чем необходимо в данной ситуации.

Голосом, полностью лишённым жизни, он прошептал:

— Она, возможно, сказала бы мне, если бы я не схватил её за горло.

Харриет встала, готовая уйти:

— Если есть что-нибудь, что я или лорд Питер можем сделать для вас…

— Ничего нельзя для меня сделать, — сказал он. — Я в состоянии оплатить хорошего адвоката. Подождите секунду; позвольте мне ещё немного поговорить с вами. Никто больше не услышит от меня ничего. Вы же видите, я думал, что так жестоко, так ужасно обманут, я считал, что вёл себя как последний дурак, обожая презренную женщину… бедная Розамунда! Как ужасно для неё: она-то, должно быть, думала, что я приехал в ответ на её зов, а я… а я…

— Боюсь, что я должна забрать записку с собой, — сказала Харриет.

— О, да! — сказал он нетерпеливо, пододвигая её через стол. — Но, да, есть кое-что, что вы могли бы сделать. Попросите лорда Питера, чтобы эту записку зачитали в суде, чтобы вся вина легла на того, на кого и должна лечь, а её имя было очищено от любой грязи. Я получу, что заслуживаю, но пусть её репутация останется незапятнанной.

— Думаю, что записку можно использовать, как вы хотите.

— Покажите всем, что всё это было ужасным недоразумением, что это не было ни её виной, ни моей.

— Прощайте мистер Харвелл. Мне жаль вас.

— Я смогу теперь думать о ней без горечи всё то время, которое мне осталось, — сказал он. — А думать о ней — это всё, что у меня осталось.

Харриет взяла записку и сделала знак надзирателю, что хочет уйти. Она вновь шла по бесконечным коридорам позади надзирателя, немного удивляясь, что может свободно идти, может выйти на свободу. Когда внешние ворота позади неё закрылись, она — совершенно по-детски — бросилась бежать, жадно глотая воздух серой лондонской улицы, как если бы только что вынырнула из глубины на поверхность.