Русь. Том I - Пантелеймон Романов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— О, вы молодец, — сказал Александр Павлович, — в прошлом году за утками так гоняли, что нас чуть всех не перестреляли.
— Да! И так во всем. А у них ни боба. И я буду чувствовать свою великую вину перед будущим, если не передам им своего огня.
— Передадите, бог даст, — сказал Александр Павлович. — А что касается уток, то и в нынешнем году не ударим лицом в грязь. Собачонку знатную себе достал.
— Федюкова не нужно бы приглашать, а то он своей мрачностью только тоску нагоняет.
— Пригласил уже… — сказал Александр Павлович с выражением сожаления о невозможности исправить ошибку. — Ну, мы его как-нибудь обезвредим, — прибавил он, бодро улыбнувшись и подмигнув. — Так значит, идет? — Александр Павлович заторопился уезжать и, спрятав в карман свою потухшую трубочку с невыбитой золой, распрощался с хозяином.
Авенир, встав на другой день рано утром, крикнул было своим молодцам, чтобы запрягали ему лошадь — ехать в город.
Но молодцов не оказалось.
— Где же они?
— Ловить рыбу на заре уехали, — отвечала мать.
— Вот чертова порода-то! — сказал Авенир. — Хоть ты им кол на голове теши. Ну, я им пропишу зарю. Как же, ждал, надеялся, что все мое самое высшее отразится в них, как в незапятнанном зеркале. Отразилось!.. Черт бы их побрал. Все лодки их топором изрублю! — крикнул он вдруг на весь дом так, что все притихло, услышав этот небывало грозный окрик главы семейства.
Бранясь и расшвыривая сбрую в сарае, он достал хомут и стал сам запрягать; но когда выехал на деревню, то увидел, что лошадь все почему-то воротит морду влево, пока встретившийся мужичок не исправил ему дела. Оказалось, что у лошади голова была прикручена к оглобле поводом. Это Авенир сделал для того, чтобы она стояла во время запряжки, а потом забыл отвязать.
Авенир поехал в город с тем, чтобы закупить пока книг для совместного с сыновьями чтения и инструментов для ручного труда, дабы излишек физической силы у сыновей направить в более правильное русло, чем они ухитрились это сделать сами.
И вот, переходя из магазина в магазин и ругая всех продавцов сапожниками, которые в собственном деле ничего не смыслят, Авенир вдруг столкнулся с кем-то и, подняв голову, онемел, как немеет человек, когда среди дня встречает привидение, и даже поднял вверх руки, как бы защищаясь.
Первая мысль, какая у него мелькнула при этом, была мысль о двойниках.
— Это ты, Валентин, или не ты? — сказал он.
— Я, — отвечал Валентин.
Валентин стоял перед ним в каком-то необычайном костюме, который и сбил с толку видевших его раньше: на нем была кожаная куртка, кожаные штаны и высокие сапоги.
— Так ты не уехал? — воскликнул радостно Авенир.
— На несколько дней отложили, — отвечал Валентин.
— А сейчас ты что делаешь?
— Из города никак не выедем.
— Что, какие-нибудь осложнения? — спросил тревожно Авенир. — Полиция что-нибудь?
— Нет, полиция ничего, — сказал Валентин, — у нас деньги все.
— Да ты бы у Владимира-то взял, голова!
— Дело в том, что и у него тоже все вышли.
— Тогда знаешь, что? — сказал Авенир, вдруг вдохновенно поднимая руку вверх. — Едем ко мне. Садись.
— Да ведь ты покупал что-то…
— К черту, успеется.
— И потом я не один, — заметил Валентин, — со мной еще Дмитрий Ильич.
— Тащи и его. Вот, брат, здорово-то. Ребята за рыбой поехали, ухой вас угощу на славу.
— Все попрежнему рыбу ловят?
— Да, они, брат, у меня молодцы на этот счет.
Приятели заехали в гостиницу за Митенькой. Авенир расплатился за них обоих, схватил знаменитые два чемодана Валентина и потащил их по лестнице.
— Черт те что… вырядился ты, брат, так, что не узнаешь. Зачем куртку-то такую надел?
— Это для Урала, — сказал Валентин.
V
Вся эта нелепая история с неудавшейся поездкой на Урал произошла только благодаря случайности.
Валентин встретил в городе Владимира и в ожидании поезда зашел с ним в городской сад. Владимир все смотрел на Валентина и ахал, что видит его в последний раз, что не знает, как он будет без него. Так полюбил было его, так они сошлись хорошо; а теперь одного отец посылает на Украину за коровами, а другого нелегкая несет куда-то и вовсе к черту на кулички.
— Ты не видел Урала, — сказал Валентин, когда они уже сидели втроем за коньяком, — если бы ты его видел, то понял бы, что это не кулички, а бросил бы всех своих коров и сам убежал бы туда.
— О? — сказал удивленно Владимир. — Ну, черт ее знает, может быть… Теперь бы в Москву проехать, а не на Украину. Вот, брат, что хочешь, — до смерти люблю белокаменную. Как увижу из вагона утром — в тумане ее златоглавые маковки на солнце переливаются, да как въедешь в этот шум, так в голове и помутится.
— Да, — сказал Валентин, — только и есть два места — Москва и Урал.
— Два места?… Да, брат… Урала не знаю, черт его знает, может быть… Теперь бы в Москву проехать, а не на Украину, мать городов русских. А как пойдешь мимо магазинов да около Кремля по этому Китай-городу, — горы товаров, мехов разных, золота, — голова кружится. А потом в ресторанчик, а потом за город, цыган послушать…
За соседним столом сидели и обедали артисты городского театра. Валентин поглядывал на них, а потом сказал:
— Зачем тебе сейчас цыгане? Цыгане хороши зимой, когда едешь к ним в сильный мороз на тройке в шубе после здорового кутежа, а сейчас какие же тебе цыгане, когда через полчаса мой поезд идет, а завтра сам за скотом едешь? Не подходит.
— Не подходит? — сказал Владимир нерешительно.
— Пригласим артистов. Это будет просто и кстати.
— Вали, идет! — крикнул Владимир. И так как он с некоторыми артистами был знаком, то их легко перетащил за другой свежий стол.
Через полчаса захмелевший Владимир уже кого-то обнимал, называя своим другом и братом, и размахивал деньгами. Потом вдруг на секунду протрезвел и испуганными глазами посмотрел на Валентина.
— А как же я завтра поеду? — сказал он, широко раскрыв глаза.
— Ты все о своих коровах беспокоишься? — спросил Валентин. — Коровы твои — пустяки. Разве ты сам этого не чувствуешь? Будет у тебя две коровы или тысяча, разве не все равно?
— Верно! — крикнул Владимир. — Черт с ними! Человек дороже коровы. Эх, вы, мои милые, так я вас люблю. Какие тут, к черту, коровы! Пей, ешь; что вы, черти, плохо пьете?
Некоторые из артистов стали было поговаривать, что у них спектакль. Но Валентин сказал:
— И спектакль ваш — чушь. Жизнь сложнее и выше вашего спектакля. Спектакль будет каждый день, а то, что вы сейчас переживаете, может быть, никогда не повторится. Тем более что мне побыть-то с вами осталось не больше часа.
— Все к черту! — крикнул Владимир, который уже расстегнул поддевку и распоясался.
И благодаря тому, что Валентин своим спокойным тоном внушил захмелевшим головам, что жизнь выше спектакля, все успокоились и махнули на будущее рукой.
— Приходи, Валентин, к нам на спектакль, — говорили актеры, — мы для тебя постараемся.
И действительно постарались.
История с женихом прошла тоже при прямом участии Валентина. Тут же в саду он встретил этого жениха, своего товарища по университету. И, оставив Владимира нести всякую чепуху среди захмелевшей актерской братии, пошел с женихом и с Митенькой в гостиницу.
— А ты хорошо живешь, — сказал Валентин жениху, как он всем говорил, с кем встречался, и посмотрел на короткое щегольское пальто жениха. — Совсем иностранцем стал.
— Да, милый, — сказал тот, улыбаясь и придерживая от ветра котелок.
— И не пьешь?
— Представь, нет. Четыре года прожил, пора отвыкнуть. Красное с водой иногда пью.
— Ну, зайдем, хоть красного с водой выпьешь, — сказал Валентин.
— А к поезду мы не опоздаем? — спросил Митенька.
— К этому опоздаем — к следующему попадем, — сказал Валентин. — Когда меняешь всю жизнь, какое значение может иметь то, с каким поездом ты поедешь?
— Много не опоздаете, — заметил жених, — потому что в семь часов у меня венчание, и в пять я уйду от вас.
Пришли в гостиницу. Жених спросил себе красного с водой, а Валентин коньяку и портвейна. И стали вспоминать Москву с ее широкой и вольной жизнью.
— Что ты все с водой-то пьешь? — сказал Валентин.
Жених с сомнением посмотрел на бутылку и сказал:
— Правда, до венчания еще далеко, а красное и так безобидная вещь. — Потом решил попробовать коньяку. — В честь твоего отъезда, Валентин. А то, может быть, никогда и не встретимся. Да, добился я, брат, своего. Будет свой домашний очаг, семейная жизнь и полное довольство, потому что, ты сам посуди, адвокатов таких, как я, с заграничным образованием здесь нет, значит — конкуренции не будет. Что мне еще нужно?
— Да, тебе больше ничего не нужно, — отвечал Валентин.