Сомнительная версия - Юрий Вигорь

— Зачем же ликвидировали это отделение? — удивился Куковеров.

— Так народ-то не очень тогда спрашивали. Я помню то собрание. Коптяков только-только к нам приехал. Поднимается на трибуну: «У нас, говорит, колхоз рыболовецкий, а не животноводческий. Сдадим государству коров, что на ферме в Миже, и в четыре раза перекроем план по сдаче мяса. Тогда и кредиты охотнее выделят на покупку сейнеров. Больше попросим. А сейнеры купим — в Атлантику выйдем. На широкий простор! Тогда такие доходы потекут, что и не снилось. Миллионами ворочать будем». Во как лихо захвастнул! Все и развесили сдуру уши. Про то, что рейсы будут по восемь месяцев и накладно мужику от хозяйства отрываться, никто не подумал. Не заикался, что долгие рейсы будут. А как сходили да поштормовали чуть не с год мужики, так поняли, что не очень-то сладки те морские заработки. Бабам одним с домашним хозяйством не сладить. А каково оставаться одной да растить детишек?

— Нет, братец, это что же ты со мной делаешь, все в пух и прах ломаешь, путаешь все карты? — перебил его Куковеров. — Если колхоз — дутый миллионер, о чем же тогда писать? — хлопнул он рукой по колену.

— Дак об этом и пишите, — воскликнул Ванюша с искренним простодушием. — Вам все можно разоблачить… Вы ведь корреспондент! Вам многое дозволено.

— Ах, чудачина! Я ведь не фельетон, а историю колхоза подрядился писать. Договор составлен, как тебе известно. За газетный фельетон что? Копейки заплатят. Нет, ты понимаешь, что ты со мной сделал? Аванс получен, четыре главы уже готовы набело… А если обо всем этом написать начистоту — кому такая история нужна?

— Нам и нужна! Не только про хорошее, а и про плохое писать надо, про ошибки наши, чтоб повторять неповадно было. Вы правду пишите, ежели хотите, чтоб вам люди верили.

— Так никто же не примет у меня такую историю, если я изложу обо всем, что сейчас от тебя услышал.

Только теперь до сознания Ванюши дошло, в какое затруднительное положение поставил он Куковерова. Он смущенно потер лоб, опустил глаза, часто смаргивал длинными ресницами.

«Вот она, наивная сельская простота, — думал Куковеров. — И псу под хвост вся месячная работа. К черту потраченное зря время. И что же теперь прикажете делать? Оставить им четыре главы за полученный аванс и уехать подобру-поздорову?»

Он поднялся и стал нервически вышагивать по комнате, часто и коротко затягиваясь сигаретой. Правое веко у него подергивалось от тика.

— Да, дела, — приговаривал он сокрушенно и ерошил волосы. — Но им-то, им зачем было вводить меня в заблуждение?

— Дак льстит… А историю вообще-то про нас надо писать! Деревня старая, и народ хороший. Народ славный, — оживился Ванюша.

— Что народ! — вспыхнул Куковеров и ожег его взглядом. — Мне про колхоз надо писать, отражать контраст между вчерашним и сегодняшним днем… Понимаешь ли ты, что такое агитация и пропаганда? Понимаешь, в чем задачи идеологии? Не имею я права писать, что колхоз увяз в долгах. Никому не нужна такая история. Не напечатают ее и денег мне не заплатят. Чудак ты человек. Эх, святая простота… «История» должна быть прежде всего показательна. Это материал эпический! Не ударный, не газетный, которым можно что-то изменить к лучшему сиюминутно. Ведь так? Не согласиться с этим может только дурак. — Он остановился посреди комнаты и неожиданно заговорил с вкрадчивой проникновенностью: — А может… может, побоку всю эту цифирь? Ну черт с ними, с кредитами, старыми кораблями, которым скоро на починку… Сегодня ведь они дают план. Было даже один раз перевыполнение… Ведь отметила газета… Кстати, а как же в таком разе проскочила о вас хвалебная статья? Неужто корреспондент не разобрался толком во всей этой липе?

— Дак пятидесятилетие-то колхоза было в мае. Вешней порой к нам никак не добраться, кругом одна мокрядь, самолету никак не приземлиться. Звонили тогда из газеты, председатель и дал сводку по их просьбе — сводку за последнюю добычу сейнерами. Остальное там сами, наверное, уж доделали.

— Ну, понятно, дежурный материал в номер… Сто строк по телефону.

— Эх, да ежели б истинную правду про нашу жизнь написать мог я сам, — проговорил с какой-то тоской в голосе Ванюша. — В нашей деревне ведь кому живется хорошо? Тому, кто имеет свои личные моторки да сети. А каково вдовым старухам да одиноким старикам? Не с руки уже ходить в море, добираться на озера в тундру. Давеча вон баба Маня, вдова смотрителя маяка, ставила яруса под бережком за деревней, поймала четыре камбалки с ладошку и рада-радешенька, что ушицу из свежей рыбки сварит. На консервах да на крупе не очень-то проживешь с пенсией в сорок шесть рублей. Молоко дак и то не каждый день в магазине. Коптяков из кожи лезет перекрыть поставки в район. А бабе Мане от глубьевого лова не холодно и не жарко… Она ту морожену зубатку да хека не видит. Сдают рефрижераторам, к нам не доходят. А ведь тридцать лет на промысле прежде горбатилась…

— Ну ладно, — прервал его внезапно Куковеров. — То плохо, это плохо, эко у тебя все в мрачных тонах… А что бы сам делал на месте председателя? Его ведь тоже понять надо.

— Дак поперву отделение в Миже снова бы отстроил, увеличил стадо, — загибал пальцы Ванюша. — С покосов в Миже сколь корма. Опять же — береговой промысел селедки да семги там под рукой. В тундре озера облавливать надо, коптильню ставить. Не только деревню — район прокормить можно. Доходы не скоры, а надежны, хоть и морочливо поперву. Да выловить сорную рыбу — окуня, ерша, зарыбить ценными породами озера. Время нужно на то, конечно… Я бы…

— А Коптяков, значит, глупее тебя? — дернул бровью Куковеров.

— Дак не глупей, конечно, но за скорой славой погнался. Когда еще приспеют те доходы, а тут с глубьевого лова — сразу. Сразу, да ненадолго. Доходы те временны… Деревню, прибрежные угодья, а не корабли во главу угла ставить надо. От веку мы своими покосами кормились, в каждом доме корова была, а теперь чуть что — комбикорма завозить, иначе скотина подохнет. Прежде-то не дохла, хоть втрое больше держали. От земли, от старых тоней оторвались, в океан глядим, на дальние моря надеемся, а комбикорма требуем, трезвоним по телефонам, шлем бумаги в Архангельск!

— Проблематично все это, проблематично. Не так все просто, Ванюша. Но, с другой стороны, приличнее не говорить ничего лживого, нежели говорить все истинное. Впрочем, я мог от тебя всего этого и не слышать. Посвящать меня в финансовые тонкости, надо полагать, никто тебе не поручал. Нет, я не выдам, — заверил он с медлительной усмешкой. — Откровенность Куковеров умеет ценить! Но, понимаешь, если они так со мной… так отчего бы и мне не принять эту двойную игру? Написать все же историю оптимистично, а потом уж развяжутся руки… После мы и фельетончик сварганим. Но после, друг мой, после…

— Нельзя нам никак правды не написать, — проговорил Ванюша сдавленным голосом и грустно поглядел на него.

— Вот заладил как сорока: «Правда, правда!» — вспыхнул Куковеров. — На хлеб намазывать твою правду, что ли? Сами и воюйте тогда за правду, нечего на чужого дядю надеяться. А то рассчитываете, что кто-то другой будет за вас весь этот жар разгребать.

Сердце Куковерова переполнялось досадой, но все же что-то подкупало невольно в этом простодушном парне, который возлагал на него такую надежду. «А что в сложившейся ситуации можно предпринять? — думал он. — Игра диктует козыри, масть выбирать не приходится».

Словно издалека в его сознание пробивался голос Ванюши:

— Тоже вот, в соседней деревне, в Соянах, отгрохали ферму на двадцать тысяч несушек, а держат всего пять тысяч кур. Остальная площадь гуляет. На хрена, спрашивается, таку ставили? Цыплят завозят самолетами из Северодвинска, а корм — морем из Архангельска до Каменки. Обходится комбикорм в десять раз против первоначальной цены. А как почнут куры нестись — развозят яйца по району, опять же на вертолетах. Пятьдесят тысяч убытку за один прошлый год. Позарились на быстры доходы. Ферму-то под Архангельском строить следовало, а яйца сюда завозить самолетом.

«Ах, Ванюша, он все еще убеждает меня в чем-то, — тронула губы Куковерова усмешка. — Прожектер, Дон-Кихот, рыцарь арифмометра в зеленых нарукавниках. Надеется, что я могу что-то изменить. Смотрит на меня, как на бога. Святое простодушие! Но чем, чудак-человек, я могу помочь? Скверная история. Фельетон разве сдвинет дело? Бумажный шорох, и только. Никакими фельетонами делу не помочь».

Ванюша молча глядел на него и теребил завязку на папке испачканными в чернилах пальцами.

— Утро вечера мудреней, устал я сегодня, — сказал Куковеров и раздавил в пепельнице окурок. — Пойду отдыхать. Голова кругом идет.

«А все же я приму эту игру, — думал он, лежа на продавленной кровати у себя в номере. — Можно бы переметнуться и в другой колхоз, дело для нас недолгое. Но время, время! Если к концу августа не раздобуду трех тысяч… Да и чего суетиться, есть ведь неплохой ход, в конце концов. И плевать мне на всякие сантименты! Завтра же припру Коптякова, куда ему деваться, пойдет как миленький на мои условия».