Шальная звезда Алёшки Розума - Анна Христолюбова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Несколько секунд Алёшка смотрел на ускользавшего прочь человека, а затем бросился следом.
Он догнал убегавшего в три прыжка, кажется, тот даже не успел понять, что его преследуют, и глухо вскрикнул, когда его с разгону ухватили его за шиворот. Незнакомец рванулся, послышался треск ткани, но Алёшка, высокий и плечистый, держал крепко.
— Кто таков? А ну говори! — Он рывком развернул подозрительного беглеца к себе и в два счёта, несмотря на сопротивление, выволок на открытое пространство.
Как ни мало небесной иллюминации было зажжено в эту ночь, узнал он его сразу. То был новый конюх, коего на днях зачем-то нанял здешний управляющий. Алёшка тогда подивился — холопов ему мало, что ли? Но встревать не стал, полагая, что Трифон Макарыч знает, что делает. Коли понадобился ему работник из вольных, его докука.
— Так. — Он ухватил свою добычу за грудки и тряхнул столь задорно, что конюх едва устоял на ногах. — Что в тереме делал? Отвечай живо! Не то в холодную сволоку! Воровал?
Предположение, что пойманный встречался с какой-нибудь сильфидой из дворовых девок, Алёшка отмёл сразу — окно, из которого выбрался убегавший, находилось на господской половине.
Мужик, а верно, что и парень — лет ему на вид было не больше двадцати пяти, — принялся вырываться так, что затрещала рубаха. Он молчал, а на лице застыло выражение безнадёжной, мрачной решимости.
— А ну уймись! — Алёшка слегка смазал его кулаком по уху — без злости, исключительно чтобы в ум привести. — Показывай, что в карманах! Зачем в терем лазал? Отвечай, когда спрашивают!
Человек, безмолвно, но отчаянно бившийся в его руках, попытался лягнуть под колено, и Алёшка обозлился.
— Ах ты сквернавец! Кнута захотел?!
И прицелился врезать уже по-настоящему.
— Алексей Григорьевич! Алёша! — раздалось сзади, и он от неожиданности едва не выпустил свой улов. — Отпусти его! Пожалуйста!
За спиной, закутавшись в шаль поверх шлафрока и прижав к груди стиснутые в кулачки руки, стояла Анна Маслова.
— Это Митя! Мой Митя. Тот самый, коему ты письмо отсылал. Он… он ко мне приходил! Не губи нас! — И она вдруг бросилась перед Алёшкой на колени.
Тот шарахнулся в сторону, запнулся в потёмках и чуть не упал вместе со своим пленником.
— Встань, Анютка! — крикнул конюх и бросился к девушке — ошеломлённый Алёшка выпустил его.
— Не губи, Алёша! — Анна обняла подхватившего её мужчину, прижалась к нему и заплакала навзрыд. — Если узнают про нас — конец! Меня в монастырь сошлют, а его в солдаты! Пожалуйста! Он ничего плохого не делал! Он мне муж, мы повенчались три дня назад… Не губи! Век за тебя молиться стану!
— Да полно тебе! Не плачь… — Алёшка отступил на шаг. — Не стану я никому ничего говорить. Да только и вам бы поопасливее быть не мешало — другой кто увидит, уж точно беды не миновать. А во дворец пусть не ходит — конюху там делать нечего.
И, развернувшись, он зашагал в сторону крыльца.
Глава 21
в которой герои празднуют, пьют вино и не берегут честь смолоду
Тридцатого июля праздновали именины Данилы Григорьева. Алёшка в этот день не присел с самого утра. Ещё до света уехал на алексеевские конюшни — ему было приказано найти там хорошую лошадь в подарок имениннику. Он выбрал гнедую кобылу-трёхлетку и пригнал её в слободу. А после до самого вечера метался между кухней и трапезным залом, контролируя все приготовления к застолью.
Весёлая компания тем временем отправилась на прогулку: кататься на лодках, играть в горелки и жмурки, водить хороводы и петь песни.
Сперва Алёшка расстроился, что вынужден остаться в усадьбе — в последние дни ему вновь стало казаться, что между Данилой и Елизаветой что-то происходит, и он уже сто раз пожалел, что отказался играть вздорного и мелочного Географа. За возмущением и неприязнью к своему персонажу он как-то упустил из виду, что, уступив роль, отдаёт в объятия другого и любимую женщину. Особенно тоскливо Алёшке сделалось после того, как подслушал случайно разговор девок на поварне: те спорили, по-настоящему ли государыня цесаревна «лобызается» с Данилой. Спорить-то спорили, однако все дружно пришли к тому, что быть Даниле вскорости на месте Шубина, ибо даже если целуются они не «взаправду» сердце-то не камень, глядишь, и отзовётся.
И Алёшка с душевной болью отмечал всякий взгляд, посланный Даниле — взгляд этот неизменно казался ему нежным и пылким. Сегодня же Данилу ласкали все наперегонки.
Впрочем, даже если бы он поехал вместе с остальными, это ничего бы не изменило — сейчас он мучился от того, чего знать не мог, распаляя ревность воображением, а тогда бы терзался увиденным. И он постарался взять себя в руки и отвлечься от горестных раздумий, с головой окунувшись в дела.
Несмотря на то, что виновник торжества, за всё время, что они жили под одной крышей, не сказал ему и десятка слов, Алёшка, как и все прочие, был приглашён к столу.
Весёлая компания вернулась уже на закате, и он, издали услышав смех Елизаветы, звеневший серебряным колокольцем, вышел навстречу. Появился в тот момент, когда цесаревна вручала Даниле подарок — ту самую гнедую кобылку, что присмотрел Алёшка. Он невольно пожалел, что не выбрал что-нибудь такое же кусаче-брыкучее, как незабвенный цыганский Люцифер, и устыдился своих мыслей.
— А Данила-то никак добился своего? — негромко хмыкнул стоявший в нескольких шагах от него Михайло Воронцов. — Попал-таки в случай[115]… Вот уж воистину капля камень долбит.
— А что? Чем он хуже Шубина? — отозвался Иван Григорьев, как показалось Алёшке, свысока. — И вообще, я к нему в постелю не лезу. Не моего ума забота.
Сердце болезненно сжалось.
Застолье удалось на славу. Хотя музыкантов на празднике не было, асамблею всё же устроили — Прасковья и Анна попеременно играли на клавикордах менуэты и полонезы, а прочие с удовольствием танцевали. Елизавета сияла, и Алёшка глаз от неё отвести не мог, если бы сейчас перед ним появилась колдунья и предложила сей же миг научить его этой премудрости в обмен
