Битва при Креси. История Столетней войны с 1337 по 1360 год - Альфред Бёрн

Все текло согласно плану: Великий пост почти прошел, наступила весна, а с ней появилась трава – корм для лошадей; пожелай регент сражаться за корону отца, ему дали бы эту возможность.

В середине марта армия повернула на запад, к графству Ниверне (столица – Невер). Это графство быстро решило проблему вторжения, последовав примеру Бургундии. Вся опасность со стороны тыла и фланга исчезла; Эдуард направился на север и, пройдя по долинам рек Кюрю и Йонны[164], достиг Парижа.

В это время в Англии произошел один эпизод, который оказал воздействие на кампанию во Франции. Наступление – лучшая форма обороны; некоторые советники регента знали об этом. Видя, что английский король взял с собой на континент очень большую армию, они предположили, что Англия лишилась защитников и английский король достигнет своей страны лишь через несколько дней. Но они недооценили Эдуарда и забыли об истории, случившейся четырнадцать лет назад. Когда в 1346 году шотландцы вторглись в Англию, Эдуард доверил ее защиту тем, кого не взял с собой на континент. То же самое случилось и теперь. Дальновидный монарх сделал то, что оказалось вполне достаточным для защиты королевства: в марте 153 французских корабля внезапно появились в Райе. Саму высадку нельзя было предотвратить, как и ужасные злодеяния, совершенные французскими войсками в Винчелси (возможно, в отместку за разорение их родины). Но в течение двадцати четырех часов английские отряды согласно плану подошли к месту высадки и после жестокой схватки, нанеся противнику тяжелые потери, вынудили французов вернуться на свои суда.

Результат хорош, но рассказы о французских злодеяниях, достигшие короля и английскую армию (без сомнения, преувеличенные), настолько разозлили и возмутили их, что король ускорил марш к Парижу и возобновил политику опустошений[165].

На Страстной неделе, во вторник 31 марта, армия остановилась в 20 милях южнее Парижа, между Корбеем и Лонжеме; королевская штаб-квартира установлена у Шантелопа, невдалеке от Арпажона, где и оставалась, пока не кончилась Пасха. Дым от пожаров в Лонжеме видели со стен Парижа, что вызвало панику во всех предместьях города; напуганные жители потоком (слишком знакомым нам по недавним войнам) стекались в город в поисках убежища. В Лонжеме состоялась мирная конференция (подробнее о ней позже), но она окончилась неудачей.

Во вторник Пасхальной недели наступление возобновлено; армия остановилась на линии возвышенностей в нескольких милях к юго-западу от города, между Иси и Божираром; король поселился в Монтруже. Уолтер Мэнни во главе своего отряда подошел к стенам Парижа и своими насмешками пытался разгневать гарнизон, побуждая его выйти из города. Кроме того, вся английская армия развернута в линию и выдвинута к столице, чтобы тем самым вызвать противника на бой. Эдуард имел основания полагать, что вызов примут. Фруассар говорит о посланных герольдах, а Найтон сообщает, что договоренность с регентом принять участие в битве как будто достигнута, но не выполнена. Несмотря на желание сражаться, французы ничего не предпринимали. Строгие приказы, запрещавшие действовать, изданы, и им повиновался гарнизон – охотно или нет, не важно. Однако 10 апреля депутация с предложением мира вышла из города. Конференция, на которой присутствовали папские легаты, состоялась в аббатстве Клюни, на Орлеанской дороге, но она ни к чему не привела. Произошедшее после конференции, должно быть, удивило французов: сорок восемь часов спустя английские войска выстроились в линию и подошли к городским стенам. Снова гарнизон не сдвинулся с места. Прошло несколько часов, и английская армия исчезла – она уже на пути в Шартр. Демонстрация оказалась просто прикрытием, – опытный арьергард некоторое время оставался на виду у жителей. Английский король сделал еще один удивительный шаг.

* * *

Эдуард III не оставил нам записей о том, какие мотивы и причины побуждали его к таким поступкам в той запутанной кампании (они многочисленны), – мы вынуждены ограничиваться догадками. В большинстве случаев, а в этом особенно, приходится делать заключения в значительной степени на основе логики последующих событий. Изложим эти события вкратце, а затем возвратимся к причинам, по которым король оставил «город своих мечтаний», прежде чем одна из сторон ударила по противнику.

В воскресенье 12 апреля 1360 года начался отход в направлении юго-запада, точнее, Шартра. Французы не пытались следовать за противником. В понедельник англичан настиг ужасный ураган, – на землю падали градины размером с голубиные яйца, несколько солдат и лошадей ими убиты. Согласно «Лондонской хронике» день этот стал известен как «черный понедельник»[166]. Англичане прошли мимо Шартра и вступили в край Бонваля и Шатодена, в 20 милях от первого. Можно предположить, что французское правительство и население Парижа вздохнули с облегчением – грозный противник отступает – и, наверно, пропели в честь этого «Те Deum» в соборе Парижской Богоматери. Их очень удивили действия англичан. Опасность, кажется, прошла; регент послал эмиссаров – догнать отступающую армию и просить ее о мире. Догнали у Шатодена и попросили возобновить переговоры, прерванные 10 апреля. Английский король согласился, и в течение восьми дней мирный договор, основанный на условиях, предложенных Эдуардом в Первом лондонском договоре, составили и подписали.

Вот краткое содержание этой экстраординарной истории. Для нас она представляет двойную проблему: во-первых, почему англичане внезапно отступили (если это отступление) и, во-вторых, почему французы решили заключить союз с отступающим противником, притом на его условиях. Осажденная армия иногда соглашается на условия противника, но это происходит либо в результате голода, либо из-за угрозы штурма или фактического нападения (не знаю ни одного подобного случая на протяжении всего Средневековья).

МИР В БРЕТИНЬИ

Рассмотрим для начала английские объяснения. Генри Найтон никак не объясняет отход англичан; Грей в «Scalacronica» утверждает: цель отступления – найти фураж для лошадей, его не хватает за стенами Парижа. По Фруассару, король намеревался через долину Луары пройти в Бретань – там отдохнуть и восстановить силы армии до конца лета, а затем возвратиться и осадить Париж. Основано ли это утверждение Фруассара снова на догадках? Очевидное предположение: английская армия шла в этом направлении, а все благоразумные командующие всегда имеют два или больше плана развития кампании на случай, если все пойдет не так, как надо, – Эдуард, вероятно, рассматривал и такой план. Но трудно поверить, что он намеревался последовать этим путем, начав унылое отступление, когда мог окончательно разбить противника, войска его уже предвкушали победу, и им пришлось бы разочароваться в своих надеждах. Так что проблема отступления становится тем сложнее, чем ближе мы подходим к тому, чтобы ее объяснить.

Другое утверждение Фруассара может привести нас к истине, а именно что герцог Ланкастер, всегда искавший боя и приключений, внезапно стал склоняться в пользу мира. Генрих Ланкастер – английский глава на двух неудавшихся мирных конференциях, 3 апреля (Страстная пятница) и 10 апреля. Не существует ни одной записи об обсуждениях на тех конференциях, но разумно предположить, что они сузили противоречия между двумя партиями и позволили сторонам увидеть, на каких вопросах другая сторона остается непреклонной. После этого Генрих Ланкастер стал persona grata для французов, которые искренне восхищались этим лихим солдатом и настоящим рыцарем. По-видимому, на этих конференциях он о чем-то договорился с французскими делегатами и в ходе второй конференции французский глава Роберт Файн отвел Генриха в сторону и сказал ему кое-что «не для печати»: самолюбие мешает регенту принять любые условия в обстоятельствах угрозы его свободе со стороны армии, стоящей за воротами его столицы; но если английская армия отойдет от города, регент, возможно, примет английские условия, по крайней мере на тех основаниях, что закреплены Первым лондонским договором. Чтобы «сохранить лицо» для французов, необходимо сохранить это в тайне, и Ланкастер, возвратившись, должен убедить в том короля. Без сомнения, английских лидеров посвятили в эту тайну, взяв обещание молчать, – не исключено, что Ланкастер, который был особенно близок с королем, возвратясь с мирной конференции, убедил короля заключить мир. Это вовремя дошло до ушей Фруассара, и он затем приписал известные слова Ланкастеру.

Вышеупомянутое решение, конечно, предположительно, как любое решение, ввиду недостатка фактов; но, пожалуй, оно одно объясняет действия обеих сторон в этом вопросе. На это указывает по крайней мере и один безусловный факт: как только англичане «отступили» от Парижа, мир, которого они так желали, был им предложен.