Прежде чем их повесят - Джо Аберкромби

— Я думал, такие предложения делают после окончания сражения.

— Сражение, если оно будет, не продлится долго. — Посланник плавной походкой прошел по плитам пола к окну. — Я вижу пять легионов, выстроенных в боевом порядке через весь полуостров. Двадцать тысяч копий, и это только малая доля того, что грядет. Воинов у императора больше, чем песка в пустыне! Сопротивляться нам так же бессмысленно, как останавливать прилив. Вы все это знаете.

Он обвел горделивым взглядом смущенные лица членов правящего совета и с невыносимым презрением уставился на Глокту.

«Взгляд человека, считающего, что он уже победил. И никто не станет винить его за это. Возможно, так и есть».

— Лишь глупцы и безумцы решатся бросить нам вызов при таком неравенстве сил. Вы, розовые, никогда не были своими на этой земле. Император дает вам возможность покинуть Юг и сохранить свои жизни. Откройте ворота, и вас пощадят. Вы сможете спокойно сесть в свои жалкие лодчонки и уплыть обратно на свой жалкий островок. Никто не посмеет отрицать, что Уфман-уль-Дошт великодушен. Бог сражается на нашей стороне. Вы уже проиграли.

— Не знаю, не знаю; в последней войне мы сумели постоять за себя. Уверен, все здесь помнят падение Ульриоха — во всяком случае, я его помню. Как ярко горел город! Особенно храмы. — Глокта пожал плечами. — В тот день Бог, должно быть, куда-то отлучился.

— В тот день — да. Но были и другие битвы. Не сомневаюсь, что вы помните и некую схватку на некоем мосту, когда к нам в руки попал некий молодой офицер. — Эмиссар улыбнулся. — Все в божьей власти.

Глокта почувствовал, как у него затрепетало веко.

«Он знает, что я не могу этого забыть».

Он помнил свое удивление, когда гуркское копье пронзило его тело. Удивление, и разочарование, и жесточайшую боль: «Я все же уязвим». Он помнил, как конь под ним встал на дыбы и выбросил его из седла. Как боль становилась все острее, а удивление перерастало в страх. Как он полз между трупами и сапогами солдат, хватая ртом воздух, как во рту было кисло от пыли и солоно от крови. Как клинки вонзились в его ногу. Как страх сменился ужасом. Как его, вопящего и плачущего, волокли прочь от того моста.

«В тот вечер они провели первый допрос».

— Мы тогда победили, — проговорил Глокта, но во рту у него пересохло, а голос звучал хрипло. — Мы оказались сильнее.

— Это было тогда. Мир меняется. Сложное положение вашей страны на холодном Севере ставит вас в чрезвычайно невыгодное положение. Вы нарушили первое правило ведения войны: никогда не сражаться с двумя врагами одновременно.

«Его доводы трудно оспорить».

— Стены Дагоски уже останавливали вас, — проговорил Глокта, но это прозвучало неубедительно даже для его собственных ушей.

«Не очень похоже на слова победителя». Он ощущал, как взгляды Вюрмса, Виссбрука и Эйдер буравят его спину.

«Пытаются решить, на чьей стороне преимущество, и я знаю, кого бы я выбрал на их месте».

— Возможно, кто-то из вас не так уверен в прочности городских стен. На закате я вернусь за вашим ответом. Предложение императора имеет силу только в течение этого дня, повторять мы не будем. Император милостив, но его милость не беспредельна. Вам отпущено время до заката.

Посланник величественно выплыл из комнаты. Глокта подождал, пока дверь за ним захлопнется, и медленно повернул свой стул, чтобы оказаться лицом к лицу с остальными.

— Что это значило, черт побери? — рявкнул он на Виссбрука.

— Э-э… — Генерал поддернул свой пропотевший воротник. — Как солдат, я был обязан впустить невооруженного представителя противника, чтобы выслушать его условия…

— Не известив меня?

— Мы знали, что вы не захотите слушать! — взорвался Вюрмс. — А ведь он говорит правду! Несмотря на все наши усилия, противник многократно превосходит нас числом, а мы не можем ожидать подкрепления, пока в Инглии идет война. Мы лишь заноза в подошве огромной и враждебной нации. Если мы согласимся на переговоры до того, как нас разобьют, мы можем еще что-то выгадать. А когда город падет, мы не получим ничего, кроме всеобщей резни!

«Все это верно, но архилектор вряд ли согласится. Вести переговоры о перемирии — не совсем то, для чего я сюда послан».

— Вы как-то необычно спокойны, магистр Эйдер.

— Я недостаточно компетентна, чтобы говорить о военных сторонах подобного решения. Однако, как мы видим, предложение императора достаточно великодушно. Одно кажется мне несомненным: если мы откажемся и гурки возьмут город силой, резня будет чудовищной. — Она подняла взгляд на Глокту. — Никого не пощадят.

«Более чем верно. Я уже досконально изучил гуркское милосердие».

— Итак, вы все трое за капитуляцию?

Они переглянулись и промолчали.

— А вам не приходило в голову, что после того, как мы сдадимся, они могут забыть о нашем маленьком соглашении?

— Приходило, — отозвался Виссбрук. — Но до сих пор они всегда держали свое слово. И разумеется, лучше хоть какая-то надежда… — Он опустил глаза и уставился на столешницу. — Чем совсем никакой.

«Как видно, ты больше веришь нашим врагам, чем мне. Неудивительно. Мне и самому не хватает веры в себя».

Глокта вытер слезящиеся глаза.

— Понимаю. Что ж, полагаю, мне необходимо обдумать это предложение. Мы соберемся снова, когда вернется наш гуркский друг. На закате.

Он ухватился за спинку стула и поднялся на ноги, морщась от боли.

— Обдумать? — зашипела Витари ему в ухо, когда он захромал по коридору прочь от аудиенц-зала. — Обдумать, черт вас побери?

— Совершенно верно, — отрезал Глокта. — Решения здесь принимаю я.

— Точнее, вы позволяете этим червям принимать их за себя!

— У каждого из нас своя работа. Я ведь не учу вас писать отчеты архилектору. То, как я управляюсь с этими червями, вас не касается.

— Не касается? — Она схватила Глокту за руку, и тот пошатнулся. Витари была сильнее, чем казалось, гораздо сильнее. Она прокричала прямо ему в лицо: — Я поручилась Сульту за то, что вы способны справиться с серьезным делом! Если мы сдадим город, даже не вступив в бой, это будет стоить головы нам обоим! А моя голова меня очень даже касается, калека!

— Вы рано начали паниковать, — пробурчал в ответ Глокта. — Я не больше вас хочу окончить свои дни утопленником возле доков, но здесь дело тонкое. Пока они думают, что могут повернуть все по-своему, никто не станет делать резких движений. Во всяком случае, до тех пор, пока я к этому не подготовился. И запомните, практик: это первый и последний раз, когда я объясняю вам свои действия. А теперь уберите свою руку, черт возьми!