Венецианская маска - Рафаэль Сабатини

— Те же самые инструкции. Ей-ей, они, должно быть, капризничают в Париже в выборе предлога для объявления войны. Я уже говорил Лальманту, что в качестве предлога считаю достаточным вновь использовать дело бывшего графа де Прованс. Надо сказать, что я придаю важное значение этому предлогу. Мы становимся так сентиментальны, словно представляем надменный аристократический режим. Мы чрезвычайно предупредительно относимся к мнению деспотов, которые продолжают править в Европе. К черту всех деспотов, говорю я. Когда я умру, Виллетард, это чувство будет запечатлено в моем сердце.

Так он декламировал, пока вскрывал одно за другим остальные письма. Вдруг он нашел нечто, заставившее его на мгновение умолкнуть. Затем, фыркнув от удовлетворения, он прочитал вслух отрывок, который привлек его внимание:

«Генерал Бонапарт склонен к неосмотрительным и своевольным действиям. В этом деле о поводе для объявления войны вы увидите, что его нетерпение нужно сдерживать, и вы должны позаботиться, чтобы не было непродуманных поступков. Все должно делаться в корректной форме. Чтобы обеспечить это, вы должны при необходимости использовать власть, которой вас наделили».

Прочитав, он сложил это письмо с остальными и засунул сверток во внутренний нагрудный карман, чтобы Виллетард не смог ознакомиться с этим письмом, ибо отрывок, который вслух зачитал Марк-Антуан, был в значительной мере приукрашен его собственными импровизациями.

— Там нет ничего, — прокомментировал Марк-Антуан, — что оправдало бы ваше волнение об отсрочке моего ознакомления с ними. Они не говорят мне ничего, чего бы я не знал, и не дают мне указаний, которые бы я не выполнил к этому времени.

Он посмотрел на Виллетарда в упор и сардонически усмехнулся.

— Вы желаете знать, где я был, да?

Под впечатлением услышанного Виллетард, даже не обращая внимания на явную насмешку, поспешил уверить его:

— О, но если важное дело…

Жакоб делал вид, будто с головой ушел в бумаги, разложенные перед ним.

В поведении Марка-Антуана убавилось высокомерия, но усилился сарказм.

— Как уполномоченный от Директории, я занимался тем, что вы сочли ниже достоинства вашего поста: выполнением функций агента-провокатора. Если быть более точным, я был с моим другом, капитаном Пиццамано, в форте Сан-Андреа. Теперь, по-видимому, вы понимаете, как случилось, что один из этих венецианских мякишей имел безрассудство открыть огонь по французскому военному кораблю.

Виллетард подался вперед, округлив глаза.

— Боже мой! — только произнес он.

— Именно так. Как агент-провокатор, я имею полное право считать, что добился успеха.

Виллетард стукнул кулаком по столу.

— Это же все объясняет! Когда это произошло, мне было трудно поверить. Казалось невозможным, чтобы кто-либо из этих изнеженных аристократов имел в себе такую смелость. Но зачем лишние потери, когда в деле Вероны мы получили именно тот предлог для объявления войны, которой нам был нужен?

— Да. Но предлоги вряд ли могут быть излишне многочисленными. Кроме того, известия о событиях в Вероне не достигли форта Святого Андреа, когда «Освободитель Италии» предоставил, наконец, мне шанс, которого я ждал. Я дергал за нити, а Пиццамано плясал подобно марионетке, в результате чего теперь сложилось совершенно законное состояние войны.

— И вы сделали это? — Виллетард растерялся от удивления.

— Я сделал это. Но я не хочу козлов отпущения за свой поступок, Виллетард.

— Что?

— Я прервал другую важную работу, чтобы прийти сюда этой ночью и спросить вас, какой болван виновен в приказе об аресте Пиццамано?

— Болван?!

Наконец, привычная презрительная усмешка вернулась на лицо Виллетарда.

— Вероятно, вы подберете несколько иное выражение, когда я скажу вам, что приказ исходит от генерала Бонапарта.

Но на Марка-Антуана это не произвело впечатления.

— Болван есть болван, командует он Итальянской Армией или сжигает уголь в арденнских лесах. Генерал Бонапарт проявил себя великим полководцем, величайшим полководцем Европы на сей день…

— Ваша похвала ободрит его.

— Надеюсь. Но меня не ободряет ваш сарказм, и мне не нравится, когда меня перебивают. Генерал Бонапарт может быть гением в военных делах, но это — не военное дело. Это — дело политическое! Исключительно политическое! Политически арест капитана Пиццамано — грубый просчет первой величины. Когда я делал его героем, у меня не было планов сделать его к тому же и мучеником. Это не только не является необходимым, но даже может оказаться опасным. Это может вызвать здесь большие волнения.

— Кого это волнует? — спросил Виллетард.

— Каждого, у кого сохранились рудименты рассудка. Мне выпало быть одним из них. И я подозреваю, что члены Директории встревожатся. Очень сильно встревожатся. Глупо вызывать волнения, которых можно избежать. Поэтому, Виллетард, вы должны будете немедленно издать приказ об освобождении капитана Пиццамано.

— Освободить капитана Пиццамано! — Виллетард был в шоке. — Освободить убийцу французов?

Марк-Антуан подчеркнуто пренебрежительно махнул рукой.

— Вы можете оставить этот жаргон для официальных речей. Между мною и вами это не произведет впечатления. Я требую немедленного и безусловного освобождения этого человека.

— Вы требуете его освобождения? А Бонапарт требует его ареста! Вот занятный конфликт великих сил. Вы бросите вызов Маленькому Капралу?

— Как уполномоченный представитель Директории, в целях осуществления мер, которые от меня, я уверен, потребует Директория, я брошу вызов самому дьяволу, Виллетард, и не побоюсь этого.

Поверенный в делах уставился на него еще более тяжелым взглядом, чем прежде. Наконец, он пожал плечами и издал некое фырканье.

— В таком случае, клянусь честью, вам лучше самому издать такой приказ.

— Я бы уже так и сделал, если бы мою подпись признавало венецианское правительство. К несчастью, я аккредитован только здесь, в миссии. Мы теряем время впустую, Виллетард.

— Мы будем терять его до тех пор, пока вы будете требовать чего-либо столь же нелепого. Я не посмею отдать такой приказ. Я буду отвечать за это перед Бонапартом.

— Если вы не издадите его, вам придется отвечать перед Директорами за неповиновение их уполномоченному, а для вас это может оказаться даже более серьезным.

Они смотрели друг на друга: Марк-Антуан — с налетом легкого развлечения, Виллетард — с мрачностью человека, оказавшегося в безвыходном положении.

Жакоб из-под бровей с интересом наблюдал эту дуэль силы воли, стараясь не выдать своего присутствия.

Наконец, поверенный в делах оттолкнул стул и поднялся.

— Это бесполезно. Я не сделаю этого. Говорю вам, я не смею. Бонапарт способен укоротить меня на голову.

— Что? Даже если это делается по моему приказу? С учетом моих полномочий? Вы спятили?

— Спасут ли меня ваша власть и ваши полномочия от Бонапарта?

— Вы постоянно будете тыкать своего Бонапарта мне в зубы? — Марк-Антуан тоже вскочил в нетерпении и гневе. — Вы признаете за мной голос французского правительства или нет?

Перепуганный, Виллетард был в отчаянии. Он сжал кулаки, стиснул зубы и, наконец, отступил.

— Прикажите мне в письменной форме, — потребовал он.

— В письменной форме? Почему бы нет? Гражданин Жакоб, будьте добры написать для меня.

И он продиктовал:

«От имени Директории Французской Республики я приказываю Шарлю Виллетарду, поверенному в делах Франции в Венеции, сейчас же издать приказ дожу и Сенату Самой Светлой Республики о немедленном и безусловном освобождении капитана Пиццамано, в настоящее время содержащегося в крепости Сен-Мишель на острове Мурано».

Он взял со стола перо.

— Поставьте дату, и я подпишу приказ, — распорядился Марк-Антуан.

Скрип пера Жакоба прекратился. Он поднялся и положил документ перед Марком-Антуаном. Марк-Антуан быстро поставил в конце листа безупречно отработанную в результате долгих тренировок подпись Лебеля и указал полномочия:

«Камиль Лебель, уполномоченный представитель Директории Французской Республики, Единой и Неделимой».

С оттенком пренебрежения он вручил документ Виллетарду:

— Вот ваше прикрытие.

Виллетард нахмурился; он стоял в нерешительности, покусывая губу, и наконец пожал плечами в мрачном смирении.

— Так тому и быть, — сказал он. — Ответственность лежит на вас. Утром я отправлю приказ в Сенат.

Но это не устраивало Марка-Антуана.

— Вы передадите его мне сейчас же, едва он будет написан. Я хочу забрать капитана Пиццамано из тюрьмы прежде, чем венецианцам станет известно, что его туда поместили. Вы должны помнить, что для венецианцев он — герой Лидо. Я не желаю волнений, которые могут последовать за известием о его аресте.