Венецианская маска - Рафаэль Сабатини

И далее шло в том же духе.

Прочитав его до конца, Юнот вскочил на ноги так же резко, как и сел, и с тем же оскорбительным игнорированием правил этикета побряцал вон.

— Теперь мы видим, — сказал граф Пиццамано, ни к кому конкретно не обращаясь, — куда наша скверная политика пассивности, наше малодушие и наша жадность завели нас. Из первого народа в Европе мы стали самым жалким.

И теперь они униженно послали Бонапарту свои извинения, свои заверения в уважении и верности и свое обещание немедленно выполнить его требования.

С этим ответом, предотвращающим войну, Юнот уехал из Венеции в пасхальный понедельник, и в тот же день в Вероне с криками «Святой Марк!» и «Смерть французам!» ярость долго терпевшего народа с ужасной силой вырвалась наружу.

Французы бежали под защиту крепостных стен, но прежде несколько сотен их были убиты. В этих крепостях их осадили далматские отряды и вооруженные крестьяне, поднявшиеся на восстание, а граф Франческо Эмили был направлен в Венецию просить Сенат о разрыве отношений с Францией и высылке подкреплений в поддержку патриотов Вероны.

Но Светлейшая, не пошедшая на разрыв с Францией в тот момент, когда она могла успешно сделать это, была в ужасе от предложения порвать сейчас. Разлагающаяся из-за восстания, известного как Веронезская Пасха, она еще раз заявила о своем нейтралитете и своей дружбе с Францией, бросив тех, кто поднялся на борьбу из своей преданности Венеции, готовый к смерти, как к награде.

Тем временем Бонапарт направил Огнера в Верону и мир был восстановлен там в течение нескольких дней.

В резне Веронезской Пасхи содержался достаточный предлог, который был необходим французам для объявления войны. Но, словно этого было недостаточно, в самой Венеции в тот самый день, когда было подавлено восстание в Вероне, произошла военная стычка, героем которой стал Доменико Пиццамано.

В пасхальный понедельник Совет Десяти обнародовал декрет, соответствующий венецианскому нейтралитету, запрещающий заход в гавань любым иностранным кораблям.

На следующий день французский фрегат «Освободитель Италии» под командованием Жана Батиста Логера в сопровождении двух люггеров, взяв на борт в качестве лоцмана местного рыбака, пытался войти в порт Лидо.

Доменико Пиццамано, который командовал фортом Св. Андрее, разделял отчаяние и унижение, которые такие патриоты, как его отец, видели в неизбежном и позорном конце Самой Светлой Республики. Может быть, он приветствовал этот удобный случай, предоставивший шанс доказать, что в Венеции еще сохранились последние тлеющие угольки того великого огня, который в иные дни составлял ее славу; в любом случае, приказы Совета Десяти подтверждали его обязанности.

Когда ему доложили о появлении этих вражеских кораблей, он немедленно направился на укрепления, чтобы самому изучить обстановку.

Корабли не выбрасывали флагов, но они определенно были не венецианскими, и как бы ни обстояло дело с двумя кораблями сопровождения, «Освободитель» был серьезно вооружен.

Доменико моментально принял решение. Он приказал выпустить два снаряда в качестве предупреждения, преграждая путь кораблям.

Для люггеров этого было достаточно. Без дальнейших раздумий они развернулись и удалились от берега. Однако капитан Логер неуклонно следовал своим курсом, выкинув французский трехцветный флаг.

Теперь Доменико благодарил бога, что ему, как и тем мученикам в Вероне, выпала возможность нанести удар за венецианскую честь, невзирая на последствия. Он открыл огонь всерьез. «Освободитель» отвечал, пока, пораженный ядром в наиболее уязвимое место, он не выбросился на мель, чтобы не утонуть.

Доменико отправился с двумя вооруженными баркасами, чтобы овладеть кораблем, в сопровождении галлиота под командованием капитана Висковича с ротой словенских солдат.

Они взяли французский корабль на абордаж и после короткой горячей схватки, в которой Логер был убит, овладели им к наступлению ночи.

Среди документов, которыми он овладел, Доменико обнаружил обильные свидетельства связи между Логером и французскими резидентами в Венеции. Эти документы он передал Совету Десяти, чтобы против шпионов были предприняты необходимые действия. Но на следующее утро по строжайшему приказу Лальманта все агенты собрались у посла.

На следующий после этого день Доменико получил приказ предстать перед Советом Десяти. Его встретили с энтузиазмом, официально поблагодарили и пожелали с таким же усердием исполнять свои обязанности и впредь. Людям, участвовавшим в этом деле, Совет учредил доплату сверх месячной выплаты.

В глазах самого Доменико не было великим подвигом то, что он сделал. Но в глазах венецианцев, разгневанных на французскую наглость, он оказался героем дня, что очень печалило его. Это лишь показало ему, как далека Венеция от того, чтобы хотя бы надеяться услышать рев льва Св. Марка, который некогда был столь сильным и столь гордым.

Глава XXXIV. ПОСЛЕДНЯЯ КАРТА ВЕНДРАМИНА

Неделя, последовавшая за событием в Лидо, была тревожной. Венеция была полна слухами, и теперь днем и ночью ее патрулировали вооруженные отряды. Солдаты, первоначально собранные сюда для защиты государства, ныне использовались для подавления беспорядков среди своенравных горожан. Лев Св. Марка превратился в зверя, прижавшегося к земле в ожидании удара кнута.

В доме Пиццамано вопреки гордости за Доменико, за его бесстрашие при исполнении своего долга это была неделя траура. Граф понял, что Республика находится в состоянии умирающего, что ее часы сочтены.

Чувствуя его мрачное настроение, Вендрамин не решался напомнить ему, что Пасха уже наступила, а дата свадьбы остается неопределенной. Он колебался еще больше, потому что события лишили его значительной доли свойственной ему настойчивости. У него более не было никакого влияния. Его определенно бесило это, а также недостаток его собственной предусмотрительности. Ему следовало безжалостно отмести все сомнения, пока в его власти было сделать это. Он был деликатен до глупости. Вероятно, он был даже слишком доверчив. А если этот упрямый граф и эта холодная, надменная штучка — его дочь — теперь откажутся оплатить вексель, который они подписали?

Такая мысль терзала его больше, чем боязнь ареста. Он никогда не был так избавлен от долгов, ибо доверие к нему кредиторов никогда не было столь ничтожным. Он уже не позволял себе таких расходов — даже приблизительно — как во времена, когда предательница-виконтесса так привольно содержала его, неограниченно ссужая его деньгами к его же погибели. В казино никогда не вернуть ему прежнего престижа из-за удара, полученного от мистера Мелвила. Не было никого, у кого бы сегодня он мог одолжить хотя бы цехин. В отчаянии он даже тайно отправился к Лальманту с перечнем предлагаемых им услуг. Но Лальмант не очень вежливо указал ему на дверь. Он заложил или продал большинство своих драгоценностей и теперь у него оставалось совсем немного сверх его великолепной одежды. Положение его было затруднительным. Он не знал, что с ним станет, если Пиццамано играют с ним нечестно.

Неизвестность в этом вопросе становилась невыносимой. Несмотря на то, что настойчивость в сугубо личном деле могла вызвать негодование в грозные для страны времена, Вендрамин не мог позволить каким-либо колебаниям удержать себя.

Поэтому он отправился на поиски Изотты и застал ее в тот вечер на лоджии, выходящей в сад, где все вновь было зеленым и ароматным, где ранние розы уже выпустили бутоны под теплыми лучами солнца.

Она приняла его с той холодной любезностью, которая всегда так раздражала его и раздражала даже больше, чем открытая неприязнь. С неприязнью он мог бороться. Но это равнодушие не оставляло ему ничего, за что можно было бы ухватиться.

Слегка склонившись, высокий и грациозный, опираясь на перила лоджии, придав своему богатому голосу тон просителя, он напомнил ей, что больше недели прошло с той Пасхи, в которую она обещала ему счастье — назначить день их свадьбы.

Ни тени нервозности не проявила Изотта. Она посмотрела на него в упор глазами, полными меланхолии.

— Если бы я сказала вам, Леонардо, что намереваюсь постричься в монахини, вы бы противились такому желанию?

Ему понадобилось какое-то время, чтобы понять, что она имеет в виду. Затем он вспыхнул.

— Был бы я мужчиной, если бы не воспротивился? Вы с ума сошли, Изотта!

— Разве разочарование в земном существовании — это сумасшествие? Осознать суетность мира? Сосредоточить все надежды на будущей жизни?

— Для такой, как вы, это не меньше, чем сумасшествие. Оставьте это женщинам, которые простодушны, безобразны или немощны. Пусть им достанется эта компенсация за великолепие жизни, в котором им отказано. Сумасшедшая или здравомыслящая, вы должны помнить, что это — не та жизнь, для которой вы предназначены.