Будни и праздники императорского двора - Леонид Выскочков

Флер — тонкая просвечивающая материя.

Тюрбан – головной убор из большого куска ткани, задрапированный согласно особым правилам. Тюрбан использовался как парадный головной убор. Кроме того, его можно назвать портретным, так как в повседневной жизни его не носили, надевали только для больших выездов, на балы, для официальных визитов [679] .

Капот — 1) свободное женское платье с рукавами на сквозной застежке; 2) женская шляпка с широкими полями только спереди, стянутыми с боков лентами. Название от франц. capote, восходящего к итал. cappotto – пальто, шинель. Капот-платье в первой трети XIX в. предназначалось для улицы. Капот-шляпка появляется около 1797 г. До этого поверх высоких причесок с накладными волосами, цветами и перьями носили только чепцы. Отказ от высокой прически привел к появлению шляпки-капота жесткой, устойчивой конструкции. Обязательной оставалась форма полей, на затылке их не было. Шляпка-капот имела и другие названия – «кабриолет», «кибитка». Капот не позволял нескромному взгляду беспокоить щеголиху, давая ей возможность осматривать проходящих или проезжающих мимо.

Можно добавить, что во время траура после смерти членов императорского дома и их зарубежных родственников лица, близкие ко двору, не устраивали балов. Если же придворные дамы выезжали в это время в общество, они носили траурные и полутраурные (темные, синие) платья [680] . Им подражали и другие городские дамы.

Барон М. А. Корф заметил по этому поводу в дневниковой записи от 8 декабря 1839 г.: «Вчера был большой и по обыкновению прекрасный бал у Лазаревых, на котором присутствовала вся знать, чтобы других посмотреть и себя показать, но, конечно уже не для хозяев, которым все изъявляли свою благодарность, тоже, по обыкновению, – насмешками… оригинальность бала составляло то, что все без исключения дамы были в черных платьях: теперь траур по датском короле; знатные дамы обязаны носить его по этикету, а прочие идут за знатными…» [681]

И еще одна характерная запись в его дневнике от 6 августа 1843 г.: «Царственную семью посетила горькая печаль, и горькая тем более, что она впервые испытывает потерю в таком роде. 31-го июля, в 9 часов вечера, скончалась старшая из внучек государевых, княжна Александра Максимилиановна, которой 28-го [прошлого] марта минуло уже три года [682] . Царственная чета наша так до сих пор была счастлива, что никогда не лишалась ни детей, ни внуков. Теперешняя потеря крайне расстроила и Государя, и имп[ератри]цу, тем более, что положение матери, вел[икой] княгини Марии Н[иколаевны], едва только разрешившейся от бремени, внушало при этом тоже большое беспокойство. При всем том Государь и даже имп[ератри]ца имели довольно твердости духа, чтобы присутствовать еще лично при заключении гвардейских маневров, закончившихся 4-го августа. В тот же день тело перевезено было [из Петергофа] адъютантом герцога Лейхтенбергского Зиновьевым на пароходе в Петербургскую крепость, где оно и погребено вчера, в присутствии только Государя и наследника, без [бытности] кого-либо постороннего, кроме кн[язя] Волконского и дежурных придворных чинов. Матери ее утрата была объявлена тоже только 4-го вечером» [683] .

Глава 3 В праздничном пространстве Петербурга: двор и город

Новый год и «балы с мужиками»

Православные праздники тесно переплетались с праздниками светскими, за Рождеством следовал Новый год, перенесенный Петром I в 1700 г. с 1 сентября на 1 января. Еще в Сочельник устанавливалась елка с подарками.

Обычай ставить елку был возрожден Александрой Федоровной, поскольку попытки Петра I приучить подданных украшать свои дома в этот день еловыми ветвями не увенчались успехом. Помешало и то, что на протяжении XVIII в. это новшество не поддерживалось Православной церковью, которая видела в нем отголосок язычества. Так или иначе, к началу XIX в. новогодняя елка оказалась в России прочно забытой. Новшеством, введенным великой княгиней Александрой Федоровной в период жизни в московском Кремле под новый 1818 г., было устройство рождественской елки, обычай, который только стал распространяться в начале века в Германии. Через год елка появится и в Петербурге, в Аничковом дворце. Впрочем, по мнению дочери А. О. Россет-Смирновой, это произошло раньше. Комментируя воспоминания матери (в своем пересказе), она заметила: «Обычай устраивать елку был введен у нас русскими императрицами во времена императора Павла» [684] . При дворе Николая I это стало уже традицией, особенно приятной для детей. Причем императорские дети отмечали этот праздник в кругу своих сверстников из детей придворных или других лиц, живущих при дворе.

Вот что вспоминает А. К. Анненкова (урожденная Мердер) о декабрьских праздниках 1831 г.: «В сочельник, по издавна заведенным Ея Величеством порядкам, в т. н. "Ротонде" Зимнего дворца была устроена елка. Около семи часов вечера цесаревич, великие княжны и князья, Вильегорский, Паткуль, дети баронессы Фредерикс и мы, братья и сестры, с присущим детскому возрасту нетерпением, ожидали звона колокольчика и открытия дверей комнаты, где ожидало их зрелище освещенной сотнями огней елки. Когда собрались все приглашенные – был дан сигнал, и дети стремглав бросились вступить во владение приготовленными для них подарками. Через часа два все разошлись довольные и веселые с подарками в руках» [685] . Как свидетельствуют архивные документы, нехитрые подарки для этого случая приобретались в Английском магазине. Николай Павлович относи лея к елкам отрицательно [686] , считая, что они пожароопасны, но тем не менее они каждый год радовали детей.

Впрочем, великая княжна Ольга Николаевна уточняет в своих воспоминаниях за 1843 г., что для каждого из детей ставился свой столик, на котором была елка и лежали подарки: «Фриц Гессенский приехал в Сочельник к раздаче подарков. В Концертном зале были расставлены столы, каждому свой. Я получила тогда чудесный рояль фирмы Вирт, картину, нарядные платья к свадьбе Адини и от Папа браслет с сапфиром – его любимым камнем. Для двора и светского общества был праздник с лотереей, на которой разыгрывались прекрасные фарфоровые вещи: вазы, лампы, чайные сервизы и т. д.» [687] Делались подарки и придворным, в том числе фрейлинам. А. О. Россет-Смирнова заметила по поводу одного из новогодних праздников: «Ее Величество подарила мне розовый трен (платье со шлейфом. – Л. В.), шитый серебром, а Александрине Эйлер – голубой с серебром».

П. Ф. Соколов. А. О. Россет-Смирнова. Акварель

По воспоминаниям великой княжны Ольги Николаевны, император Николай Павлович вечером перед Новым годом обязательно поздравлял детей: «Накануне Нового года Папа появился у постели каждого из нас, семи детей, чтобы благословить нас. Прижавшись головкой к его плечу, я сказала ему, как я благодарна ему за всю ту заботу и любовь, которые он проявлял ко мне во время моей болезни. "Не благодари меня, – ответил он, – то, что я чувствую, естественно; когда у тебя самой будут дети, ты поймешь меня"» [688] .

В первый день нового года обыкновенно бывал высочайший выход.

Приведем обширную архивную выписку. Камер-фурьерский журнал фиксирует: «1826 года, генваря 1, в пятницу и день Нового 1826 г. […] По утру с 8 часов в библиотеке Марии Федоровны отправлялась утренняя. Потом чрез учиненные от 30-го числа минувшего декабря месяца повестки съехались в Зимний Его Императорского Величества дворец знатные обоего пола особы, а также гвардии и армии штаб– и обер-офицеры, дамы в белом русском платье, а кавалеры в праздничных кафтанах и собрались Святейшего Синода члены в алтаре Большой церкви; придворные и выход имеющие за пост кавалергардов – в Кавалерской, а прочие все – в Кавалергардской комнате [689] . И далее:

В 11 часов в кабинете Марии Федоровны знатные особы приносили поздравления.

В 35 минут двенадцатого часа Их Императорские Величества с Их Высочествами великим князем Михаилом Павловичем из внутренних своих комнат имели выход чрез галерею прусскими комнатами к императрице Марии Федоровне во внутренние ее апартаменты, где находились великая княгиня Елена Павловна, герцог Александр Вюртембергский с дочерью принцессою Марией и сыновьями принцами Александром, Эрнестом и принц Евгений Вюртембергский. А из оных в 12 часов Высочайшая фамилия изволила выйти в собрание в Кавалерскую комнату, а оттуда в предшествии двора и в последовании статс-дам, фрейлин и всего собрания шли чрез Тронную, Кавалергардскую и Бекетную (Пикетную. – А. В.) в Большую церковь к служению божественной литургии, которое совершил духовник Криницкий собором». Присутствовали Николай I с супругой, великий князь Михаил с супругой, герцог Вюртембергский Александр, принцы Александр и Эрнест Вюртембергские. Причем императрица Мария Федоровна слушала литургию из бывшей ризничьей комнаты». Далее в камер-фурьерском журнале сообщается, что «по окончании службы митрополит Серафим с членами Синода и придворным духовным притчем приносил поздравления». После этого из церкви члены императорской фамилии проследовали через Знаменную комнату во внутренние апартаменты императрицы Марии Федоровны, Николай I с Александрой Федоровной «прибыли к себе в Эрмитаж» [690] . Следует пояснить, что в конце 1825 – первой половине 1826 г., пока в северо-западном ризалите реконструировались апартаменты для новой императорской четы, она жила в Эрмитаже, куда окончательно перебралась из Аничкова дворца накануне 14 декабря 1825 г. Предоставим снова слово камер-фурьерскому журналу: «Потом Императрица Александра Федоровна из внутренней своей комнаты изволила выйти в гостиную комнату, в коей приносили Ея Величеству поздравления члены Государственного совета и Сенаторы. Первые и вторые чины двора, генерал– и флигель-адъютанты, армейские генералы и прочие особы. После сих в оной же комнате Ея Величеству приносили поздравление гоф-мейстерина, статс-дамы, камер-фрейлины, фрейлины, и городские дамы.