Бремя империи - Александр Афанасьев

Один из тюремщиков стучит в дверь — так стучат к начальству, осторожно, будто боятся побеспокоить. Я стою, не видя ничего — могу только догадываться о том, что происходит, по звукам.

— Приказано снять наручники… — Вот это действительно хорошая новость…

— С этого? — скептически хмыкают за спиной. — На нем же трупы…

— Наше дело маленькое. Слышь, парень. — На плечо ложится рука, тяжелая, горячая. — Мы наручники с тебя снимем, а ты не балуй. Бежать все одно некуда. Обещаешь?

— Снимайте. — Сам не узнаю своего голоса, какое-то хриплое карканье. Здорово меня шибануло, здорово.

— Смотри, парень…

Сначала одно стальное кольцо размыкается, потом и второе. Удивительно — но почему-то сразу становится легче…

— Повернись.

Старший среди охранников смотрит на меня, двое других отошли подальше. Один держит дубинку, второй — электрошокер.

— Начальство хочет с тобой поговорить. Не глупи.

— Где?

— Да вон там, в кабинете.

— Что за начальство?

И в самом деле интересно…

— Мы люди маленькие, нам не докладывают… — В голосе старшего конвоя обычные «нотки маленького человека». — Иди, парень, а то начальство и осерчать может.

Откуда только таких берут…

Кабинет довольно большой, все шторы отдернуты, и солнце заливает все — и ковер на полу, и стол, и цветы.

Стол большой, к нему еще второй приставлен, для совещаний.

— Заходи, заходи.

Ф-ф-ф-у-у-у…

Человек, сидевший за столом и с интересом читавший, опустил газету, которая раньше закрывала все его лицо. Вот кого-кого — а этого человека мне больше всего хотелось сейчас увидеть…

— Ваше высокопревосходительство…

— Я же просил… — поморщился Иван Иванович. — Присядьте.

В кабинете было жарко, кондиционер почему-то не работал — а в Бейруте летом находиться в помещении без кондиционера — вид изощренной пытки.

— Кондиционер сломался… — вдруг ответил Иван Иванович на незаданный вопрос. — Мастера пока нет, хозяин временно переехал в другое помещение, вот я кабинет и занял.

— Понятно… — прокашлялся я, без спроса налил воды из стоящего на столе графина. Вода была теплой, противной, но сейчас я готов был пить даже из лужи.

— Рассказывайте.

Явно не военное выражение — военный бы сказал «докладывайте».

— Как и было оговорено, я прогулялся по набережной, потом прошел к дому, где снимал квартиру. На стоянке перед домом меня будто пчела укусила, почувствовал себя плохо. Потом понял — в меня выстрелили дротиком с усыпляющим веществом. Еле добрался до подъезда, там сумел вытащить автомат и открыть огонь. Стреляли и по подъезду. Что было потом — помню смутно, только здесь очнулся. Где Али?

— Халеми? — удивился Кузнецов. — На «Колчаке», где же ему еще быть?

Словно тонкая струйка ледяной воды пробежала по позвоночнику. Голова варила прескверно — но даже в таком состоянии я почувствовал — что-то не то…

— Они его отпустили? После того, что он им сказал?

— Да… Договорились, что он будет сообщать им о наших планах, и отпустили.

Что-то не так…

— Что-то не так.

Я налил еще один стакан воды — нужно было приходить в себя и как можно скорее. С такой головой, как у меня сейчас, жить нельзя — разве только что в психушке.

— Почему? Они действуют, как вы и предполагали.

— Немного не так… — Во рту был какой-то медный, отвратительный привкус. — Они не должны были его просто так отпустить. Они должны были держать его у себя до тех пор, пока не проверят информацию. Я бы держал — чтобы спросить за ложь, если информация окажется ложью. Если они его отпустили — значит, у них есть еще один источник — тот, о котором мы не знаем!

— Боюсь, что знаем… — вздохнул Иван Иванович, — и хорошо знаем.

На стол лег черный прямоугольник телефона. Моего телефона.

— Телефон ваш передали мне. Он много звонил.

Семь неотвеченных звонков, шесть — от Юлии…

— Разрешите? — Я просительно посмотрел на Кузнецова.

— Да ради Бога… — пожал плечами тот.

Юлия взяла трубку почти сразу же — словно держала телефон в руках. Ее голос словно вселял в меня новые силы…

— Где ты? Я тебе звоню целый день.

Злится…

— У меня дела… Я же на службе… — Я ответил так сухо, как только мог, памятуя о наличии в кабинете еще одного человека, которому знать о моих амурных делах совершенно даже необязательно. Иван Иванович равнодушно уставился в окно, по его виду казалось, что он и не слышит, о чем я говорю. Впрочем, впечатление это было обманчивым — сто процентов.

— Нам надо встретиться.

Черт…

— Сейчас?

— Да, именно сейчас! — Вот тут она точно разозлилась и даже не посчитала нужным это скрывать. — Или теперь у вас нет на меня времени, господин Воронцов?

Три раза черт! Да что же это на меня…

— Я постараюсь вырваться. Обещать ничего не могу.

— Я жду тебя не позже, чем сегодня вечером. Все! — отчеканила она, и дальше в трубке пошли гудки.

Ну и что теперь делать?

— Что-то произошло? — обманчиво равнодушным тоном поинтересовался Иван Иванович.

— Есть небольшие проблемы… Которые я должен решить.

— Как я понимаю — вас ждет некая дама…

— На такой вопрос я бы не ответил и самому Государю Императору.

Иван Иванович рассмеялся каким-то недобрым смехом.

— Похвально… похвально… только не мешало бы вам знать, что ваша дама и есть тот второй источник, через который была проверена информация Халеми. Если вы сегодня будете у нее — то сегодня ночью к вам придут, чтобы похитить.

— Это бред, — усмехнулся я. — Никто не знает, где я нахожусь сегодня вечером.

— Ошибаетесь, — тяжело вздохнул Иван Иванович, — по крайней мере, об этом знают два человека. Вы — и дама, которая вас приглашает. Ведь так?

— Допустим. Не хотите ли вы сказать…

— Я ничего не хочу сказать, — перебил меня Иван Иванович, рядом с телефоном лег небольшой магнитофон с гарнитурой наушников, — сделайте милость.

Я заколебался…

— Смелее…

Я взял наушник — миниатюрный, на тонком проводке, — вставил его в ухо. Иван Иванович нажал на корпусе магнитофона какую-то кнопку.

Казань, улица Хади Такташа

28 июня 1992 года

Улица Хади Такташа, названная в честь одного из татарских поэтов, рано умершего, была самой обычной улицей, такой, каких много в Казани. Жилые дома, халяльный супермаркет, небольшая мечеть в конце улицы. Полицейский околоток располагался по соседству, но исправник в этом районе уже выходил на пенсию и на улице совершенно не появлялся, большей частью дремал у себя в околотке. Но спокойной жизни это не мешало — жители этой улицы уже давно не могли припомнить, чтобы здесь происходило что-то криминальное. По уровню преступности Казань была одним из самых спокойных и мирных городов в стране.

Еще зимой на этой улице появился человек. Человек как человек, по виду русский и разговаривает на русском. Назвался Александром — в честь Государя называли многих. Татарский и арабский языки, распространенные в Казани, не знает ни слова. Первым делом он направился к купцу первой гильдии Рамилю Мухаметову и снял у него несколько помещений в доходном доме. Доходных домов на улице этой было большинство, почти половина их принадлежала купцу Мухаметову, и построены они были очень удобно — на нижних этажах располагались запираемые на замок, без окон склады для товара, на верхних — жилые квартиры. Для тех, кто приехал в город поторговать, лучшего и придумать нельзя — и жилье тебе, и товар под рукой держишь, торгуй — не хочу. На этом и богател купец Мухаметов, строя такие дома один за другим. Немного для приличия поторговавшись, незнакомец снял едва ли не треть дома, заплатив за год вперед. Пояснил, что собирается восточным товаром торговать — коврами ручной работы… Пожал плечами купец Мухаметов — на этом рынке кого только не было, конкуренция была страшной. Но ему-то какое дело, хочет человек торговать — так и пусть торгует. Прогорит — его дело, пусть только за помещение заплатит. А тут человек за год вперед ассигновал, лучшего и желать нельзя. Можно даже удачи пожелать.

Через несколько дней завезли ковры. Целый грузовик, разгружали под вечер, осторожно, рулон за рулоном. Заполнили склады — а потом дело не пошло. Едва по машине в месяц завозят. Ну, да это их дело, за помещение-то заплачено.

И никто и подумать не мог, что вместе с коврами привезли еще что-то. Верней — кого-то.

Надо сказать, что ислам в Российской империи делился на официальный и неофициальный, как и в любой религии, в исламе были свои еретики. Официальный представляли собой муллы из Казани, Мекки и Медины.