Сессия: Дневник преподавателя-взяточника - Игорь Данилевский

– Был проведен такой опыт: кота заперли в камере и через какое-то время должна была разбиться ампула с ядом…

– …Это не опыт – это мысленный эксперимент, – поправляю я Марианну.

– Мысленный эксперимент, – быстро повторяет она, создавая у меня ощущение, что для нее это в принципе одно и то же.

А так, в общем и целом, отстрелялась нормально. «Если бы я принимал у вас один, я бы поставил четверку!» – нарочито громко выношу вердикт я. – «Нет, это не разговор», – отрицательно качает головой Бочков. – «Она отвечает уже второй раз. Есть недочеты. Поэтому только три!». «Ну, вы видите!» – демонстративно говорю я ей. «Наше коллективное решение – тройка. Но вы вроде как и не возражаете, верно?».

Я откровенно улыбаюсь. Марианна «угукает», и я начинаю оформлять ее зачётку. Подписав разрешение на пересдачу и придвинув его в сторону Бочкова, обнаруживаю, что тот не достал ручку из кармана, а Яузова свою оставила на парте.

– Ручку можно? – слегка повернувшись ко мне, тоном флегматика спрашивает мой шеф.

– Да, пожалуйста! Я думал – у вас есть! – подчеркнуто-безразличным тоном отвечаю я.

Протягиваю ему «Chateau de Puilaurens». Он выводит загогулину рядом с моей собственной, передает ручку мне, и я замечаю, что его подпись, обычно задирающаяся вверх подобно носу ребенка-зазнайки, на этот раз выписана почти горизонтально.

Бочков отдает Яузовой разрешилку, а я незаметно подмигиваю этой топ-диве. Она кивает, говорит как бы общее «До свидания!», но на самом деле адресованное мне, и цокание ее каблуков звучит почти так торжественный марш моей удавшейся попытке вытащить двух хороших девчонок из потенциальной ловушки. О том, что было бы, если Бочкову удалось бы оставить их на осень, мне сейчас даже не хочется думать. Уже всё позади.

Я встаю и, не торопясь, смакуя момент, упаковываю разложенные по столу билеты, ручку и журнал в успевшую соскучиться по ним сумку. Перебросив её через плечо, делаю несколько шагов в сторону выхода и оборачиваюсь напоследок. Справа от меня Кизаншин и Ягирова продолжают принимать экзамен у единственной оставшейся студентки – той самой, на которую сорок минут назад орал Бочков. Сам он сидит за моим столом абсолютно неподвижно, выглядя в точности, как наклюкавшийся лишнего на свадьбе гость, который боится пошевелиться, чтобы не рухнуть при всех лицом в салат. Я бросаю на него еще один взгляд и, не говоря ни слова, выхожу из аудитории.

Вернувшись на кафедру, я первым делом набираю эсэмэс для Саматовой. Эту халявщицу (надеюсь всё-таки, что не предательницу – не в её интересах, в конце концов, подставлять меня) надо срочно предупредить, чтобы не рассчитывала получить экзамен послезавтра за свои обычные организационные услуги и хотя бы что-нибудь почитала.

Нажимаю на клавишу, подтверждая команду «Отправить», и мысленно засекаю время. Примерно через три минуты приходит ответ:

«А если увеличить цену?»

Так… Провокация или эта пройдоха элементарно не врубается? Вот деятельница, блин: сначала ничего не объясняет своим и куда-то уходит, потом, когда гром грянул, начинает клянчить…

«Вы что – с ума сошли? Нет! Приезжайте немедленно в универ – мне вам надо кое-что объяснить! Я на кафедре!»

Отправляю послание, и тут мне приходит мысль, что после обеденного перерыва Иванов может уехать по каким-нибудь делам. Обычно он, конечно, на месте с утра до вечера, но если куда-то уезжает, то в основном именно после обеда. До приезда Саматовой как раз есть время. К Иванову надо сходить, причем непременно.

Через десять минут я в его кабинете. В.Н. серьезен, но на этот раз жмет руку как обычно, не пытаясь прятать ее в кармане.

– Я не стану отвлекать вас долго, Василий Никитич! – улыбаюсь я, подобно обладателю «Оскара». – Просто хотел сказать вам огромное спасибо. Сегодня встретился с Бочковым, он на меня смотрел вот так… – изображаю, почти как в детстве, морду Бармалея. – В общем, результат налицо. Вопроса насчет того, чтобы мне уволиться, он уже не поднимал.

– Ну, что ж – я рад, – с достоинством говорит Иванов.

– Это я рад, Василий Никитич! Я обязательно принесу вам шикарный презент – шахматы, покрытые чистым золотом и серебром. Для себя из Испании привозил: у меня же когда-то первый разряд был, на доске с тем же номером за свою команду играл. Купил два набора, один как раз на подарок. Если зайти на сайт «три дабл-ю-анфрама-точка-ком», то там все эти донкихотовские фигурки можно увидеть. Мне очень приятно, что человеком, которому я их подарю, будете вы…

Я стыдливо умалчиваю при этом, что насчет второго набора у меня уже были мысли подарить его не кому-нибудь, а самому господину Бочкову.

– Да не надо! – машет рукой В.Н. Что удивительно, по его голосу на самом деле чувствуется, что, хотя перспектива оказаться владельцем испанских шахмат ему льстит, по большому счету он вовсе не горит желанием получить этот подарок. Впрочем, в следующую секунду я уже думаю, что удивляться тут нечему: во-первых, Никитич никогда не был хапугой, а, во-вторых, при его зарплате такие подарки он в принципе может делать себе сам каждый месяц.

– Надо, Василий Никитич, надо! Видите – отвечаю, как Шурик! – смеюсь я.

– Нет-нет, оставьте лучше себе! – добродушно говорит Иванов.

– Ну, ладно – не буду спорить. Я побегу тогда. И у вас работа есть, и у меня благодаря вам теперь тоже. Только вы же понимаете, что он будет использовать любую возможность, чтобы зацепиться и уволить меня по кодексу.

– Ну, вы не подставляйтесь, и продержитесь.

– Все инструкции выполнять невозможно, вы ведь это знаете. На Западе есть даже такая разновидность забастовок: когда все начинают соблюдать все инструкции, работа останавливается.

– Тут уж я ничего не могу сделать, но вы тем не менее постарайтесь.

– Ладно, хорошо, Василий Никитич! До свидания, спасибо вам еще раз!

Мы жмем друг другу руки, и я вылетаю из его владений на всех парах. Теперь – снова на кафедру: надеюсь, эта любительница похитрить Элеонора придет уже скоро.

Саматова появляется через полтора часа, почти успев довести меня своей неспешностью до состояния аффекта. Немного скрасило затянувшееся ожидание лишь то, что всё это время я просидел весьма комфортно – развалившись на кожаном кресле, и, кроме меня, на кафедре в течение часа находились лишь лаборантки. Кейсана, как обычно, швырялась в каких-то бумагах и периодически что-то писала и заносила в компьютер, Яна (тоже – как обычно) вообще ничего не делала. В последние полчаса моего томления к Кейсане пришли два аспиранта Бочкова, с одним из которых, как я уже не в первый раз замечаю, она откровенно заигрывает, частенько болтая о чем-то весёлом по-татарски. Видимо, рассматривает в качестве потенциально возможной кандидатуры на замужество. А что – в принципе логично! Он ростом не сказать чтобы намного выше ее (при том, что она – вообще крошка), похож на прыщавого мопса, а это значит, что она, будучи сама по себе просто миловидной, на его фоне может сойти и за красавицу. Будущий кандидат экономических наук и не иначе как преподаватель нашей кафедры. Значит, с финансами у него в перспективе должно быть в порядке. Юмор ситуации заключается еще и в том, что оба этих парня – мои бывшие студенты из групп «второго высшего». Оба платили мне года три назад таксу для контрактников за пятерки и, в общем, когда ребята займут места преподавателей, они будут знать, что им делать. Точнее, конечно, знают они уже сейчас – за тем и идут «в науку», но пока их время еще не пришло.

Я слышу, как дверь приоткрывается и девичий голос робко спрашивает: «А Сокола Игоря Владиславовича можно?». Сидящие близко к проходу аспиранты Бочкова недоуменно переглядываются, что немудрено: меня они знают только по фамилии. Переспрашивают у Кейсаны, та им отвечает шепотом, но я не нуждаюсь в их обращениях ко мне, поскольку вызывать «Сокола» сейчас может практически только одна молодая особа. Поднимаюсь со стула, захватываю с собой сумку и выхожу навстречу Элеоноре.

Мы поворачиваем налево – в тот коридор, где народу всегда на порядок меньше, чем во всех остальных отсеках корабля под названием «Д-корпус»; метров через шесть делаем еще один поворот – на этот раз в правую сторону, и оказываемся на «пятачке» рядом с развилкой, ведущей к кафедре кибернетики. Этот участок коридора самой планировкой корпуса с его выступами хозяйственных блоков создан почти правильным квадратом, защищенным с двух сторон стенами, а оставшиеся открытыми всем ветрам две другие стороны почему-то редко вызывают желание у студентов здесь кучковаться (хотя, казалось бы, место для этого подходит идеально). В результате и студенты, и преподаватели вроде меня, которым нужно обсудить со студентами деловые вопросы, почти всегда «пролетают» мимо в точности, как это бывает на рынках, когда рядом с одними палатками народ толпится, задерживается постоянно, а на другие, вроде бы тоже удачно расположенные, даже не смотрит.