Дефолт - Инна Тронина

– Дефолт создал идеальную обстановку для осуществления моих планов. Паника, путаница, всеобщий шок – лучше не придумаешь. Любой экстравагантный поступок, который раньше привлёк бы внимание, имел шансы остаться незамеченным. Бизнесмены пачками стрелялись и по-другому уходили из жизни, поэтому суицид Лукьянова никого не удивил. Только он один мог подтвердить или опровергнуть наличие долгов, и он должен был замолчать. С другой стороны, причиной его смерти должно было стать очевидное для всех самоубийство, исключающее малейшие подозрения. Моя агентура заранее распространила слухи об астрономических долгах Артёма, и когда он покончил с собой, никто не удивился. Довольно сложно было заставить этого труса выстрелить в себя. Но я справился и с этим. Есть задачи трудные, но нет ничего невозможного. Надеюсь, Александра упомянула о кассете, присланной ей по почте?

– О посылке из Могилёва? Да, говорила. Якобы от автоперегонщиков.

– Это была копия кассеты, которую я пятого сентября лично вручил Артёму. Попросил просмотреть её и сделать выводы. Но тогда речь шла не о торговцах подержанными иномарками, а о семье Сарахманов. Александра должна помнить и эту фамилию. Артём с Никитой полтора года назад здорово надули предпринимателя из Азербайджана. Там у них была какая-то комбинация с поставками контрабандной чёрной икры в обмен на цветные металлы и партии оргтехники. Но сделка сорвалась, и Артём, чтобы выкрутиться, заложил Сарахмана. У того вышли крупные неприятности с ФСБ и налоговой полицией, но под стражу он не попал и осел в Дагестане. Лукьянов понимал, что рано или поздно Сарахман устроит разборку, решил сыграть на опережение. Послал бригаду в пригород Махачкалы, где киллеры расстреляли всё семейство Сарахмана, включая новорожденного младенца – чтобы не осталось претендентов на деньги и кровников. Не пощадили и столетнего дедушку, который уже мало что понимал. И вот, в августе этого года, мне удалось встретиться с уцелевшим младшим сыном Сарахмана, который тогда чудом выжил – прямо перед бойней уехал к другу на свадьбу и заночевал там. Мы договорились с ним о совместных действиях. Сняли эту самую кассету. Вернее, снимал её я, расхаживая по квартире Лукьянова на Осенней улице, заглядывая в самые потайные уголки его квартиры и демонстрируя Артёму его полную беззащитность. Мол, вся твоя семья, как на ладони, и мы проникнем за любые запоры. Ну, сцены на улице – это вообще семечки, вы и так все прекрасно понимаете. После этого передал Артёму ультиматум сына Сарахмана. Или он должен покончить жизнь самоубийством, или его всё равно достанут из-под земли, но пострадают жена, дочь и бабушка. Про сестру мы в суматохе забыли, но это и не имело особого значения. Когда смотришь эту кассету, трудно понять, от кого именно она пришла и чего хотят пославшие. Использовать её по второму разу можно без проблем. Знай только подставляй разные имена и меняй суммы долга. Наварил я лично для себя немного, но мне вполне хватит.

– И Артём ничего не рассказал жене? – удивилась Оксана.

– Мы поставили ему такое условие. Из предсмертной записки, текст которой составлял лично я, опять-таки трудно понять что-то конкретное. Последний наш разговор произошёл восьмого сентября под вечер. Мы вытащили пьяного и до поноса перепуганного Лукьянова из спальни. Посадили в машину и увезли на свидание с сыном Сарахмана. Артём был, по-моему, в пижаме, небритый, полусумасшедший, полностью деморализованный. Сарахман сказал: «Ты уничтожил мою семью, и я обязан уничтожить твою. Но если ты продырявишь себе голову, с жены и дочери проклятие снимаю». Дали Артёму, помимо водки, ещё и горсть таблеток. В милицию он пойти не мог, иначе могло всплыть его участие в организации убийства той семьи. Что было дальше, вы знаете. В момент выстрела рядом с Артёмом никого не было. С Молчанова Сарахман потребовал выкуп деньгами, но Никита поначалу отказался платить. Потом, после смерти Марины, ин понял, что мы не шутим, и стал более сговорчивым. Но когда Сарахман потребовал от него ещё десять тысяч долларов, Молчанов отправился в милицию, за что и был наказан. Решил скрысятничать – не получилось…

– Дайте мне сигарету, – хрипло сказала Оксана.

– Извольте. – Виктор протянул ей пачку «Парламента», потом – зажигалку «Зиппо». – Какая у вас просьба? Говорите скорее.

– Маша Гудаева с Радужной улицы… Её за что обрабатывал Смулаковский? Может быть, муж Олег в чём-то провинился? Сумма не ваших масштабов – пять-десять тысяч долларов. Этих крох вам и не хватало? В чём смысл наезда?

Оксана затянулась, ожидая ответа.

– Действительно, крохи, да ещё добытые своим горбом, честным трудом мелкого предпринимателя. За эту самодеятельность Генрих был наказан, и весьма сурово. Он опозорил нас всех, превратив из поборников справедливости в заурядных рэкетиров. Но ещё больше виновна родная мамаша этой бедной девушки. Бросила дочь в младенчестве, и вдруг, попав в долговую яму, захотела поправить дела за счёт Марии. Если она успела заплатить, я верну деньги…

– Нет, она не заплатила, – поспешно сообщила Оксана.

– Значит, и до Гудаевой докопались? Отлично работаете, ребята! – от души похвалил Старосвецкий.

– Нашей заслуги в этом нет. Так получилось, что Гудаева сама пришла к нам в офис, попросила защитить её. И выяснить, действительно ли эта особа – её родная мать.

– Передайте ей, что всё в порядке, вопрос улажен. Пусть спит спокойно. – Старосвецкий поднялся с кресла, застегнул пиджак. – Мать, к огромному несчастью, родная, и у вас есть все основания дать ход делу. Если Мария согласится, её родительница будет арестована за вымогательство и осуждена.

– Маша сказала, что хочет маму привлечь к ответственности по закону. – Оксана тоже встала, взялась за шарф и куртку. – Виктор, я, конечно, злоупотребляю вашим терпением. Но можно мне хоть издали увидеть Аллу? Я не прошу разрешения поговорить с ней. Только увидеть, что она жива, и рассказать Александре. Я не имею права вас судить. Более того, считаю, что во многом вы правы. Пусть вас судят другие, и если вы заслуживаете наказания, то оно обязательно настигнет вас…

– Сейчас вы поедете в другой дом, где в данный момент находится Алла. Но сразу предупреждаю, что поговорить с ней вам не удастся. Она находится под воздействием психотропных препаратов. А посмотреть… Что ж, смотрите! Сейчас у нас десять часов вечера, около одиннадцати вас доставят в этот дом. До полуночи, а то и дольше вы сможете пробыть рядом с Аллой. В два часа за ней приедет тот человек, о котором я вам говорил. Вас же отвезут в Москву сразу после того, как наша группа покинет Россию. Ещё раз предупреждаю, что пытаться выскользнуть раньше времени бесполезно и небезопасно. В том доме вы встретитесь с другими людьми, но советую не принимать их слова близко к сердцу. Всей правды они всё равно не расскажут.

Виктор поправил орден, как-то по-новому взглянул на Оксану, и та почувствовала необъяснимое волнение.

– А вы не похожи на свою мать. У той были карие глаза, чёрные волосы и круглое доброе лицо. Что вы на меня так смотрите? Я ведь у Октябрины Михайловны несколько раз паёк получал в девяносто третьем. Помню, очень голодно было и холодно, а она ни крошки не воровала. Вы тогда ещё совсем девочкой были, гордо расхаживали в камуфляже по коридорам Дома Советов. Шефу вашему, Андрею Озирскому, передайте привет – он должен меня помнить. Вы как бы мои однополчане с тех пор. Потому и говорил сегодня с вами так откровенно, потому и помиловал всех. А вот Артём Лукьянов был на другой стороне баррикад, и его жена тоже. Сложно всё очень, и потому представим Провидению вершить суд. Прощайте.

– Виктор… – Оксане хотелось броситься к нему, что-то сказать, спросить, но она понимала, что это невозможно. – Прощайте! Я никогда вас не забуду…

– Генрих! – крикнул Старосвецкий, и тот открыл дверь. – Отвези Оксану Валерьевну на другую дачу. Охрану увеличивать не нужно. Будьте счастливы!.. – И чётко, по-военному, повернувшись, Виктор вышел из комнаты.

Оксана шагнула через порог, распутала шарф на шее и стала ждать, когда глаза привыкнут к темноте. Домик, куда её доставил Смулаковский, затерялся в лесной глуши. От шоссе пришлось километра два тащиться по бурелому и высоченным сугробам. Не только на улице, но и в домишке, больше похожем на жилище лесника, был собачий холод. Ни камина, ни даже поганенькой печки не топилось здесь, да и топить, в сущности, было незачем.

Как сказал Старосвецкий, кроме Аллочки, они все – смертники, и об их здоровье заботиться ни к чему. Да и насчёт Аллочки верить тоже нацело нельзя – Виктору почему-то доставляло удовольствие издеваться именно над Александрой, которая до недавнего времени слепо верила каждому слову своего партнёра по бриджу.

Несчастная мать будет думать, что дочку продали в подружки к богатому иностранцу, а девочка под чужим именем будет выступать в каком-нибудь порношоу. Или, того хуже, гнить где-нибудь здесь, в лесу, или с камнем на шее утонет в реке. Такой профессионал, как Старосвецкий, признаёт только чистую и качественную работу. Нет тела – нет и уголовного дела, и тогда ему с ребятами даже теоретически не будет угрожать тюрьма.