Родовое проклятие - Нора Робертс

С ней.

Всю жизнь они были друзьями, но эта дружба никак не подготовила его к нынешней перемене, к этому стремительному переходу от братской любви к тому, что он чувствовал к Мире теперь.

Единственная. Только она. И это то, о чем он всегда мечтал.

Он не просил ответных слов — со временем они придут сами. Сейчас ему было достаточно того, что она вся в его власти. Эти прерывистые вздохи, этот трепет, глухие, неровные удары ее сердца.

Мира приподнялась. И устремилась по волнам такого беспредельного счастья, что, казалось, волны эти залили все ее тело чистым белым сиянием.

А потом он заполнил ее всю и продолжал давать и давать, пока ее взор не затуманили слезы. На вершине блаженства, стараясь удержаться подольше на этом ярком, ослепительном краю, она мысленно услышала его голос. И снова. И снова.

И голос этот говорил: это нечто большее, это любовь.

— Почему всегда бывает так неловко?

— Что? — Мира непонимающе уставилась на него, потом огляделась. — Мы где? В доме Сорки? Мы спим?

— Это больше, чем сон. А любовь — это больше, чем ложное представление о ней, которое ты пытаешься себе внушить.

— Это дом Сорки, но он стоит под лианами, которые растут вокруг него. И сейчас не время рассуждать о любви и о всяких ложных представлениях. Это он нас сюда притащил?

Она обнажила меч, благодарная, что во сне, который был как бы и не сон вовсе, оружие оказалось при ней.

— Любовь — это источник света.

— Источник света — это луна, и где бы мы ни находились, надо радоваться, что сегодня полнолуние. — Она развернулась, вглядываясь в тени. — Он рядом? Ты его чувствуешь?

— Если ты никак не можешь поверить, что любишь меня, то хотя бы поверь, что я тебя люблю. Я ведь тебе в жизни не лгал, в важных вещах уж точно!

— Коннор! — Она зачехлила меч, но оставила руку на его рукояти. — Ты что, растерял способность чувствовать?

— Наоборот, она у меня обострилась. — Он улыбнулся. — Это ты потеряла способность чувствовать, потому что у тебя не хватает духу взглянуть правде в глаза.

— Меч у меня, так что следи за тем, что говоришь!

Прежде чем она его оттолкнула, Коннор успел наградить ее поцелуем.

— Ну какая же ты слабая? У тебя сердце сильнее, чем ты думаешь, и оно станет моим.

— Я не намерена стоять здесь, в этом месте, и разглагольствовать о всякой ерунде. Я возвращаюсь.

— Не туда. — Она отвернулась, но Коннор взял ее за локоть.

— Я отлично знаю дорогу.

— Нам не туда! — повторил он. — И еще не время, потому что к нам как раз гость.

Ее пальцы сжали эфес меча.

— Кэвон?

Коннор удержал ее руку, не дав выхватить клинок, и достал из кармана белый камешек. Он светился у него на ладони, как маленькая луна.

— Нет, к нам идет Эймон.

Мира смотрела, как он выехал на поляну, уже не мальчик, а взрослый мужчина. Еще совсем юный, но уже рослый и стройный. И так похож на Коннора, что у нее екнуло сердце.

Волосы у него были длиннее и сзади заплетены в косу. Он невозмутимо появился верхом на норовистом с виду гнедом коне, готовом, казалось, проскакать пол-округа, не сбавляя темпа.

— Добрый вечер тебе, братишка, — окликнул Эймона Коннор.

— И тебе того же, и твоей даме. — Эймон ловко соскочил на землю. Стреноживать коня он не стал, а просто закинул поводья ему на спину. По тому, как, подобно статуе в лунном свете, неподвижно стоял конь, было видно, что он и шагу не сделает от хозяина.

— У тебя, смотрю, немало времени прошло, — заметил Коннор.

— Пять лет. Мои сестры с мужьями живут в Эшфорде. У Брэнног двое детишек, сын и дочь, а со дня на день должен родиться второй мальчик. Тейган тоже ждет. Первого.

Он посмотрел на домик, потом перевел взгляд на надгробие матери.

— Вот мы и вернулись домой.

— Чтобы сразиться с ним.

— Это мое самое заветное желание. Но он сейчас в вашем времени, и с этим ничего нельзя сделать.

Высокий и прямой, с «ястребиным глазом» на шее, Эймон еще раз оглянулся на могилу матери.

— Тейган побывала здесь раньше меня. Она видела ту, что произойдет от нее. Видела, как та следила за ней, пока Тейган сражалась с Кэвоном. Мы трое, мы первые, но то, чем мы владеем, мы передадим вам. Это все, что я вижу.

— Нас теперь шестеро, — сказал Коннор. — Трое и еще трое. Моя женщина, мужчина моей двоюродной сестры, и наш друг, причем очень сильный маг. — Поскольку мальчик уже стал мужчиной, Коннор решил, что настало время обсудить и этот вопрос. — Этого нашего друга зовут Финбар Бэрк. В нем течет кровь Кэвона.

— Он клейменый? — Как Мира, Эймон потянулся рукой к клинку.

— Помимо его воли.

— Но кровь Кэвона…

— Я бы доверил ему свою жизнь. И уже доверял. И доверил бы ему жизнь моей женщины, а ее я люблю больше жизни — хотя она в это не верит. Нас шестеро, — повторил Коннор, — и он один из нас. Мы сразимся с Кэвоном. И покончим с ним! В этом я тебе клянусь.

Коннор взял у Миры меч и шагнул к надгробному камню. Несильно рассек себе ладонь и дал крови стечь на землю.

— Клянусь кровью, мы его одолеем!

Он порылся в кармане и совсем не удивился, обнаружив там колокольчик. Кончиком меча вырыл ямку и посадил в нее цветок.

— Ну вот, обещание исполнено.

Коннор пошевелил пальцами в воздухе, извлек из него влагу и оросил землю водой и кровью.

— А ведь я от нее уехал. — Эймон неотрывно смотрел на могилу. — Не было выбора. Да она и сама этого хотела и велела нам так сделать. И вот я приезжаю домой уже мужчиной. Все, что в моих силах, я исполню. Все, что мне дано, пущу в ход. Ты свое обещание сдержал. — Он протянул руку Коннору. — Я не могу доверять этому потомку Кэвона, но тебе и твоим близким я верю.

— Он тоже мой близкий.

Эймон посмотрел на могилу, на цветы, на дом.

— Значит, вас шестеро. — Он тронул амулет, точь-в-точь такой же, как у Коннора, потом прикоснулся к подаренному Коннором камню на кожаной тесемке. — Мы все с вами. Надеюсь, еще увидимся. Когда все будет кончено.

— Когда все будет кончено.

Эймон вскочил в седло и с улыбкой повернулся к Мире.

— Ты должна верить моему брату, прекрасная дама, потому что когда он говорит, то говорит от сердца. Прощайте!

Он развернул коня и так же бесшумно, как появился, исчез.

Мира хотела было ответить — и резко проснулась. Она была в постели с Коннором. Тот сидел рядом и с полуулыбкой рассматривал свою пораненную ладонь.

— Господи Иисусе! Когда ложишься спать с таким, как ты, никогда не знаешь, где можешь очутиться. Осторожнее! У тебя кровь, постель запачкаешь!

— Сейчас залечу. — Он потер рукой об руку, остановил кровь, и неглубокая рана затянулась.