Смуглая ведьма - Нора Робертс

Нора Робертс

Смуглая ведьма

Посвящается могуществу семьи, данной от рождения и обретенной.

Когда средь молний, в дождь и громМы вновь увидимся втроем?Когда один из воеводДругого в битве разобьет.

Nora Roberts

Dark Witch

Copyright © Nora Roberts, 2013. This edition published by arrangement with Writers House LLC and Synopsis Literary Agency

© Володина С., перевод на русский язык, 2014

© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2015

Глава 1

Зима 1263

В чаще леса, недалеко от того места, куда легла тень замка, Сорка вела своих детей к дому. Двое младших ехали верхом на коренастом пони, и Тейган — ей еще не исполнилось и трех — при каждом шаге мотала головкой. Устала, еще бы — перевозбудилась на Имолке[1]. Костры, пиршество…

— Эймон, смотри за сестренкой!

Для пятилетнего Эймона смотреть за сестренкой означало взбодрить ее тычком, чтобы немедленно вернуться к лепешкам, которые утром напекла мама.

— Скоро будем дома — и спать, — проворковала Сорка, когда Тейган захныкала. — Мы уже почти приехали.

Не надо было так долго торчать на поляне, теперь думала она. И хотя праздник Имолк символизировал первые движения во чреве Матери-Земли, зимняя ночь все равно опустилась чересчур быстро и резко.

А это была морозная ночь с завыванием студеного ветра, несущего заряды снега и ледяного дождя. Всю зиму держался туман, он подползал, стелился, затмевал собою солнце и луну. И слишком часто в этом тумане и ветре Сорке слышалось ее имя — призыв, на который она не давала ответа. Слишком часто в этом бело-сером мире проглядывала тьма.

Вступать с голосом в отношения она не собиралась.

Мужчина Сорки уговаривал ее забрать детей и пожить с его родом, пока он ведет сражения этой бесконечной зимой.

Как жене вождя были бы открыты все двери. Да и без этого ей везде были рады — благодаря тому, кто она есть.

Но Сорка не могла без своего леса, без своей хижины, без своего дома. Эта жизнь особняком ото всех была ей необходима, как воздух.

У нее всегда будет своя жизнь, дом, очаг, ремесло и свои обязанности. А главное — дети, их с Дайти дети. И ночи она не боится.

Сорку знали как Смуглую Ведьму, она славилась большим могуществом. Своим прозванием она была обязана столь необычному для этих мест оттенку кожи — ее кожа была будто слегка загорелая, что в той или иной степени унаследовали и дети — и темноволосая Брэнног, и златовласая малышка Тейган, и Эймон, с его пышными темно-каштановыми волосами.

При этой мысли Сорка остро ощутила тоску по своему мужчине, по его теплу, ладному крепкому телу, по тому, как он прижимает ее к себе в холодной и пустынной темноте.

Какое ей дело до войны? До алчности и амбиций этих маленьких царьков? Сорке нужно одно — чтобы ее мужчина был дома, целый и невредимый.

Когда он вернется, они родят еще одно дитя. Как же ей хочется вновь ощутить в себе эту новую жизнь! Она до сих пор оплакивает ту жизнь, что потеряла холодной черной ночью, когда по лесу, словно с плачем, пронесся первый зимний ветер.

Скольких она исцелила? Сколько жизней спасла? И однако же, когда из нее самой бежала кровь, вместе с которой исторглась эта едва зародившаяся жизнь, не помогли ни колдовство, ни жертвоприношение, ни уговор с богами.

По правде говоря, ей ли не знать, что лечить других куда легче, чем исцелять себя. И что боги непостоянны, как ветреная девчонка в мае.

— Смотрите! Смотрите! — закричала старшая дочь, семилетняя Брэнног, и кинулась с утоптанной тропы, а за ней и их большой пес. — Терн зацвел! Это знак.

Теперь Сорка и сама увидела — еле заметный намек на белые цветки в спутанных черных ветвях. Первая горькая мысль была — это богиня плодородия Бригид посылает на землю благословение, а ее чрево остается пустым.

Потом Сорка стала смотреть на дочь — первый предмет ее материнской гордости: востроглазая, розовощекая, она кружилась на снегу. И Сорка напомнила себе, что уже трижды получала благословение небес.

— Мам, это знак! — С каждым движением Брэнног ее черные волосы взвивались вверх, она поднимала лицо к ускользающему свету. — Значит, скоро весна.

— Верно. Хороший знак. — Хорошим знаком был и весь этот хмурый день, когда старая колдунья Калук не могла без солнца найти хворост в лесу. Значит, весна будет ранней — такая примета.

Терн цвел обильно, словно приглашая весенние цветы последовать примеру.

В глазах дочки она читала надежду, как и в глазах и голосах собравшихся у праздничного костра. В поисках этой надежды Сорка прислушалась и к себе.

Но почувствовала только страх.

Сегодня «голос» опять может явиться — она его чуяла. Подползет, затаится, станет плести свои козни. Скорее в дом, подумала Сорка, в родную хижину — запереться на засов, и так, чтобы чарами заслонить детей и себя от беды.

Она стегнула пони, чтобы ускорил шаг, и свистом подозвала собаку.

— Быстрее сюда, Брэнног, сестренка уже спит на ходу.

— Весной вернется папа, — задумчиво произнесла девочка.

Хоть у нее и было тяжело на сердце, Сорка улыбнулась и взяла дочь за руку.

— Вернется. Папа будет дома к Билтейну[2], и мы закатим пир!

— А можно мне его сегодня увидеть вместе с тобой? В огне?

— У нас очень много дел. Перед сном еще надо скотину накормить.

— Ну хоть на минуточку? — Брэнног обернулась на мать, и в ее дымчато-серых глазах стояла мольба. — Увижу его — и мне приснится, что папа снова дома.

Вот бы и мне так, подумалось Сорке, и на этот раз она улыбнулась от всего сердца.

— Ну хорошо, на минуточку можно, маленькая, но только когда все дела переделаем.

— И когда ты примешь свое лекарство.

— Лекарство? — Сорка округлила глаза. — Я что, выгляжу больной? Мне требуется лекарство?

— Мам, ты все еще очень бледная, — негромко ответила Брэнног.

— Просто немного устала, не о чем волноваться. Эй, Эймон! А ну-ка, держи сестренку! Аластар почуял дом, теперь его не удержишь. Смотри, чтоб не упала!

— Да, мам, она лучше Эймона ездит.

— Это верно, ведь конь — ее талисман, но сейчас-то — видишь? — она прямо засыпает в седле.

Дорога повернула; копыта пони позвякивали на мерзлой земле, он еще ускорил бег при виде своего сарая возле хижины.

— Эймон, займись Аластаром, он сегодня заслужил лишнюю миску зерна. Сам-то наелся? — добавила она, когда малыш заворчал.