В объятиях дождя - Чарльз Мартин

– Так я и думал. По-прежнему бунтуешь против условностей?

– Ну что-то вроде этого.

– Садись.

Пеппи меня подстриг и даже ухитрился воздать должное не только аккуратности, но и элегантности. А когда я расплачивался, Мэтт уже завинтил в первой машинке Пеппи последний винтик, подошел к рабочему креслу, вставил штепсель в розетку и побрызгал все дезинфицирующей жидкостью, а затем, нажав кнопку, включил машинку и поднес ее к уху. Машинка выглядела как новенькая и исправно стрекотала. Мэтт вручил машинку Пеппи и долго собирался с мыслями, чтобы что-то сказать. Наконец он произнес:

– Сгодится еще на четырнадцать лет.

– Мэтт, а ведь это моя самая любимая машинка! Спасибо тебе. – и Пеппи положил руку Мэтту на плечо. – Мне очень приятно видеть тебя снова.

Мэтт заморгал, потом его взгляд забегал туда-сюда, он покрутил пальцами, кивнул и наконец сунул левую руку в карман, где лежало то, что всегда должно было там лежать. И я очень хорошо представлял себе, что именно он сейчас сжал в пальцах.

И вот мы втроем вышли из парикмахерской Пеппи под яркий солнечный свет дня, а Джейс взял нас обоих за руки. Мэтт шел, держа руку Джейса впереди себя, словно стакан воды, опасаясь пролить хоть каплю, но тут некая пожилая дама, приблизительно лет около семидесяти, привлекательная, одетая в ярко-красную юбку до колен и в белую кофточку, с черной сумочкой через плечо преградила нам путь, ковыляя на костылях. Костыли тоже были красные – как юбка и туфля. Я употребил слово «туфля» в единственном числе неслучайно: у дамы была только одна нога, и Джейс не отрывал от дамы взгляда, пока она не оказалась перед ним. Он отцепился от нас и встал прямо перед ней.

– Здравствуйте, молодой человек, – сказала дама, а Джейс наклонился, присел на корточки и оказался на уровне ее подола, но даму это ничуть не смутило, напротив, она даже рассмеялась:

– Если ты ищешь мою вторую ногу, то ее нет. – Боже! Мне захотелось уползти в какую-нибудь нору и там тихо умереть от стыда.

– А что с ней случилось? – поинтересовался Джейс и заглянул под юбку.

– Она заболела, и врачам пришлось ее отрезать.

– Мэм, – вмешался я, – пожалуйста, пожалуйста, простите его. Ему всего пять лет и…

Дама, слегка покачнувшись на костылях и вновь обретя равновесие, коснулась моей руки:

– Сынок, хорошо бы все мы были так свободны от условностей и ненужных запретов. – А потом – и, надо сказать, довольно ловким движением – она опустилась на пятку и посмотрела Джейсу прямо в лицо: – Да, милый, нога у меня больше никогда не отрастет, но это ничего! У меня же есть вторая.

– Да, понимаю, значит, все в порядке. – и Джейс удовлетворенно кивнул.

А я наклонился, помог даме поудобнее взять костыли, и она заковыляла дальше.

«Истинно, истинно говорю вам, что пока вы не будете, как один из малых сих…»

Я сунул Джейса в грузовик и завел мотор на полную мощность, надеясь, что звук заглушит голос мисс Эллы:

«Такер, ты обрел смелого маленького мальчика. Не надо опасаться правды».

«У меня такое ощущение, словно вы хотите меня в чем-то убедить».

«Я просто хочу убедиться в том, понимаешь ли ты смысл своих действий».

«Не вполне».

«Ну а оттуда, где я сейчас нахожусь, кажется, что ты собираешься поучать, как следует вести себя».

Я припарковался рядом с амбаром и наблюдал, как Джейс вбегает в домик мисс Эллы. Я молча за ним наблюдал.

«Давай, давай, приятель, – ободряюще прошептал я, – ей такое поведение нравится».

Хлопнув дверью, Джейс скрылся в домике, но через буквально две секунды раздался душераздирающий вопль. И я дал задний ход в сторону большого дома.

– Такер Рейн, если я когда-нибудь доживу до ста… – но я не собирался выслушивать все, что ей еще захочется выкрикнуть в мой адрес, и поэтому бросился к ограде и хотел пролезть между прутьями, но не успел: Кэти уже вцепилась в меня, осыпая весьма точными и очень чувствительными ударами: оставалось лишь удивляться, как столь тоненькое существо может быть таким сильным. Я расхохотался, да так, что и слова не мог вымолвить и даже пошевелиться не мог, а Кэти придавила мои руки к земле и уперлась коленями в мою грудь:

– Такер, ты не имел права такое вытворять!

– Но ведь ты же не хотела его стричь. Пришлось мне заняться этим.

– Но зачем?

– Дядя Так, давайте сыграем в бейсбол! – позвал меня Джейс, стоя на пороге с уже надетой на руку перчаткой.

– А сейчас, – сказал я красной от злости Кэти, – с вашего разрешения я сыграю матч вот с этим привлекательным ребенком – у него настоящая мужская стрижка.

– Так, мы с тобой еще не окончили наш важный разговор!

– Послушай, Кэти, ты, конечно, можешь воспитать кудрявого ангелочка, но рано или поздно тебе придется разрешить ему стать обыкновенным мальчиком.

– Но чем тебе помешали его кудри?

– Ну… – и я указал на Джейса, – мы теперь видим улыбающегося мальчишку с большими, торчащими ушами.

– Такер! – Кэти встала и подбоченилась.

– Ладно-ладно, я виноват. Нет, не то чтобы я чувствую себя действительно виноватым, но я прошу извинить меня, если тебе этого так хочется. Так вот, пожалуйста, извини меня!

Я поднялся и потащил ее к подъезду дома, а она, вдруг оглянувшись и взглянув на Джейса, расхохоталась:

– Просто глазам своим не верю! Что же ты сотворил с моим сыном? И почему от него так скверно пахнет?

– Кэти, – отвечал я, беря ее под руку и торжественно сопровождая к подъезду, – все происходящее гораздо значительнее, чем ты это себе представляешь.

– Но что все это означает?

– Я учу Джейса быть настоящим парнем!

Глава 42

В подвальном этаже усадьбы стоял колючий холод, проникающий в постель сквозь толщу одеял. Дыхание изо рта вырывалось паром. Думаю, если бы тут жил мясник, то он мог бы спокойно держать здесь свои запасы. Я подумал о Доке и о том, что уже давно перед ним в долгу, и снова понадеялся, что он все понимает и простит меня. Приплясывая на ходу, чтобы согреться, я вошел в кухню, зажег очаг и выслушал сводку погоды: по транзистору, когда-то принадлежавшему мисс Элле, дребезжащий голос возвестил: «Сегодня самое холодное рождественское утро за последние полвека – двенадцать градусов мороза! Веселого вам Рождества!» Из этой новости, по сути дела, мой слух ухватил лишь два слова: «двенадцать» и «Рождество».

Я заполнил топливом все три печи внизу и подождал, пока на первом этаже не станет теплее. Промозглая, мрачная атмосфера пустынного Уэверли Холла постепенно становилась более уютной от тепла, распространявшегося по дому во все его углы. Дом казался более приветливым, но все-таки кое-чего ему еще недоставало. И я догадался – чего именно: для этого было достаточно одного лишь взгляда. Надев всю теплую одежду, я направился в амбар. Мэтт спал, свернувшись от холода в кокон, но я не стал его будить, потому что впервые почти за целую неделю я видел его спящим. Оседлав Глю, прикрепив к седлу лассо, я достал ржавую пилу и, захватив старое одеяло, повел лошадь к востоку от дома. Мы обогнули оранжереи, ущелье и поднялись на участок, где рос наш нетронутый лес. Некоторые сосны здесь достигали двадцати пяти метров в высоту, а дубы – в два обхвата толщиной. Найдя почти трехметровый куст, а вернее, уже деревце падуба, украшенный пурпурными ягодами, я спилил его почти под корень, для чего, конечно, пришлось попотеть. Обработав срез, завернув деревце в одеяло и неплотно обвязав его веревкой, я прикрепил конец к луке седла, сел на Глю, и мы отправились назад. Роса на жухлой траве за ночь обледенела, но непрочный ледок не представлял опасности для Глю, и сверток с падубом скользил по этому насту без всяких затруднений.

Втащив дерево через парадный вход, я надежно прислонил его к стене в маленькой гостиной напротив камина, огородив железной скобой, найденной в амбаре. Тут возникла проблема с подарками: куда их класть? Я влез на чердак и принес оттуда большой ящик из кедровой древесины, достаточно вместительный, о чем я узнал еще в детстве, когда, свернувшись калачиком, иногда укладывался в нем спать. Тогда я воображал себя кем-то вроде капитана пиратского корабля. Этот ящик я покрыл паркетным лаком, подставил под дерево и обвязал лентой. Мне, кстати, всегда очень нравился запах этого ящика. Вскипел чайник, я налил себе чашку чаю и потом начал покрывать лаком роскошное, когда-то приобретенное Рексом пианино. Закончив это дело, я и пианино обвязал лентой, сделав огромный бант. Потом подбросил поленце в камин и растянулся на кожаной кушетке, глядя, как тлеющие угольки падают на железную каминную решетку и покрываются пеплом.

Через час скрипнула, а потом со стуком захлопнулась дверь черного хода, и послышались быстрые, вприпрыжку, шаги маленьких ног. Они потопали вниз, в подвальный этаж, а потом вдруг смолкли и снова послышались, уже топоча вверх по лестнице, а потом пронеслись по дому. Наконец мальчик вбежал в маленькую гостиную.