Гремучий коктейль 4 - Харитон Байконурович Мамбурин

— Князь Дайхард. Несмотря на победу в турнире, мы, император Божьей милостью русский Петр Третий, изволим сообщить, что не довольны вашей службой. Как командир отряда, вы проявили преступное небрежение нашими пожеланиями, преступную леность и незаботу о тех, кого мы отдали на ваше попечение…

Стоя последним в нашей тесной компании, только что весьма щедро одаренной распекающим меня императором, я как никогда ясно понимал, что человеческая цивилизация основана не на одном ките, лени, а на двух. Вторым в паре был лицемерием. И так — в любом мире, любой эпохе, любом измерении.

Хотя, знаете что? К черту людей. Думаю, все разумные расы болеют этими двумя недугами. Что Азов, получивший личный городской особняк, что Парадин, которому император пожаловал толстый пакет акций, прекрасно понимали, что ругаемый я из опалы выиграю в сотни, если не тысячи раз больше, но всё равно, как же корябают эти лживые прилюдные утверждения о том, что я был руководителем, о том, что не заботился, не гладил и не чесал… Вон у Владимира глаза шире плеч, парень вообще не в теме. Стоит как дурак, да и чувствует себя также.

Ну и то, что это всё происходит при делегации гоблинов, в которую, внезапно, входит и наш старый знакомый Сарпан Клайшенг…

Народа тут не так уж и много для столь торжественных церемоний, но ничего из событий в Польше широко не освещалось, потому и нет необходимости. Сам царь-батюшка, трое дворян в солидном возрасте, с опаской посматривающих на Парадина, несколько молчаливых молодых людей при оружии и гримуарах, видимо, тоже из гвардии. Ну и мы, такие красивые.

Точнее — они. Я, как опальный аристократ, весь в метафорическом говне и неугодьи, стою тут с палочкой, весь из себя благодарный за лечение высшего уровня, что на меня было потрачено. То, что изначально мы лишь сопровождали силовую броню? Не, не роляет. Если логика его императорскому величеству не угодна, то она не применяется. Каждый раз её применять — казна опустеет, слишком все вокруг хитровывернутые, все денег хотят.

Наконец, поставив мне на вид за чересчур кровавое и ужасное умерщвление пятерых немцев (я еле удержал лицо), Петр Третий постановил, что не желает видеть подле себя (то есть в Москве) ни Дайхарда, ни кого из его вассалов следующие сорок лет. И ни минутой меньше.

Затем, свернув церемонию раздачи пряников, перешел к главному блюду, сев за стол вместе с гоблинами и своими ближниками. Мы, как и гвардейцы, остались стоячими свидетелями. Мне уже хотелось уйти, но кто бы дал?

— Вот ряд, по которому служить будете, — внушительно произнес Петр Третий, двигая по столу к гарамонцам документ на паре десятков листов, — Это мы и подпишем!

Воцарилась длительная, минуты на три тишина, наполненная шорохом страниц и моей болью от стоячего положения. Тело, полностью здоровое по уверениям врачей, ныло и жаловалось, вынужденное стоять чуть ли не по стойке «смирно». Даже Пиата рядом с Азовым изображала из себя статуэтку. Кстати, её тоже не обошли персональным вниманием при награждении, государь к низшей эйне проявил большое участие. Деньги деньгами, а кроме этого, еще и просто море кондитерских деликатесов, дожидающихся мелкую обжору в отеле, где мы недолго пробыли. Кстати, в отличие от нас, гоблинов расквартировали в дипломатическом крыле дворца…

— Император Руси, — голос Сарпана Клайшенга прозвучал сухо и безжизненно, — эти условия… они неприемлемы.

— Неприемлемы? — император вздёрнул левую бровь, — Да ну? Также, как ваши заигрывания с другими странами за моей спиной? Или с Великими домами? Или… постой-ка, зеленый… как с турниром, где вы дурить нас пытались? Как котят слепых?

— Вы тоже… вели себя… не очень честно, — медленно и с достоинством ответил седой гоблин, — Доспехи, волшебники, ревнители. Живые мертвецы. Всё не так как уславливались. Мы лишь приняли правила.

— Нет такого правила — меня иметь, гном ты зеленый! — разъярившись, монарх долбанул по столу кулаком, — По вашему ряду, писульке этой, мы вам что, половину Польши должны были предоставить? Да еще и с теми, кого вы заграбастали⁈ А взамен что? Пять тысяч зеленожопых ваших мне служить будут⁈ А товары — так покупать будем, да⁈

— Мы… — попробовал что-то сказать гоблин.

— Молчать! — еще сильнее рыкнул император, возбуждая своих гвардейцев до взятия автоматов наизготовку, — Мы с вами первые договаривались, мы вам ряд предлагали, как Истинные своим, ничем бы не обидели! Да, надо было устроить это посмешище-турнирище, сыграть его, но именно вы, сукины дети, решили сыграть в настоящие торги! Так мало того, что сыграть, еще и всех нае*ать, с Аксисами договорившись! Я месяц с жопой в мыле в дипломатию играю, у меня война с Германией чуть не случилась, ко мне во дворец трое убийц наемных пролезало! И ты, морда седая, мне сейчас пытаешься сказать, что я должен половину болот взять и пять тысяч ваших карликов⁈

Ууу… Так вот оно что. Мы еще всего не знаем! Гарамон, как оказалось, вел игру внутри игры! Во дают!

— Вот что, зеленый… — продолжал император, придвинув к себе договор и внушительно подолбив по нему пальцем, — Вы пытались поиметь меня, так что я теперь имею вас! Вокруг вашего портала четыре десятка ревнителей! Вы, же, хитрожопы проклятые… думайте. Либо будете по этим условиям жить, либо… здесь и останетесь. Вас казню прямо тут, а остальным — дам неделю на раздумье…

Вот на этом месте мы опухли все, без исключения. Ненадолго, на минуту, а затем император, обращаясь к своим, не представленным нам вельможам, начал объяснять, что овчинка выделки не стоит. Теперь не стоит.

Благодаря проделкам гоблинов, вся эта движуха получила чересчур большую известность, что вызвало и вызывает для Руси большие сложности, которые сейчас, в связи с войной Великих домов, крайне неудобны. Отношения с Германией, несмотря на вопиющий акт неспровоцированного нападения на команду Руси, обострены, так как умерять свои претензии на территорию Польши немцы не хотят. Франки, в свою очередь, тоже не хотят усиления старых геополитических противников. Вся Прибалтика, по вечной своей привычке, ноет и волнуется, пытаясь найти покупателей на свое мнение, что тоже мешает жить.

— … и это я помалкиваю о том, господа мои хорошие, — тяжело проговорил Петр Третий, — … что сейчас разговоры идут о том, чтоб не принимать послов, если те явятся с зелеными под ручку. Ни на самых верхах, ни даже в мелких переговорах. Мол, засранцы эти