Приключения 1975 - Владимир Рыбин

На веранде старик на корточках, не обращая на нас внимания, что-то быстро-быстро бормочет, ритмично, как китайский болванчик, раскачивая головой.

— Больной отец, совсем больной, — громко объясняет Алеша.

— Тише, — невольно прошу я.

— Все равно не слышит. Своим делом занят. Часами вот так с кем-то разговаривает.

Но старик услышал, только отреагировал чудно. Не оборачиваясь к нам, крикнул:

— Нури! Опять мне мешаешь. Приехал, иди в дом!

— С братом меня путает. Видите, совсем больной. Проходите, пожалуйста.

Пока Алеша возится на кухне, рассматриваю фотографии на стенах. Их много, настоящий семейный альбом. Молодой мужчина, густые курчавые волосы, и усы будто нарисованы тушью; рядом женщина с круглым лицом, круглыми глазами; оба строго в фас, оба смотрят куда-то в единую точку. Тот же мужчина, уже в железнодорожной форме. Трое: мужчина и женщина, с девочкой посередине. Пятеро: мужчина и женщина, девочка и два карапуза. Двое мальчишек на игрушечных лошадках и в настоящих папахах. Четверо: мужчина и женщина и два подростка по бокам. Двое юношей обнялись за плечи. Алеша постарше, у второго еле заметен пушок над губой. Два молодых человека уже отдельно. Похожи, но те же черты, резко очерченные у брата, у Алеши словно размыты. А девочка исчезла… Неужели несчастье?

Разливая чай, Алеша поясняет:

— Гюли умерла, когда мы были совсем маленькие. От дизентерии. Не было еще этих…

— Антибиотиков.

— А мы с Нуришкой дизентерией не болели. Плохая болезнь, ядовитая. А отцу лекарства не помогают. Может быть, потом тоже лекарства придумают, сейчас нету. Вы не думайте, с ним можно разговаривать. Он все понимает, по-своему все понимает. Про мух, например, что говорит? «Мух, — говорит, — все ругают. Неправильно ругают. Муха — санинспектор, прилетит, посмотрит, где чисто, сразу улетает. Где грязно, как ни гони, не улетит. Муха дает знать: человек, будь аккуратный, пока грязь не уберешь, буду тебе жужжать: «Убери, убери…» Зачем мух ругать, говорит, себя надо ругать».

Я киваю на прикрытую дверь спальни:

— Достается матери, наверное… — чуть не сказал «с таким мужем», но вовремя исправился: — С тремя мужчинами. Вы-то хоть помогаете?

— Ушла мать. Совсем ушла. Пять лет здесь не живет. Нури с ней ушел. Почему не пойти? Отчим хороший человек, щедрый. Меня тоже звали. В Баку живут. Мать обижалась: «Квартира большая, всем места хватит, почему не идешь?» Теперь привыкла, раз-два в месяц ее навещаю, не обижается.

«Шляпа я, шляпа. Он же только отца упоминал. Все мимо ушей и с благодушными вопросами лезу».

— Извини, Алеша, не знал я… — И чтобы как-то замять свою бестактность, перевожу разговор на другое: — У вас на комбинате ребята отличные, дружишь с кем-нибудь?

— Со всеми дружу. Больше всех с Измуком. Жалко его, совсем на лицо похудел. Переживает очень. «Сам, — говорит, — его найду». Зачем улыбаетесь? Он твердый парень, сказал — сделает.

Потом Алеша хлопочет о постели, а я звоню Рату: предупредить, что останусь здесь до утра.

ПОДОЗРЕВАЕМЫЙ

— В классических детективах непременно присутствует ложный след. А как в реальных ситуациях?

— Куда больше, чем в детективах. Вот настоящий — всего один.

Ночевать у Наджафова мне не пришлось.

— Куда ты пропал?! — Рат буквально кричал в трубку. — Возвращайся немедленно!

У входа в горотдел — патрульная автомашина с надписью «НМ»,[11] во дворе — оживленная группа вокруг мотоцикла с коляской. Но главные события развивались в кабинете Кунгарова. Едва туда заглянув, я был поражен позой своего шефа. Он стоял посередине комнаты с ножом в руке. Видно, он уже второй раз обращался к мужчине лет двадцати пяти.

— Значит, нашел на стройке и взял для открывания консервов. Только сегодня, и никогда при себе не носил? Сейчас посмотрим.

Рат заставляет мужчину подняться и снять пиджак. Я еще не понял, что за этим последует, тот тем более, а Рат уже выдернул из брюк его рубашку и показал иссеченный подол.

— А что на это скажешь?

«На это» мужчина ничего не говорит, вид у него совсем ошарашенный, и Рат удовлетворенно заканчивает демонстрацию.

— Бешбармак тоже найдем, а не найдем, сам покажешь, куда выбросил…

— Нет, начальник… Нож, правда, носил, а бешбармака нету, клянусь, нету.

Стоило ему произнести несколько слов, ударил запах перегара.

— Значит, не помнишь, что делал вечером двадцать девятого?

Мужчина отрицательно качает головой.

— А как в женское общежитие сейчас ломился, сторожу ножом угрожал — тоже забыл? Или еще не успел?

На этот раз никакой видимой реакции. А глаза смотрят трезво, и трусливая ненависть во взгляде трезвая.

Рат садится за стол. Там лежат шлем и широкое кепи.

— Ну вот что: до утра постарайся вспомнить все, что забыл. А нет — мы сами напомним.

Задержанного уводят в КПЗ, и я получаю наконец возможность навести справки.

— Разнорабочий второго СМУ, — поясняет Рат. — Живет здесь в общежитии. Между прочим, на восьмом километре у него тетка имеется. Помнишь бакинскую ориентировку? Похоже, он туда челночный рейс совершил. Но вещей не нашли: ни тех, ни самедовских. Или продал, или у кого-нибудь из дружков прячет. Есть там у них, в СМУ, подходящая компания. Боюсь только, не опознает его Самедова, а предъявить мы ей обязаны.

Сегодня нам достали матрацы, но и без них мы бы тоже заснули как убитые.

Утром состоялось опознание, им четко командовал Зонин. Сразу видно: чувствует себя в родной следовательской стихии.

Вдоль стены стояли трое мужчин одинакового возраста, роста. Все смуглые, на всех низко нахлобученные кепи. И все-таки э т о т чем-то явственно отличается от остальных. Наверно, выражением лица, те-то спокойны. А может быть, мне все это кажется, потому что я е г о з н а ю.

Входит Самедова, долго присматривается попеременно то к одному, то к другому. Иногда, словно за подсказкой, оглядывается на нас. Со стороны заметно: она н е у з н а л а грабителя, но д о г а д а л а с ь, кто из троих подозревается нами. Тонкая штука — опознание: здесь в равной мере опасны и укрывательство, и оговор. А от свидетелей такого типа можно ожидать и того, и другого, в зависимости от ситуации.

Наконец Самедова принимает компромиссное решение:

— Темно был, точно, не знаю. Этот похожий.

Она указывает пальцем в задержанного и тут же, будто обжегшись, отдергивает руку, повторяет:

— Темно был, точно не знаю.

Рат хмурится: уверенности такое опознание не прибавило. А тут еще полуопознанный выскакивает вперед: — Вай, клянусь аллахом, не я. Знаю, что в магазине работает, больше ее не знаю. Вай, начальник, клянусь, не я!