Синяя жидкость (сборник) - Альберт Валентинов

— Знаю. Но не лучше Головко, Свидригайло, Тарутина.

Это правда. Но у меня в запасе еще козырь. Держись, начальник, начинается первый экзамен!

— Левин, конечно, не лучше, но и не хуже, — медленно, сдерживая дыхание, заговорил я. — Но, во-первых, у него перспектива роста, остальным вот-вот на пенсию. А, во-вторых, у этих всех есть квартиры…

На какой-то миг в кабинете наступила нехорошая тишина. Потом Леонид достал сигарету, сосредоточенно закурил.

— Помнишь, значит. А я, честно говоря, уже забыл. Чужая беда не тянет. Только какая будет атмосфера в отделе? Ведь он самый молодой. Нас просто не поймут.

— Поймут! — убежденно сказал я. — Ну, может, подуются недельку, а жаловаться никто не пойдет. В конце концов преподнесем как выполнение постановления о выдвижении молодых на руководящие должности. Лишняя «галочка» для отчета.

— Да, это, брат, ты в корень копнул, — будто не слыша меня, протянул Леонид. — Конечно, с квартирой это ему мало поможет, хотя чем черт не шутит. А вот атмосферу в конторе мы очистим. И совесть свою очистим: покажем наше отношение к этой истории. А, черт! — он двинул кулаком по столу. — Попробую!

Дверь кабинета приоткрылась, и медовый заботливый голосок, я даже не сразу понял, что это голос Лидии Тимофеевны, промурлыкал: «Леонид Ефимович, чайку с лимончиком».

Леонид побагровел и подпрыгнул, будто в кресле лопнула пружина. Кажется, он еле удержался от искушения запустить в нее телефоном.

— Закройте дверь! — рявкнул он великолепным начальническим басом. — Когда захочу чаю, пойду в буфет.

Дверь испуганно захлопнулась, а начальник объединения вытер лоб и шумно задышал.

— Вот тоже, понимаешь, проблема… Работать надо, из-под бумаг стола не видно, а я только и думаю, как бы избавиться от этой… — он с наслаждением выругался.

— Безнадежно, — сказал я.

— В том-то и дело. Тут и местком, и суд… Все понимают, а как до дела дойдет — в кусты. Что вы, что вы, скажут, ей общественность квартиру дала, за хорошую работу морду ее поганую на Доску почета вывесили… Ну да черт с ней! Все равно уволю. Подыщу ей место с окладом побольше, пусть другие помучаются. — Он швырнул недокуренную сигарету в пепельницу и поднялся. — Пойду к Скважине. Он сейчас в благодушии от того, что тебя пристроил, авось согласится на Левина. Ему-то с его высоты начальник отдела — это чуть ли не старший инженер, простой исполнитель. В крайнем случае покаюсь про квартиру. Мужик отзывчивый… Да, вот еще что. Тут тебя угрозыск затребовал в Шерлоки Холмсы. Сам понимаешь, отказать мы не можем, убийцу отыскать надо. Бог ему простит… Но ты смотри, не увлекайся, работы невпроворот. Мы с тобой не гудимовы, необъятного не обоймем.

Когда я вернулся в отдел и взглянул на часы, оказалось, что прошло ровно тридцать минут. Надо было звонить Тане.

Это был странный разговор. Будто не было той встречи на кухне и фраз, определяющих нашу судьбу. И мига ошеломляющей близости, когда наши лица встретились и я обнимал ее за плечи. Нет, конечно, все это было, потому что сейчас произносились одни слова, а что-то мятущееся в подсознании подставляло на их место другие. И ни я, ни она не были уверены, правильно ли понял собеседник. О том, почему я не зашел к ней после смерти мужа и уклонился от поминок, не было, разумеется, ни слова, но мне постоянно чудились эти вопросы. Я напряженно ловил интонации ее голоса, стараясь угадать, что скрывается за той или иной внешне незначительной фразой, и, судя по ее напряженному тону, она так же ловила мои интонации. Разговор направляла она. «Как живешь?» — «Ничего». «Чем занят по вечерам?» — «Как обычно». — «Заходи как-нибудь». — «Спасибо». — «Когда в отпуск?» — «Не думал еще, работы много». — «А я совсем одна, все оставили. Заходи». «Хорошо, зайду сегодня». — «Часиков в семь, ладно?» — «Ладно».

Однако пришел я к ней не в семь, а гораздо позже. Меня вызвал майор Козлов. Он позвонил минут через десять после разговора с Таней.

— Юрий Дмитриевич, вы не смогли бы забежать ко мне после работы?

— Вообще-то я занят вечером. Но если ненадолго…

— Отлично. Жду без четверти семь. Пропуск вам выпишут. Познакомитесь с дамой, которая угощала вас сигаретами.

— Уже нашли?! — ахнул я.

Он от души рассмеялся.

— Вы же начитанный человек. Неужели не сообразили, что это очень легко?

Тьфу, черт! Майор, оказывается, ехидный мужик. Действительно, все сейчас читают детективы. Насколько милиции, наверное, стало труднее работать, когда авторы художественно показывают преступникам, какие ошибки нельзя совершать. А найти ту девицу, разумеется, пустяковое дело. Спросил, кто был на торжестве, и по ниточке добрался. Стоило ахать!

Опять затрещал телефон. Что за напасть, не дают работать! Я рванул трубку. Это был Леонид.

— Зайди ко мне, — приказал он.

Я даже вздрогнул: так всегда вызывал Борис, Леонид был все такой же хмурый, как и час назад. Но в его глазах, против воли, светилось торжество.

— Согласился! — сухо сказал он, и я сразу понял, о ком речь. — Сначала было заартачился: молодой, мол, нас не поймут, это только в газетах, мол, хорошо призывать молодым дорогу, и так далее. А я ему все толкую: перестройка, мол, инженер, мол, замечательный, неординарный ум. Он ведь любит, чтобы в каждом было что-то эдакое, необычное. Вижу, задумываться начал, уже так, для формы, возражает, чтобы его переубедили. И вдруг смотрю, у него по лысине разводы пошли: вспомнил. Это не тот, спрашивает, кого Гудимов с квартирой обвел? Я, конечно, говорю: тот самый. Как он на меня посмотрел! Со мной, говорит, хитрить не надо, можно в открытую. Ну, если вы, говорит, утверждаете, что это неординарный ум… В общем, все в порядке. Даже с квартирой обещал подтолкнуть, есть у министра пять резервных, да ты знаешь. Эх, теперь только бы эту стерву, которая в моей приемной, выжить!

И я от души пожелал ему успеха в этом хорошем деле.

Выходит, Гришина история задела не только меня и не только работников нашего объединения, непосредственно с ней соприкоснувшихся. Многих в министерстве она выбила из колеи. Вот и Скважина, заместитель министра, живущий совсем другими категориями, отозвался на несправедливость. Впрочем, почему другими категориями? Те времена прошли, сейчас идет стремительное выравнивание уровней. И если подумать, то перестройка не причина, а следствие нынешних процессов в обществе. Неверно связывать ее с волей одного человека. Это историческая неизбежность, наступившая, когда общественное самосознание доросло до необходимого уровня. Долгий это был путь и мучительный, пока люди осознали, что в своем обществе они должны иметь не только равные обязанности, но и равные права. Реальные права, а не на бумаге. И что за эти права надо драться, иначе люди вроде Гудимова быстро сведут их к пустым декларациям. Недаром перестройка немыслима без гласности. Еще года три назад подобная история сошла бы Гудимову с рук: можно ли подрывать авторитет должности? Теперь — нет. Не настигни его смерть, то через месяц, другой, третий к этому бы вернулись и потребовали ответа. Пресловутый авторитет должности рухнул: сколько уж высокопоставленных лиц, как оказалось, необходимо стало выдернуть из руководящих кресел и, как простых смертных, отправить в места не столь отдаленные за «использование служебного положения в личных целях». А ведь то, что сделал Гудимов, неизмеримо хуже примитивного воровства.