Объятия незнакомца - Шелли Такер

А эта встреча, подумал он, входя в один из таких кабинетов, определенно требует приватности. Взгляды посторонних ему сейчас ни к чему. Особенно взгляд карих глаз, принадлежащих одной леди, которая сладко спит в его запертом номере наверху.

Леди, которую он любит. Из-за нее он и пришел сюда – один, чтобы встретиться с единственным человеком во всей Англии, который сможет и, главное, захочет помочь ему.

С человеком, которому он может доверять.

Яркие огни люстры освещали развешанные по стенам полотна с изображениями породистых лошадей и чистокровных спаниелей, чьи темные, смышленые глаза, казалось, следили за ним, пока он расхаживал по кабинету – к двери и обратно. Ни теплый воздух летней ночи, ни пламя, бьющееся за решеткой в камине, не могли унять дрожи, пробегавшей по его спине. Бесконечно родные приметы окружали его, пробуждая в нем знакомые ощущения, – скрип дубового паркета под ногами, выстроившиеся но обе стороны стола виндзорские кресла, воздух, пропитанный ароматами чеширского табака и английского эля, – но он не чувствовал ни радости, ни облегчения.

Напротив, он чувствовал себя гораздо хуже, нежели во время перехода через Пиренеи или мучительного вояжа на захудалом торговом суденышке, который подобрал их в Сан-Себастьяне. Вместо уверенности в нем с каждым часом росло ощущение, что после столь продолжительного везения он попал в ловушку, которая вот-вот захлопнется. И из этой ловушки им с Мари не выбраться. Вместе – не выбраться. А если не вместе, то остается только умереть.

Подойдя к окну, он осторожно раздвинул тяжелые шторы и посмотрел на улицу. Он ждал. Кареты, лошади, ливрейные лакеи, путешественники – в этот час большей частью джентльмены в сопровождении дам легкого поведения – запрудили мощенный булыжником подъезд к гостинице.

Вчера утром, сразу же но прибытии в Портсмут, он написал домой. От Чатэма до Лондона десять часов езды в карете, но хороший наездник на хорошем скакуне должен был бы добраться скорее.

Пора бы уже Саксону быть здесь.

В записке он приглашал брата провести с ним вечер в Чатеме, просил его одеться подобающим образом и явиться сюда без сопровожатых к десяти часам – и ни в коем случае уведомлять остальных членов семьи о возвращении Макса. Хотя он и надеялся, что преследователи ищут их с Мари пока на континенте, но нельзя было исключать возможности, что за особняком д'Авенантов на Гросвенор-Сквер установлена слежка. Если это так, то ему совсем не с руки объявлять о своем прибытии и обнаруживать свое местонахождение.

Он молился об одном: чтобы опоздание Саксона было связано лишь с небрежно-непринужденным тоном его послания.

Макс решил, что все подробности он изложит брагу лично, при встрече. Видимо, подобная предосторожность служит еще одним свидетельством того, как сильно он изменился, мрачно отметил про себя Макс. Раньше он не задумываясь доверил бы английской почте любые свои секреты. Впрочем, какие секреты были у него раньше?

Костяшками пальцев он потер воспаленные глаза. Он провел в пути так много времени, постоянно настороженный, подозрительный, что сейчас ему казалось, что его жизнь была такой всегда. Другой он себе уже не представлял. Сон стал делом случая, он исчислялся минутами, а не часами. И ел он теперь быстро и жадно, и только то, что вмещалось в дорожный мешок. Краюха хлеба, баранья ножка и фляга с вином – вот и вся его пища. Днем он прятался, а ночами скакал на лошади.

И он столько раз, оборачиваясь через левое плечо, сжимал правой рукой пистоль, что сейчас, без оружия, эта рука казалась почти невесомой и чужой.

Он опустил глаза и осмотрел свое темное одеяние: теперь он чувствует себя уютнее в темноте, чем при свете дня. Если следовать определению Мари, в нем стало больше от разбойника, нежели от ангела.

Он превратился в настоящего шпиона.

Часы на каминной полке пробили половину первого, когда он приметил наконец знакомую фигуру. Но она была не верхом, а выходила из кареты.

Этот способ передвижения удивил и даже насторожил Макса, но, присмотревшись как следует, он вздохнул с облегчением: он не ошибся, это был брат. Даже при тусклом свете уличных фонарей, одетый, как и многие другие мужчины, в черный плащ и черную треуголку, Саксон д'Авенант выделялся из толпы. И не только рост и могучее телосложение выделяли его, в нем чувствовалось нечто властное, авторитетное, что притягивало к нему взоры, даже когда на нем не было форменного сюртука капитана Ост-Индской компании. Один из гостиничных лакеев уже спешил ему навстречу, кланяясь и предлагая свои услуги.

Но Саксон, махнув рукой, отослал его обратно и повернулся к карете, помогая еще кому-то выбраться из нее.

Макс, замерев, сжал в руке край портьеры. Брат приехал не один.

И вдруг он узнал знакомый элегантный вечерний костюм, щеголевато сдвинутую набок шляпу...

И повязку на глазах.

Джулиан! Браг Джулиан! Изумление на его лице сменилось широкой, радостной улыбкой. Когда Макс покидал Англию, Джулиан был прикован к постели, страдал от ран, полученных во время взрыва, потопившего его судно. Доктора высказывали опасения, что он вообще не сможет ходить.

Но он был здесь и был самим собой – даже несмотря на то, что правая рука его была подвязана, а глаза забинтованы. Парочка симпатичных ночных дамочек прошла мимо него, и он с улыбкой обернулся им вслед, уловив, видимо запах духов или голоса. Казалось, он был не прочь последовать за ними, но Саксон взял его за локоть и повел к дверям гостиницы.

Макс задвинул портьеру и, задумчиво теребя ее край, постоял у окна. Слава Богу. Впервые с того момента, когда он ступил на родную землю, Макс почувствовал, что он дома.

И до чего же приятным было это чувство!

Пусть оно уже не было таким безмятежным, как прежде но оно было несомненно приятно.

Меж тем в дверь постучали В записке он велел Саксону осведомиться у хозяина гостиницы о «господине ле Боне».

Открыв дверь, он увидел Саксона, могучее плечо которого подпирало левый косяк. Джулиан в той же позе стоял справа.

– Привет, братишка, – с ухмылкой протянул Саксон. – Рискну предположить: ты решил заняться сочинительством. Иначе к чему этот пот de plumel[3].

– Нет, – возразил Джулиан. – Я думаю, он наконец-таки решил поддержать скандальную репутацию семьи. Его путешествие наверняка было отмечено пьянством и развратом, и теперь ему не остается ничего другого, как сменить фамилию. – Его губы дрогнули в смешке, и он протянул Максу неповрежденную правую руку. – С возвращением, старина. Скажи сразу, когда нам ожидать гондолу, полную рыдающих синьорин из Венеции и Рима?

Макс стиснул его руку и энергично тряхнул ее. Впервые за это время он мог смеяться.