Повести о Ветлугине - Леонид Дмитриевич Платов

Затем механик спустился по штормтрапу за борт. Сабиров нетерпеливо топтался на палубе, ожидая своей очереди.

Задача состояла в том, чтобы ощупью отыскать в борту отверстие, через которое хлестала вода, и заткнуть его паклей, обмазанной тавотом. Это было не так-то просто. Паклю полагалось подставить как раз под струю воды. Струя сама должна была затянуть ее внутрь.

По прошествии томительной четверти часа из машинного отделения явился гонец. Вода стала поступать медленнее. Стало быть, отверстие удалось закупорить.

Когда самоотверженные водолазы поднялись по штормтрапу на палубу и мы отвинтили шлемы их скафандров, они не могли говорить. Зуб на зуб не попадал от холода!

— Обоих в каюту! — распорядился Андрей. — Оттереть спиртом, напоить им же. Спасибо, товарищи! Дальше справимся без вас.

По счастью, подвижек не было, льды вели себя очень тактично, как бы соблюдая правило: «Двое дерутся — третий не мешай».

Вскоре нам удалось уменьшить крен до пятнадцати градусов, а затем совершенно выровнять судно.

Но оставаться на этой каверзной льдине было нельзя, и, возобновив самостоятельное плавание во льдах, ледокол переменил место стоянки.

— Ну и очень хорошо, — сказал Сабиров, которого, несмотря на его протесты, уложили в постель. — Хоть и качнуло нас, хоть и крен был тридцать градусов, а все же душевного равновесия никто не потерял.

Он сердито чихнул. Ванна в Восточно-Сибирском море наградила его сильнейшим насморком.

Глава четвертая

ВОШЛИ, ПРОРВАЛИСЬ!

Мы дрейфовали уже третью неделю, томительно медленно подвигаясь к «белому пятку», описывая по морю выкрутасы и вензеля. Кое-где приходилось вежливенько просить посторониться наседавшие на корабль льдины, чуть-чуть раздвигая их локотками.

По небу неслись низкие тучи. Вяло падал мокрый снег.

— Сколько под килем? — Андрей обернулся ко мне. (Теперь я ведал эхолотом.)

Я доложил, что «Пятилетка» проходит над мелководьем. Стоявший рядом Сабиров покрутил головой и чертыхнулся.

Многолетние поля проползают почти на брюхе по дну. Напор страшенный. С боков! Снизу! Ледяные поля корежит, сгибает. И вот уже катится по морю белый вал, растущий на глазах…

В какие-нибудь четверть часа белая равнина вокруг превратилась в резко пересеченную местность. Всюду, как обелиски, торчат ропаки, образовавшиеся, от столкновения ледяных полей. Два поля сшиблись лбами, лед вспучило, выперло наверх, как огромный нарост, как чудовищную шишку. Трещины бороздят поля' по всем направлениям.

Это картина первозданного хаоса, выполненная, впрочем, только в два цвета — белый и бледно-голубой.

Тучи умчались за горизонт, и снег-поземка с шорохом несется понизу. Дрейфующие льды, сжимаясь и разжимаясь, уносят нас на северо-восток, к заветному «белому пятну».

…Странная иллюзия возникает порой. Кажется, будто Лиза рядом — неслышная, невидимая для других. Она помогает мне коротать ночные вахты на мостике; стуча каблучками, сбегает по трапу следом за мною в каюту, а вечерами, пока я корплю за столом над картами глубин, тихонько садится на стул, сложив руки на коленях, как пай-девочка, терпеливо ожидая, когда же я наконец взгляну на нее.

Да, это ожидание постоянно в глазах Лизы. Ожидание или настойчивый, непонятный мне вопрос?

Мысленно я прилежно сопоставлял, сличал разные факты, на которые не обращал ранее внимания.

Давным-давно, еще в бытность мою в университете, мы затеяли спор о моде. Я сказал, между прочим, что мне нравится, когда девушки причесываются на прямой пробор. Андрей не снизошел до обсуждения столь мелкой темы. Лиза промолчала. На следующий день мы, все трое, были в театре и прогуливались по фойе. Вдруг Лиза спросила сердито: «Ну что же ты, Лешка? Я уложила волосы по-новому, а ты и не скажешь ничего». Мы с удивлением посмотрели на нее. Да, другая была прическа. И видимо, не так просто досталась. Упрямая рыжая челка ни за что не хотела скромно укладываться на голове…

Был еще случай, тоже многозначительный. Я спросил Лизу, почему она не выходит замуж. «Тебя жду, — сказала она небрежно. — Дождусь, когда женишься, тогда выйду». И снова я по глупости пропустил это мимо ушей…

Как-то, сидя у Лизы с Андреем, Синицким и еще с кем-то, я почувствовал, что она смотрит на меня. Долго не хотел оборачиваться, но, когда остальные гости яростно заспорили о чем-то, все-таки обернулся. И вот какой разговор произошел между нами.

— Очень скучно, наверное, сидеть так и смотреть на меня, — сказал я.

— А мне не скучно, представь…

— Почему?

— У тебя так забавно меняется лицо. То нахмуришься, то вздохнешь, то улыбнешься про себя. Знаешь, что я делаю в это время?

— Что?

— Стараюсь угадать твои мысли.

— И получается? — спросил я недоверчиво.

— Конечно. — Короткий поддразнивающий смешок. — Ты же обычно думаешь о Земле Ветлугина. Об эхолотах. О плавучих льдах.

— Ага! Вот и ошиблась на этот раз. Я почему-то вспомнил о майском карнавале в Парке культуры и отдыха. Ты пела такую нелепую песенку.

Пауза.

— Я рада, что ты помнишь, — сказала Лиза…

А наш последний разговор перед отъездом во вторую экспедицию? Как бережно, с каким женским тактом врачевала она мои раны! Никто — ни Андрей, ни Афанасьев — не помогли мне так, как помогла она. А когда я, не зная, куда девать себя от радости, обнял ее и приподнял над полом, она не стала высвобождаться, только чуточку отклонилась и шепнула смущенно: «Кто-то идет, Лешенька…» И вот уже общая маленькая тайна есть у нас…

А ведь, если подумать, это началось у меня задолго до второй экспедиции. Пожалуй, еще на мысе Челюскин. Да, вернее всего, именно на мысе Челюскин! Стихи Андрея сыграли свою роковую роль. Не надо было мне поправлять их, придумывать эпитеты поярче, поточнее.

Шучу, конечно! И все же странно устроен человек, не правда ли? Выходит, только узнав, что в Лизу влюблен Андрей, я прозрел: до меня дошло наконец, какая она привлекательная, женственная, милая…

Да, но как же с Андреем? Я должен немедленно рассказать Андрею обо всем. Не таиться от него, не прятать свое чувство, чтобы и малейшей неправды не было между нами!

К моему удивлению, Андрей совершенно спокойно принял мое признание.

— Правильно, — сказал он, отрываясь на минуту от своих выкладок. — Лиза любит тебя. И очень давно.

— Как? Ты знал? И ничего не сказал?

— Но я же не знал, любишь ли ее ты. Если бы ты не любил, такой разговор мог бы только унизить Лизу, понимаешь?

Я молчал, ошеломленный.

— Еще в Весьёгонске догадался, — неторопливо продолжал Андрей. — Когда ездил в Весьёгонск перед первой экспедицией. Лиза все расспрашивала: что ты, как ты? И в своем письме, приглашая нас, писала о тебе. Даже не упомянула моего имени.

— Ну,