Вальтер Скотт. Собрание сочинений в двадцати томах. Том 13 - Вальтер Скотт

— Может быть, все это так, — сказал лорд Найджел, — но я готов поклясться, что вчера в нашей компании было немало людей, чей ум и ученость давали им право либо занять более высокое место в нашем обществе, либо совсем исчезнуть со сцены, на которой, говоря откровенно, они играли не соответствующую их достоинствам, второстепенную роль.

— У тебя слишком нежная совесть, — сказал лорд Дэлгарно, — какое нам дело до этих изгнанников Парнаса! Ведь это последние остатки от того благородного пира с маринованными сельдями и рейнским вином, который отнял у Лондона его лучших остряков и певцов смуты. Что бы вы сказали, увидев Нэша или Грина, если вы проявляете такой интерес к жалким мимам, с которыми вчера ужинали? Довольно с них того, что они могли промочить горло и вздремнуть, и они пили и спали так усердно, что вряд ли им захочется есть до вечера, когда, если они проявят достаточное усердие, они смогут найти покровителей или актеров, которые накормят их. [102] А что касается их других потребностей, то вряд ли они будут испытывать недостаток в холодной воде, пока держится плотина на Нью-Ривер; а парнасским камзолам нет сноса.

— У Вергилия и Горация были более могущественные покровители, — сказал Найджел.

— Ты прав, — ответил его соотечественник, — но этим молодцам далеко до Вергилия или Горация. К тому же у нас есть гении другого рода, с которыми я познакомлю тебя, как только представится случай. Наш эйвонский лебедь спел свою последнюю песню, но у нас остался наш старина Бен, обладающий такой же глубокой ученостью и гениальностью, какие когда-либо вдохновляли того, кто выступал на сцене в туфлях шута и в котурнах трагического героя. Однако не о нем сейчас идет речь; я пришел просить тебя оказать мне любезность и отправиться со мной на лодке вверх по Темзе до Ричмонда, где несколько кавалеров из тех, что ты видел вчера, собираются угостить музыкой и сбитыми сливками с вином букет красавиц, среди которых найдутся такие, чьи прелестные сверкающие глаза способны, могу тебя уверить, отвлечь любого астролога от созерцания звездного неба. Моя сестра, с которой я хочу познакомить тебя, — вожак этой стаи. У нее есть почитатели при дворе, и, хоть мне и не пристало восхвалять ее, она слывет одной из первых красавиц нашего времени.

Лорд Гленварлох не мог отказаться от приглашения, так как присутствие в этом обществе людей, о которых он был столь низкого мнения, было желанным для знатной дамы, одной из самых блестящих красавиц того времени. Он согласился, что было неизбежно, и очень прият но провел день в кругу прелестных веселых дам. Весь этот день он был кавалером сестры своего друга, очаровательной графини Блэкчестер, стремившейся к превосходству в царстве моды, власти и ума.

Она была значительно старше своего брата и, вероятно, отпраздновала уже шесть пятилетий. Но утраченная молодость с лихвой искупалась тщательностью и изысканностью ее нарядов, сшитых всегда по последней заморской моде, и особым даром использовать все известные ей ухищрения, чтобы выгодно оттенить свои черты и цвет лица. При приемах во дворце она, как и все леди ее круга, прекрасно знала, каким тоном в зависимости от настроения монарха следует отвечать на его вопросы, касавшиеся нравственности, политики, науки или носившие просто шутливый характер; говорили, что она употребила немало усилий и личного влияния, чтобы добиться для своего супруга высокого положения, которого старый подагрический виконт никогда не мог бы приобрести при помощи своего заурядного ума и поведения.

Этой леди было гораздо легче, чем ее брату, примирить такого молодого придворного, как лорд Гленварлох, с привычками и обычаями столь новой для него сферы. Во всяком цивилизованном обществе женщины высокого звания и выдающейся красоты задают тон в манерах, тем самым оказывая влияние также и на нравы. К тому же леди Блэкчестер пользовалась влиянием при дворе или над двором (ибо трудно было обнаружить его источник), что создавало ей друзей и заставляло трепетать тех, у кого могло бы зародиться желание примкнуть к стану ее врагов.

Одно время поговаривали, что она тесно связана с семьей герцога Бакингема, с которым ее брат и сейчас очень дружил; и хотя в отношениях между графиней и герцогиней Бакингем наступило некоторое охлаждение, так что их редко можно было видеть вместе, и первая из них, по-видимому, стала вести довольно уединенный образ жизни, — ходила молва, что влияние леди Блэкчестер на всесильного фаворита не уменьшилось вследствие ее разрыва с его женой.

Наши сведения о тайных придворных интригах той эпохи и о посвященных в них лицах не настолько обширны, чтобы мы могли высказать свое мнение по поводу различных слухов, порожденных вышеописанными обстоятельствами. Достаточно сказать, что леди Блэкчестер оказывала большое влияние на окружающих как благодаря своей красоте и уму, так и благодаря общепризнанному таланту в плетении придворных интриг, и Найджелу Олифанту недолго пришлось испытывать на себе ее власть, чтобы стать рабом привычки, повинуясь которой столь многие мужчины в определенный час устремляются в определенное общество, не ожидая и не получая от него никакого удовлетворения, а тем более развлечения.

В течение нескольких недель он вел такой образ жизни. Ресторация была неплохим вступлением ко дню, полному забот, и молодой лорд скоро понял, что, хотя там не всегда собиралось безукоризненное общество, все же она представляла собой самое удобное и приятное место для встречи со светскими знакомыми, с которыми он совершал прогулки в Хайд-парк, посещал театры и другие увеселительные места или присоединялся к веселому, блестящему обществу, собиравшемуся у леди Блэкчестер. И он не испытывал больше отвращения и угрызений совести, которые прежде заставляли его останавливаться в нерешительности на пороге заведения, где разрешались азартные игры, — напротив, он начал свыкаться с той мыслью, что нет никакого вреда в созерцании этих забав, если только соблюдать умеренность, а потому, рассуждая логически, не могло быть никаких возражений и против участия в них, разумеется при тех же ограничениях. Но молодой лорд был шотландец, с ранних лет привыкший к размышлению и совершенно неспособный к поступкам, связанным с легкомысленным риском или расточительной тратой денег. Расточительность не была его врожденным пороком, и вряд ли он мог приобрести его в результате воспитания. Его отца охватывал благородный ужас при мысли о том, что сын когда-нибудь приблизится к игорному столу, но, по-видимому, он больше боялся того, что Найджел станет удачливым игроком, нежели неудачливым. Согласно его взглядам, во втором случае игра имела бы конец — правда, печальный — потерю земного богатства, тогда как в первом зло, которого он страшился, все увеличивалось бы и подвергло бы опасности как тело, так и душу.