Аляска золотая - Андрей Бондаренко

«Может, стоит крепостных мужиков, взятых в это плавание, официально объявить свободными?», — неожиданно отвлёкся от грубой прозы жизни непредсказуемый внутренний голос. — «Обещано же им было, чёрт побери! Обещано? Ну, так и объяви, братец! Гораздо честней все свои обещания — выполнять своевременно, чем бесконечно откладывать их осуществление, выискивая веские причины…. Впрочем, какой — прямо сейчас — в этом толк? Неожиданная воля, свалившаяся, словно снег на голову, непременно снизит среднестатистическую дисциплину. Непременно! Мол: — «Я теперь человек свободный! Какие такие приказы? Не понял! Да кто, вообще, смеет мне приказывать? Пошли все — в место непотребное…». Да, братец…. Давайка отложим это человеколюбивое мероприятие хотя бы до весны? Давай, а? Куда торопиться?».

С юга дул тёплый ветер, сопровождавшийся частыми волнами, упорно бьющими в левый борт шлюпки. Поэтому скорость передвижения была откровенно невелика, что позволило индейским каякам уйти далеко вперёд.

В каждом каяке находилось по три молодых атабаска: двое усердно гребли — вдоль разных бортов, а третий попеременно помогал то одному своему товарищу, то другому. По случаю сильного ветра деревянные стержни в торце каяков, фиксирующие связку лодок с грузовыми плотами, были — с помощью кусочков лосиных шкур — зафиксированы намертво.

На бордовомалиновом закате, когда было пройдено порядка сорока миль, шлюпка, неожиданно подхваченная сильным течением, с удвоенной скоростью устремилась на северовосток, где над широким мысом поднимались дымки походных костров атабасков.

— Река Юхоо! — торжественно возвестила Айна. — Большая река. Хорошая. Быстрая.

— Грыы! — не менее торжественно подтвердила волчица Вупи.

Шлюпка пристала рядом с индейскими каяками, наполовину вытащенными на пологую песчаную косу. Грузовые плотики, снятые с хитрой деревянной сцепки, были предусмотрительно разгружены и надёжно привязаны к прибрежным валунам и чёрным корягам.

— Ночью — опасно! — пояснила Айна. — Ветер ударит. Волны — сильные. Можно не заметить. Юхоо унесёт плоты…

Тихим и погожим утром следующего дня, каяки и шлюпка, обогнув серожёлтую песчаную отмель, пошли на северовосток. В этом месте Юкон через каждые тристачетыреста метров делилась на рукава: широкие и узкие, глубокие и мелководные, густо заросшие камышом. Поэтому шлюпка шла вперёд, ориентируясь сугубо на бурокремовую спину молодого атабаска в каяке, замыкавшим индейскую цепочку.

В протоках было много островов, островков, да и просто — камышовых зарослей, где беззаботно плескалась утиная и гусиная молодь, готовясь в скором времени встать на крыло. Перед носом шлюпки расходились в стороны широкие круги, говорящие о наличие в реке крупной рыбы.

«Братец, да что же это такое, а? Как всё это можно безропотно терпеть?», — возмутился внутренний голос, сам не свой до рыболовных забав. — «Они, сволочи наглые, плещутся себе, а ты должен на них смотреть и захлёбываться вожделенными слюнями? Нет, так дело не пойдёт!

Часа в три пополудни путешественники сделали обеденный привал на одном из островов Юкона. Они разожги костёр, сварили уже привычный походный кулёш: рис — с самыми разными мясожировыми наполнителями, а также местными травами и кореньями, рекомендованными Айной. Ну и чай, в который были добавлены спелые ягоды морошки, малины и черники.

Егор покончил с трапезой одним из первых: уж больно сильно терзал его душу беспокойный рыбацкий зуд. Он отошёл метром на пятьдесятсемьдесят от походного бивуака, срубил длинный осиновый прут и привязал к его кончику тонкую бечёвку. Изза отворота своей видавшей виды треуголки Егор извлёк рыбацкий чёрный крючок (один из трёх) качественной немецкой ковки. В качестве же грузила он решил использовать обычный медный гвоздь, очень кстати завалявшийся в левом кармане камзола.

«А где взять поплавок?», — напомнил о себе внутренний голос. — «Поплавок — в рыбацком деле — вещь наипервейшая!».

Неожиданно справа раздалось негромкое рычание, Егор обернулся: на него выжидательно смотрели тёмноянтарные глаза Вупи, в пасти волчицы чуть заметно дрожала — в последних судорогах агонии — крупная белочёрная сорока.

— Очень кстати! — улыбнулся волчице Егор. — Молодец! Идика сюда! Иди, иди, не бойся…. Хватит рычать, я же не отнимаю у тебя добычу…. Просто заберу дватри пёрышка. Поплавок мне, сестрёнка, нужен…

Снасть была настроена, но подлая рыба категорически отказывалась клевать. Плескалась, пуская широченные круги, в считанных сантиметрах от перьевого поплавка, но крохотные кубики моржового мяса и китового сала, применяемые рыбаком в качестве наживки, презрительно игнорировала.

— Вот же зараза! — расстроился Егор, когда рядом с поплавком вывалил из воды, продемонстрировав бронзовый бок, крупный красавецязь. — Издевательство какоето изощрённое, право слово…

Стараясь не шуметь, на речной берег вышли супруги УховыБезуховы, улыбающиеся и полностью довольные жизнью.

«Обнимаются, как всегда, бесстыдники!», — тут же занервничал внутренний голос. — «Сейчас, наверное, острить примутся, хохмить и издеваться…»

После молчаливого трёхминутного созерцания, Айна тихонько поинтересовалась используемой наживкой. Оглядев моржовые и китовые кубики, девушка язвительно хмыкнула, неодобрительно покачала головой и попросила супруга:

— Ваня, переверни дерево. Да, вот это…

Ухов снял походный сюртук, повесил его на нижнюю ветку ближайшей ёлки, поплевал на ладони и, браво крякнув, выворотил из земли — вместе с огромным корневищем — толстую (по северным меркам) засохшую берёзу. Индианка достала из ножен, закреплённых на поясе, острый охотничий нож и принялась с его помощью отдирать от ствола дерева большие пласты коры.

Вскоре она протянула незадачливому рыбаку кусок белорозовой бересты, на котором шевелились жирные, белокремовые короеды, и ёмко объяснила:

— Черви — хорошо! Вкусно! Они жить в старых берёзах. Под корой. Рыба любить черви. Как Айна — Ваню…

«Полюбился нашей розоволицей красавице русский язык!», — задумчиво прищурился внутренний голос, иногда бывающий избыточно подозрительным. — «Бесспорно, она миленькая, сообразительная и добрая, но…. Както всё это немного странно. Очень уж быстро она залопотала порусски…. Хотя, Айна, если верить местным легендам и преданиям, инопланетного происхождения. Вот и достоверное объяснение её неординарных способностей…».

Егор насадил на острый немецкий крючок упитанного североамериканского короеда, и уже через сорокпятьдесят секунд в высокой прибрежной траве отчаянно прыгал крупный семисотграммовый окунь. Ещё через минуту к нему добавился килограммовый линь, переливающийся в ярких лучах северного солнышка всеми цветами радуги.

«А окунито здесь другие, совсем не похожие на наших, российских!», — заметил внутренний голос. — Торпедообразные такие, плавники — яркоалые, а чешуя — очень крупная, с чёрным отливом…. Красавцы просто!».

В течение получаса он поймал ещё несколько крупных окуней и линей, а также двухкилограммовую светлозелёную щучку. А потом на аппетитного короеда польстился ктото очень уж крупный, кончик удилища, не выдержав нагрузки, сломалась, и неизвестный великан навсегда скрылся в тёмных водах Юкона — вместе с немецким крючком и перьевым поплавком.

— Эх, как крючка жалко! — огорчился Егор. — Если так и дальше пойдёт, то о рыбалке придётся забыть надолго…

— Не грусти, господин командор! — посоветовал записной оптимист Ухов. — У атабасков я видел много крючков, больших и маленьких. Только, естественно, костяных. Они их делают из мелких и острых костей птиц. Особенно для этого дела хороши кости вальдшнепов и болотных куликов…

— Да, собственно, и не в крючке дело! Просто это очень плохая примета, когда добыча уходит вместе со снастью. Причём, уходит, даже не показавшись незадачливому рыбаку. Кто это был? Большой сом, крупный сазан, гигантский окунь? Неизвестно…. Не к добру это! Теперь можно ожидать всяких неприятных сюрпризов. Гадостных таких сюрпризов и подлых…

День за днём путешественники сплавлялись вниз по Юкону, проходя за световой день в среднем шестьдесятсемьдесят миль. Ночное время они проводили на берегу, иногда ставя палатки, взятые из первого промежуточного лагеря, а иногда, когда было откровенно лень, и погода способствовала, то спали попростому — около жарких костров, на подстилках из пышных еловых ветвей.

И всё бы ничего, но уже на вторые сутки пути у Егора начались существенные проблемы с его пятой точкой. Мягкое место нестерпимо болело, противно ныло и постоянно затекало. Он беспокойно ворочался на шлюпочной скамье и поминутно менял положение тела, только всё это помогало слабо. Жизнь разделилась на две части: на пытку шлюпочной скамьёй и на неземную благодать привала. Судя по отдельным репликам, и остальные соратники, исключая ко всему привыкших атабасков, испытывали аналогичные проблемы.