Эдгар Аллан По. Причины тьмы ночной - Джон Треш

незначительные изменения, на Вселенную, находящуюся в постоянном развитии. Эта «эволюция» разворачивалась в соответствии с едиными механическими законами, заложенными в самом начале.

Роман (или романы) начался с небулярной гипотезы – идеи о том, что Солнечная система образовалась из облаков рассеянной материи. Это был яркий пример «закона развития», проходящего через всю историю Вселенной: он предполагал, что «образование тел в космосе продолжается и в настоящее время», а туманности, видимые в ночном небе далеко от Земли, постепенно формируют свои собственные планеты и солнца. Далее в книге подробно описывалась геологическая история, возникновение микроскопических «инфузорий» и «анималькуль», а также постоянное, непрерывное появление все более сложных форм жизни – растений, млекопитающих и приматов, вплоть до «многочисленных народов» человеческой расы.

Единый процесс жизни, разворачивающийся в нескольких сериях в соответствии с относительно ограниченным набором физических и органических законов, распространил «одушевленные племена» живых существ по всей планете. Книга заявляла, что «разница между разумом у низших животных и у человека – это разница только в степени, а не в специфике». Напротив, объяснял ее автор, «жизнь везде одна. Низшие животные – лишь менее совершенные виды той формы бытия, которая совершенна в нас самих».

Центральное место автор отвел небулярной гипотезе, подвергнув теорию новому тщательному изучению. Хотя один из ее создателей, Лаплас, подозревался в атеизме, Уильям Уэвелл предложил гипотезу в качестве доказательства божественного творения: Солнечная система могла образоваться из туманного пара – но, спрашивал Уэвелл, что, «кроме замысла и разума», могло спровоцировать этот процесс? В 1837 году астроном из Глазго Джон Прингл Никол в своей работе «Взгляды на архитектуру небес» еще больше популяризировал гипотезу, восхваляя Лапласа за открытие «той первобытной творческой мысли, которая зародила нашу систему, спланировала и определила ее судьбу». Никол рассматривал теорию как подтверждение единого естественного закона и использовал ее для поддержки радикальной, неявно материалистической программы. Джозеф Генри восхищался «точным описанием явлений, связанных с устройством Солнечной системы» и счел гипотезу «величественным, но простым представлением о процессе, который Божество приняло при создании Вселенной». Даже богословский журнал The Princeton Review рискнул предположить, что небулярная гипотеза – «вероятно, истинная теория Вселенной».

Однако в новой книге «Следов» гипотеза о небулярных образованиях оказалась на опасной территории. Она напрямую связывает теорию с материалистическими теориями трансмутации, предполагая, что жизнь возникла непосредственно в результате взаимодействия обычной материи и электричества. В качестве доказательства она ссылался на эксперименты Эндрю Кросса, в ходе которых крошечные организмы, казалось, возникали при воздействии электрического тока на силикат калия и нитрат меди. Обновляя деизм восемнадцатого века, книга подчеркивала, что творение – непрерывный, «прогрессивный акт», подчиняющийся единому закону развития – не было завершено. Автор выдвинул «предположение», что человечество в его нынешнем виде готовит «возможное развитие более высоких типов человечества», – «вида, превосходящего нас в организации, более чистого в чувствах, более мощного в устройстве и искусстве».

Собрав воедино разрозненные и специализированные науки, «Следы» переписали историю Вселенной. Бог больше не принимал активного участия в управлении каждым моментом творения, вместо этого законы, заложенные давным-давно, разворачивались постепенно, с течением времени, продвигая каждую новую главу вперед в соответствии со сложной программой, раскрываемой поэтапно. На земле борьба души отдельного человека за спасение больше не играла центральной роли – ее заменило стремление отдельных «видов» и «жизни» в целом к реализации целей прогресса.

Представление о том, что даже самые резкие изменения в природе подчиняются «единому закону», выдвигали френолог Джордж Комб, геолог Чарльз Лайель и, что еще более провокационно, математик и изобретатель Чарльз Бэббидж в своем Девятом Бриджуотерском трактате – незваном дополнении к Бриджуотерской серии естественно-теологических трактатов. Чтобы объяснить появление закономерных изменений в природе, Бэббидж использовал пример своей собственной вычислительной машины (того самого удивительного устройства, которое По сравнивал с «Турком Мельцеля»). Бэббидж мог запрограммировать свою машину на неожиданный скачок в последовательности напечатанных чисел. Точно так же, утверждал он, удивительное новшество в природе, которое может показаться «чудом», стоит рассматривать как результат заранее установленного механического закона, который мы еще не понимаем.

Автор «Следов» одобрительно цитировал книгу Бэббиджа. По словам одного американского рецензента, «Следы» стали «самой тщательной попыткой, которая была предпринята в наше время, создать механическую теорию Вселенной». Но поскольку подобные аргументы возлагают ответственность за создание видов на законы самой Вселенной, их трудно отличить от атеизма. Йельский химик и выдающийся редактор Бенджамин Силлиман жаловался, что в Англии все ошибки книги были «проглочены высшими классами, для которых каждая вещь, смело заявленная в увлекательном стиле, является Евангелием». Он счел послание книги «ложным в религии и философии».

Для второй американской публикации «Следов» издательство Wiley and Putnam приняло неординарное решение включить в книгу предисловие конгрегационалистского священника Джорджа Чивера (чьи стихи По назвал «второсортными»). По сути, Чивер советовал читателям игнорировать аргументы, за которые они заплатили хорошие деньги, отвергая книгу как «изощренную попытку исключить Бога из его собственного мира». Фрэнсис Боуэн, редактор бостонского North American Review, увидел в книге «истинный характер и тенденцию» как возрождение материалистического атомизма Демокрита, Эпикура и Лукреция. Тайлер Льюис, профессор греческого языка в Нью-Йоркском университете, резюмировал ее как «пустой атеизм, холодный, безрадостный и бессердечный».

Книга вынудила признанных ученых искать ответ. Чарльз Лайель ее осудил, Джон Гершель посвятил свое выступление на конференции БАН в 1845 году ее опровержению. Геолог Адам Седжвик предупреждал: «Если книга правдива, то труды трезвой индукции напрасны, религия – ложь, человеческий закон – глупость и несправедливость, а мораль – вздор». В США Джеймс Дэвенпорт Уэлпли, врач и геолог из Нью-Йоркского университета, отверг «ложные выводы» книги и высмеял ее утверждения.

Анонимность автора «Следов» тщательно оберегалась, что только добавляло вопросов. Читателям пришлось потрудиться, чтобы догадаться о происхождении книги и понять, как интерпретировать ее цели. Был ли автор шарлатаном, дилетантом, провокатором или ученым, получившим свободу анонимности, чтобы отстаивать свои истинные взгляды? Подобно тому, как По спрашивал о «Какбишь Васе», читатели по обе стороны Атлантики с нетерпением спрашивали: «Кто это написал?», а затем расхватывали экземпляры. The Broadway Journal, новый литературный еженедельник Чарльза Бриггса, заметил: «Она прекрасно рассчитана на миллионы и, будучи проданной по низкой цене, должна <…> быстро раскупаться». Барнум вряд ли мог сделать лучше.

Одно из самых ранних американских объявлений о «научном романе» появилось в февральском номере The American Review за 1845 год: Whig Journal of Politics, Literature, Art, and Science.

В том же номере было опубликовано новое поразительное стихотворение, в котором затрагивались тайны жизни и смерти. Его автор оставался неизвестен – оно было подписано псевдонимом. Как и «Следы», стихотворение сразу же произвело сенсацию.

Кто его