Эдгар Аллан По. Причины тьмы ночной - Джон Треш
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Философия извне
По еще глубже погрузился в тайны в «Месмерическом откровении», опубликованном в «The Columbian Magazine» в августе 1844 года. Она имела формат медицинской статьи, повторяя отчеты о случаях из практики в New-York Dissector и журнале Фаулеров The American Phrenological Journal. Однако в руках По месмеризм открывал странные истины о Боге, космосе и человеческих страданиях.
«Как бы сомнительны ни оставались пока попытки дать месмеризму научное объяснение, поразительность его результатов признана почти безоговорочно. Только «записные скептики» отрицают, что опытный месмерист может ввести субъекта в «патологическое состояние», напоминающее смерть, во время которого пациент «воспринимает с исключительной чуткостью явления, обычным органам чувств не доступные»».
По представляет себя как П., магнетизера с пациентом под его опекой, мистером Ванкирком. Однажды Ванкирк вызывает его к себе, охваченный тревогой о «бессмертии души». Читая работы философа-спиритуалиста Виктора Кузена и трансценденталиста Ореста Браунсона, Ванкирк в состоянии гипноза прослеживает удивительные цепочки мыслей, где «рассуждение и вывод, причина и следствие» проявляются одновременно. Очнувшись, он все забывает.
Они договариваются об эксперименте: П. будет задавать Ванкирку вопросы, пока тот находится в состоянии «сон-бодрствование». Пациент во сне излагает «последовательность убедительных рассуждений», начиная с природы Бога, который не является ни духом, ни материей в обычном понимании. Материя эта имеет градации, от грубой до очень тонкой, и представляет собой чрезвычайно тонкую жидкость, состоящую из атомов настолько крошечных, что они «неделимы и едины». «Эта первоматерия, или нерасторжимая материя, не только проникает собой все сущее, но и является побудительной причиной всего сущего и, таким образом, сама в себе и есть все сущее. Эта материя и есть бог». Действительно, месмерическое откровение.
Ванкирк объясняет, что эта «редкая материя» слишком тонка для восприятия нашими органами чувств, пока она не сгущается, образуя «туманности, планеты, солнца и другие тела», и только ангелы, не наделенные органичностью, воспринимают ее наиболее утонченное состояние. Наши органы чувств, воспринимающие при контакте с грубой материей, приспособлены к земной атмосфере и сущностям. В то же время,
«На Земле найдется немало такого, существования чего жители Венеры не могли бы воспринять, и многого, что на Венере видимо и осязаемо, мы бы не были в состоянии заметить и воспринять. Но для существ, не наделенных органичностью, для ангелов, – вся нерасторжимая материя является сущностью, то есть, иначе говоря, все, что мы определяем словом «пространства», для них – вещественнейшая реальность, и в то же время звезды – именно в силу того, что мы считаем доказательством их материальности, – оказываются вне восприятия ангелов, и эта их невосприимчивость прямо пропорциональна тому, в какой мере нерасторжимая материя – в силу тех своих свойств, которые заставляют ее казаться нам не материей вообще, – не поддается восприятию органической[57]».
Жители Венеры, утверждает он, имеют органы, позволяющие приспособиться к их окружающей среде, так же как мы, земляне, приспособлены к своей. Только ангелы чувствуют самую тонкую материю, которую мы называем пространством.
Смерть меняет все. «Существует два вида телесности: зачаточная и полная – соответствующие состояниям гусеницы и бабочки. То, что мы называем словом «смерть», – всего лишь мучительное преображение. Наше нынешнее воплощение преходяще, предварительно, временно. А грядущее – совершенно, законченно, нетленно. Грядущая жизнь и есть осуществление предначертанного нам».
Но почему, спрашивает П., необходимо пройти через несовершенную, болезненную, рудиментарную жизнь?
Ванкирк бормочет: «В неорганической жизни страдание немыслимо, отсюда – необходимость органической».
«П. А какая благая цель при этом достигается?
В. Все сущее хорошо или плохо в сравнении с чем-нибудь. Обстоятельное исследование убеждает, что наслаждение во всех случаях является не чем иным, как только противоположностью страдания. И в чистом виде наслаждение – фикция. Радость нам дается лишь там, где мы уже страдали. Не испытать страдания значило бы никогда не познать блаженства. Но я уже указывал, что в неорганической жизни страдание немыслимо, отсюда – необходимость органической. Страдания в начальной, земной жизни являются залогом блаженства конечной, небесной жизни».
Диалог По стал месмерическим вкладом в теодицею – термин, введенный философом Лейбницем для объяснения причин, по которым благосклонный и всемогущий Бог допускает зло и страдания. Завороженный пациент По доказывает «сравнительную» или «относительную» природу удовольствия и боли: чтобы испытать блаженство вечности, мы должны сначала познать боль тела.
По набросал новую натурфилософию: систематическое объяснение творения, метафизики и жизни. Он утверждал, что всё есть материя, но материя может достичь такого утонченного состояния, что ее невозможно отличить от электричества, магнетизма или духа. Это был материализм, который объяснял силы души, духа и разума. Сам Бог был неотличим от этого всеохватывающего тонкого эфира. Опираясь на труды Сведенборга о чувствах, его провиденциальный замысел требовал непрерывного создания органических существ с органами чувств, приспособленными к их обстоятельствам. Их боль являлась прелюдией к блаженству, которое должно было за ней последовать.
Как и рассказ о воздушном шаре, который он написал по прибытии в Нью-Йорк, «Месмерическое откровение» представляло собой произведение воображения, замаскированного под фактический отчет. Но это не было мистификацией: По проверял серьезные предположения о природе реальности. Если его выводы бросали вызов фундаментальным методам и предположениям науки и теологии – что ж, тогда теология и наука должны были измениться.
Скандальный «научный роман»
В том же году в прессе появился более серьезный вызов устоявшейся науке и религии: анонимная книга «Следы естественной истории творения». Впервые опубликованная в Эдинбурге в 1844 году, книга выдержала семь изданий в течение последующих трех лет, завоевав читателей в США и Великобритании.
«Следы» называли «научным романом». С помощью увлекательного языка и ярких образов она рассказывала единую историю происхождения Солнечной системы и жизни, сплетая воедино современные открытия всех наук. Она заменила, по сути, статичную христианскую Вселенную, где между сотворением мира и апокалипсисом происходили лишь
