По ту сторону сознания: методологические проблемы неклассической психологии - Александр Асмолов

В отечественной психологии фундаментальное значение для изменения общей стратегии изучения познавательных процессов приобрела работа А. Н. Леонтьева «Образ мира». В этой итоговой и оборванной на полуслове рукописи была принципиально по новому поставлена основная проблема психологии познания: «… В психологии проблема восприятия должна ставиться как проблема построения в сознании индивида многомерного образа мираобраза реальности <…> Психология образа <…> есть конкретно-научное знание о том, как в процессе своей деятельности индивиды строят образ мира — мира, в котором они живут, действуют, который сами переделывают и частично создают; это — знание о том, как функционирует образ мира, опосредствуя их деятельность в объективно реальном мире» (Леонтьев А. Н., 1983, с.254). Будучи поставлена в таком аспекте основная проблема психологии познания кажется очевидной, чуть ли не тривиальной, пока не выделены те следствия, к которым приводит именно такая ее постановка. Методологический смысл работы А. Н. Леонтьева «Образ мира» в значительной степени в том и состоит, что она снабжает психолога знанием о том, чего он не знает.

Первое из положений, вытекающих из новой постановки основной проблемы психологии познания, — это положение об изучении закономерностей построения Образа мира у животных и человека только в контексте их приспособления к четырехмерному миру, включающему такие объективные формы бытия как трехмерное пространство, время (движение), а также созданное общественной практикой пятое квазиизмерение— поле значений (А. Н. Леонтьев). Знаем ли мы, с каким из этих измерений в первую очередь связана память? Отметим, что вопросы о детерминации памяти, ее связи с объективными измерениями предметного мира в прямом виде в традиционных исследованиях по памяти практически не ставятся. Самым предварительным вариантом ответа на этот вопрос может стать следующее допущение: память — это ориентировка, обеспечивающая приспособление развивающихся биологических видов к такому объективному измерению мира как изменение мира во времени. Иными словами, вклад памяти в Образ мира прежде всего связан с ориентировкой во времени. Один вопрос рождает другие. Что собой представляет время и как оно детерминирует память? Как приспосабливаются ко времени различные биологические виды?

О природе времени в психологии известно до обидного мало. Такие классические труды как исследования В. И. Вернадского о качественно различных структурах времени затронули психологию лишь по касательной. С трудом пробивает себе дорогу в редких конкретных исследованиях тезис одного из основателей отечественной психологии С. Л. Рубинштейна о качественно различном времени в процессах неорганической природы, в эволюции органической природы, в социогенезе общества и в истории жизни человека, то есть тезис о зависимости времени от тех систем, в которые оно включено (см. Рубинштейн, 1973). Однако подобные исследования начинают появляться. В одном из них (см. Головаха, Кроник, 1984) поднимается вопрос о времени как детерминанте психических процессов и дается характеристика различных структур времени: «физического» или «хронологического» времени, к которому до сих пор сводится представление о времени в позитивистски ориентированной психологии познания; «биологического» времени, зависящего от жизнедеятельности биосистем и изучаемого прежде всего в цикле работ о биологических часах; «социального» времени, обусловленного особенностями социогенеза конкретноисторических общностей (кто, например, назовет сегодня поездку из Москвы в Петербург путешествием, как это сделал А. Н. Радищев); «психологического» времени личности, представляющего собой одновременно условие и продукт реализации деятельности в ходе жизненного пути личности.

Единственная в психологии и биологии опирающаяся на богатый фактический материал попытка раскрыть то, как по разному вписываются эти виды времени в эволюционный процесс приспособления животных и человека к миру, показать взаимосвязь различных структур времени друг с другом осталась незамеченной. Эта попытка принадлежит создателю «физиологии активности» Н. А. Бернштейну. Выявляя детерминацию процессов психического отражения действительности временем и пространством в ходе эволюции движений у животных и человека, Н. А. Бернштейн писал: «Эволюция взаимоотношений пространственных и временных синтезов с афферентными и эффекторными системами соответственных уровней [уровней построения движений. — А.А.]складывается существенно по-разному. На уровне С [уровень пространственного поля. — А.А.]они образуют объективированное внешнее поле для упорядоченной экстраекции чувственных восприятий. На уровне действий они создают предпосылки для смыслового упорядочения мира, помогая вычленению из него объектов для активных манипуляций. Так, из афферентации вырастает (субъективное) пространство, из пространства — предмет, из предмета — наиболее обобщенные объективные понятия. Наоборот, временные синтезы на всех уровнях стоят ближе к эффекторике. На уровне синергий они влиты в самый состав движения, воплощая его ритмовую динамику [время выступает как ритм, временный узор. — А.А.].На уровне пространственного поля они определяют скорость, темп, верное мгновение для меткого активного реагирования. На уровне предметного действия время претворяется уже в смысловую связь и цепную последовательность активных действий по отношению к объекту. Из эффекторики вырастает таким путем (субъективное) время; из времени — смысловое действование; из последнего на наиболее высоких уровнях — поведение; наконец, верховный синтез поведения — личность или субъект» (Бернштейн, 1947, с.26). Приводимые Н. А. Бернштейном факты о различной представленности времени в процессе построения движений, о неразрывной взаимосвязи временных и пространственных синтезов с эффекторикой и афферентацией дают основания как для изучения переходов объектной детерминации памяти в предметную детерминацию, так и для исследования зависимости памяти от физического, биологического и социального времени. Они позволяют наметить конкретный путь к выявлению закономерностей построения Образа мира в контексте приспособления животных и человека к многомерной действительности.

Второе положение, вытекающее из постановки проблемы психологии познания как проблемы построения образа мира, — это положение об амодальном характере образа мира (А.Н Леонтьев). Образ мира так же амодален, неразложим на слуховую, зрительную, тактильную и другие сенсорные модальности, как и объективный мир, изображенный в этом образе. Если взглянуть на традиционную психологию познания как бы со стороны, то непредвзятому наблюдателю откроется следующая картина: исследователи разных направлений заняты решением вопросов о том, сколько информации воспринимается за определенный интервал времени, какими средствами записывается, кодируется информация, как информация зависит от сенсорной модальности и т. п.; при этом проявляя удивительное безразличие к тому, что познается субъектом в мире и для чего познается. Не похожа ли эта картина на попытку понять содержание и цель разговора без знания языка, подсчитывая, сколько звуков издается говорящим в минуту и фиксируя, каким ухом повернут слушатель к говорящему человеку? Ни на мгновение не умаляя необходимости решения трех первых вопросов, которыми преимущественно занята когнитивная психология, мы хотим лишь подчеркнуть, что они должны занять подчиненное положение к вопросам о том, что и для чего познается субъектом в мире. Неудачи когнитивной психологии памяти при попытках прописать акустическую или артикуляционную форму кодирования только за кратковременной памятью, а семантическую форму кодирования — за долговременной памятью представляют собой своеобразное подтверждение положения об амодальном характере образа мира, о том, что в психологии познания нужно «…исходить не из сравнительной анатомии и физиологии, а из экологии в ее отношении к физиологии органов чувств» (Леонтьев А. Н., 1983, с.259). Знаменательно, что в этом пункте новый подход к психологии познания пересекается с биологическими исследованиями, занятыми изучением механизмов органического субстрата памяти. На смену физиологии памяти, замыкающей исследования памяти внутри изолированного организма, приходит эволюционная биология памяти, разрабатывающая представления об адаптивной функции памяти в филогенезе и онтогенезе. Эти идеи звучат в монографии Е. Н. Соколова «Нейронные механизмы памяти и обучения» (1981), выделяющего в качестве перспективы изучения биологических механизмов памяти этологический подход к памяти, который в сочетании с анализом реакций отдельных нейронов приведет к единому нейроэтологическому методу.