Хольмгард - Владимир Романовский

Судя по звуку, гости удалялись. Анатолий подождал еще немного и рукавом вытер обильно проступивший на лбу пот. На улице начинало темнеть.

Что же не идет тощий варанг, думал Анатолий, отчаиваясь. Что же он не идет. Я так с ума сойду. Ни о чем думать не могу. Сел было разбирать вяткин перевод, строчки в разные стороны расползаются. Жену в комнате запер, чтобы на улицу не ходила, в подсобное помещение не совалась, не болтала попусту. Орет жена, будто ее розгой охаживают за блуд. Сколько это будет продолжаться? Скоро главный нагрянет, служба вечерняя, вчерашнюю пропустил. Не убили ли варанга? Бедный он, бедный. Спасает женщин. И типа этого. Но, в конце концов, раз он спасает — то и есть это его дело, а не мое. Впутал он меня. Зачем? Несправедливо это. Совсем несправедливо. Так не поступают. Лучше бы денег дал на церковь. Впрочем, он и дал — но не от себя, от князя. А от себя пожалел дать. Хоть и помолился, вроде бы, у алтаря — но не так, как молиться положено, а молчал все время, только губы двигались. Неужто его убили? Куда он пропал? Жалко. Хороший он. Только вот морока от него несусветная.

Через час в дверь снова постучали. Либо опять лихие гости, либо главный, подумал Анатолий, холодея. Темно уж на улице. Он протопал к двери и на этот раз спросил:

— Кто там?

— Это я, — тихо сказал Хелье.

— Ну наконец-то!

Анатолий отпер засовы. Хелье стоял на крыльце, мокрый с головы до ног.

— Как? Почему? — спросил Анатолий, глянув на небо. На небе горели первые звезды, дождя вроде не было.

— Все в порядке? — осведомился мокрый Хелье.

— Нет, очень донимать.

— Женщины?

— Там, но очень хлопотно.

— Ладно. Пойдем. Кормил ты их?

— Кормил, нельзя не кормил. Живые твари.

Зажгли свечу и прошли в подсобное помещение.

— Здравствовать всем, — объявил Хелье.

— Ох, наконец-то, — раздались женские голоса.

— Давно пора, — донесся из угла голос Годрика.

— Уходим, — сообщил Хелье.

— Ты мокрый весь, — Любава первая подошла к нему.

— Это я принял омовение, — объяснил Хелье. — Освежает. Нам пора. Помнишь Явана, Любава? Вот к нему и пойдем. Вдвоем. А эти двое выйдут через церковь.

— Чего, какую церковь? — удивился Годрик.

— Там сейчас служба как раз заканчивается. Народу не то, чтобы много — самые верные только. В городе что-то происходит, посему. По выходе сейчас же повернете направо и еще раз направо. Там дверь, она же боковая дверь молельни. Выйдете в нее, дождетесь конца службы.

— Это не опасно? — спросила Белянка, не зная, как еще выразить свои опасения.

— Головушка моя пропащая, — сказала ничего не понявшая служанка.

— Не перебивайте вы обе, — строго прикрикнул на них Хелье. — Годрик, ты слушаешь?

— Я всегда всех слушаю, — сообщил Годрик, — только ничего толкового давно не слышал. Года три уж как. Но все надеюсь.

— Дир ждет у южной оконечности стены детинца, с лодкой. Погрузитесь и поедете в дом Викулы, к Белянке. Там нас уже искали, поэтому там теперь безопаснее всего. Впрочем, если заметите опасность, езжайте оттуда в Верхние Сосны, к князю. Не обидит, я думаю.

— А что там на улице? — спросил Годрик.

— Народ шныряет туда-сюда. Думаю, проскочите, но старайся все же не привлекать внимания. Иди не очень медленно, но и не беги, и смотри, чтобы девушки не отставали, но и не очень их понукай.

— Это я и так знаю, — сказал Годрик. — А не лучше ли здесь отсидеться, пока они там шнырять перестанут?

— Не лучше. Не может же Анатолий неделю жену свою взаперти держать.

— Я бы помог.

— Годрик, не спорь. Идите. Любава, ко мне.

Годрик, сопровождаемый Белянкой и служанкой, прошествовал мимо, в узкий проход. Белянка, проходя мимо Любавы, отчаянно на нее посмотрела. Любава обняла ее и поцеловала в щеку. Это явно не обнадежило Белянку. Но выхода, очевидно, не было.

Подождав, пока дверь в молельню закроется, Хелье сказал Любаве так:

— Быстрым шагом, не бегом, кратчайшим путем. По дороге придется несколько раз перелезть через изгородь. При этом рот нужно держать закрытым, даже если порвалась понева или ободралось бедро или колено. Совсем закрытым. Как будто нету рта. Дышать только носом.

Любава хихикнула нервно. К образу мыслей Хелье она успела привыкнуть. Но страшно.

Стук во входную дверь заставил мужчин содрогнуться. Жискар положил руку на рукоять. Дверь отворилась, и трое вздохнули с облегчением. В занималовку вошел хозяин дома.

— Добро пожаловать, — сказал Яван. — Думаю, что сами вы не сберетесь скоро пообедать, ратники все съедят. Был я давеча на торге, если б знал, прикупил бы еще чего-нибудь. Там теперь толпа, на вече три бирича непрерывно говорят речи.

— Опередили тебя, mon roi, — заметил Жискар.

— Какие речи? — спросила Ингегерд.

— Темно, — сказал Ярослав. — Народ на торге в такую темень? Можешь сесть, Яван.

— Толпы. Горят факелы везде, — рапортовал Яван. — Говорят всякие глупости. Я уж собирался ехать к тебе, князь, а ты, оказывается, тут. Что-то срочное, да? Предупреждаю, денег по-прежнему нет.

— Что именно говорят биричи?

— Разное.

— Точнее.

— Стыдно сказать.

— Ничего, потерпишь, и мы потерпим. Говори, Яван.

— Не хочу.

— Ты не ломайся! — вдруг яростно сказал Ярослав. — Не времени на твои торгашеские ужимки! Деньги обещанные ты мне не представил, в казне нехватка! Так что уж говори, раз на большее не способен!

В свете свечей было видно как Яван стремительно бледнеет.

— Говорят, что князь предатель, — сухо сообщил он. — Что Детин купил себе помилование у князя за половину своего состояния. Говорят, что князь всю Землю Новгородскую собирается передавать во владение Сигтуны, и Сигтуна уже подписала договор, согласно которому дань увеличивается вдвое. Говорят, что князь собрался за море, чтобы привести в Новгород пятьдесят тысяч варангов. Говорят, что посадницей он сделает сестру свою Марию, у которой есть грамота, а в грамоте значится семьсот имен. По утверждении Марии в детинце эти семьсот будут схвачены и казнены. Говорят, что в эти семьсот входят лучшие мужи города. Что такое лучшие мужи — не уточняется. Говорят, что у князя есть договор со Свистуном, который обещал князю устранить посадника Константина. В данный момент у князя нет денег заплатить Свистуну, и князь велел ему, вместо оплаты, пройти по городу со своими людьми и взять все, что им понравится и что они смогут унести и увезти. Вроде все. А, нет. По поручению князя убит был брат его Глеб на пути своем в Новгород с целью рассказать новгородцам правду о Ярославе.

— Не то я перестал понимать шведский, — заметил Жискар, — не то ты сейчас говорил по-славянски, не то я просто тупой. Но скажи — какую правду мог рассказать Глеб? Просто интересно.

— Жискар, уймись, — попросил Ярослав.

— Нет, мне интересно.

— Уймись, листья шуршащие!

— Что за правда?

— Какая разница! — раздраженно сказал князь. — Народу только скажи — правда, а уж как она, правда эта, выглядит, они сами придумают. Стало быть, Глеба убил я? — спросил он, поворачиваясь к Явану.

— Так говорят.

— И народ согласен?

— В общем, да.

— Про жену мою тоже говорят?

— Да. Рассказать?

— Нет, не надо.

— Я хочу слышать, — сказала Ингегерд.

— Праздное любопытство, — отрезал князь. — Сидите все здесь. Я сейчас.

— Князь… — начал было Жискар.

— Все здесь! — рявкнул на него Ярослав. И вышел.

— Ну ты, Яван, полегче бы. Ну, вспылил князь, ну… — посетовал Жискар.

— А помолчи-ка, — ответил Яван холодно, глядя на дверь спальни.

— Все-таки расскажи, что про меня говорят, — допытывалась Ингегерд.

— Говорят, что ты курица сопливая, — ответил Яван. Перекинув ногу через ховлебенк, он замер, глядя в одну точку.

Вскоре вернулся Ярослав. Прикрыв дверь, он сообщил:

— Послал ратника… Локку… за остатками Косой Сотни.

— Значит, мы скоро убежим? — спросила наивно Ингегерд.

— Когда я предлагал тебе уехать, ты не хотела, — заметил Ярослав. — С тех пор взгляды твои, как видно, поменялись. Яван, сядь к княгине, расскажи ей что-нибудь про Киев или Грецию. Мне нужно посоветоваться с Жискаром.

Яван очнулся от забытья, посмотрел осмысленно и враждебно, и пересел к Ингегерд.

— Позволь представиться, княгиня. Торгаш Яван.

— Он что-то нехорошее замыслил, — тихо сказала Ингегерд. — Не нравится мне это. Не сердись на него, он не со зла. Есть охрана — Косая Сотня. Нужно уезжать. Путь свободен. О чем тут думать, о чем советоваться?

— А кесари — они все такие, — объяснил Яван. — Когда есть хороший выход из положения, им непременно нужно с кем-то посоветоваться, чтобы вышло хуже. Такая у них доля безутешная управленческая.

Ярослав и Жискар тихо спорили о чем-то. В какой-то момент Жискар нехарактерным для него движением схватил свинцовую палочку, перевернул какую-то грамоту у Явана на столе…