Провокатор - Сергей Валяев

— Тем более! — гаркнул высокопоставленный чин. — Жду предложений, генеральская рать!

— Блядь! — в глубокой задумчивости проговорил Артиллерист и заскрябал лысину. — В смысле, бардак!

Я человек не злопамятный. И даже добродушный, особенно тогда, когда выпью столько, сколько требует моя душа. Я люблю людей всей своей израненной душой. Для меня русские, французы, англичане, венгры, литовцы, греки, болгары, латыши, украинцы, туркмены, поляки, грузины, казахи, армяне, румыны, югославы, азербайджанцы, японцы, узбеки, немцы, таджики, чехи, албанцы, датчане, исландцы, белорусы, евреи, итальянцы, молдаване, киргизы, ирландцы, эстонцы, башкиры, якуты, вьетнамцы, индусы, чуваши, буряты, иранцы, иракцы, афганцы, шведы, дагестанцы, удмурты, чеченцы, ингуши, швейцарцы, кабардинцы, балкары, калмыки, португальцы, норвежцы, мари, мордва, татары, финны, голландцы, северо-осетины, китайцы, ливанцы, филиппинцы, киприоты, жители Багамских островов, алжирцы, сирийцы, коми, тувинцы, американцы, канадцы, турки, либерийцы, марокканцы, суданцы, тунисцы, гаитяне, доминиканцы, кубинцы, мексиканцы, никарагуанцы, панамцы, австрийцы, австралийцы, чилийцы, аргентинцы, боливийцы, бразильцы, жители Виргинских островов, колумбийцы, перуанцы, суринамцы, уругвайцы, пуэрториканцы, сенегальцы, южноафриканцы, монголы, ангольцы, бенинцы, ботсванцы, бурундийцы, габонцы, замбийцы, кенийцы, жители Микронезии, люксембуржцы, андоррцы, лихтенштейнцы, иорданцы, фиджийцы и многие-многие-многие народы и народности, населяющие номенклатурное космическое тело, — все они для меня буквально на одно лицо; проще говоря, мне плевать, какой человек и откуда, пусть он даже будет бледно-серо-буро-малиновый в клетку, или крапинку, или полоску, главное чтобы он был хорошим. А это, на мой взгляд, самая трудная работа у нас на планете — быть человеком.

И поэтому прощаю человеческие слабости. Даже бывших школьных друзей. Мокрый от переживаний, еще более, повторюсь, щетинистый, взволнованный, он прорвался сквозь кольцо восторженных почитателей моего таланта. (Дамы, между прочим, хватали за ляжки и за кое-что другое, круглое. Я защищался как мог.)

Наконец мы обнялись, бывшие школьные приятели, сидевшие в славные жирноватые питейные времена за одной партой. Кажется, что чуть ли не с рождения мы были вместе, как вместе были наши легендарные прадеды. Правда, его легендарный прадед был легендарнее моего. Тут ничего не попишешь. Каждый создавал «свою» легенду, и кому-то везло в этом бесхитростном деле больше, а кому-то меньше. В шестнадцать командовать полком? Крепко-крепко. Расстреливать угрюмых крестьян без суда и следствия? Крепко-крепко. Рубить клинком замороченные головы тех, кто вовремя не поспешил сделать выбор в пользу же себя? Крепко-крепко.

А теперь возникает закономерный вопрос: может ли шестнадцатилетний рубщик собственного народца сохранить нормальную психику? Ой, болтают, что этот, впереди скачущий, был малость того — колотый на голову.

То ли по гнилой природе своей, то ли по обозначенным кровавым событиям. Или обманули мальца?

— Да здравствует мировая революция! — сказал дедушка Ленин и вручил бессознательному юному отряду стальные клинки. Вернее, добрый, крепко колотый на голову, тайком пьющий шампанское «Аи», разлагающийся сифилисом палач сказал:

— Да здг'авствует кг'овавая миг'овая г'еволюция!

И пустил под клинический нож великую страну, решив чужой кровью обессмертить свою товарно-продажную душонку. И теперь мы все заложники безумных, неистовых идей, заложники невинной крови, заложники разрушительного разложения.

Безумие, кровь, разложение передалось нам по прямому наследству. От легендарных дедов и прадедов. Их можно было бы простить, если бы нам всем, наследникам, не было так худо. Вирус безумия разрушил окончательно когда-то великую державу: ее деление происходит уже на уровне клеток. Если человека считать клеткой. Зараженное бациллой ненависти, злобы, бешенства пространство, больное и отвратительное, становится просто опасным для мирового сообщества.

В добрые времена сумасшедших прятали в дома печали; теперь там находятся практически здоровые, а безумцы ходят мимо стен дурдомов и делают вид, что они работают, говорят между собой, выпускают газеты, читают их, смотрят телевизоры, спорят на сложные политические проблемы, воспитывают детей, сношаются, едят пищу, негодуют, страдают, смеются, назначают свидания, митингуют, дарят женщинам цветы, жрут пирожные «корсар», защищают диссертации, едут на море, лечат геморрой, умирают и так далее, и так далее.

Какой обман, господа! Не пора ли нам всем, опасно вооруженным, с генетически нарушенным кодом, дружной гурьбой отправиться в уютный, домашний Сумасшедший Дом, который построят нам народы мира? Чтобы мы в нем нашли успокоение и клеили нужные картонные коробочки для парфюмерно-косметических нужд. Ан нет, не желаем, продолжая бесславный, бессмысленный, бесконечный путь своих дедов и прадедов. Одна надежда на детей наших детей. Или детей, детей, детей наших детей?

Впрочем, мне жаловаться на своего прадеда грех: был он профессиональным кинематографистом, сделав два-три хороших, быть может, замечательных фильма, выпукло отпечатавших время лжи и регресса. Не боец мой прадед. Хотя, слава Богу, не рубил лишние головы. Но ведь и клеймил врагов народа, и участвовал в пропагандистских шоу, и получал премии имени любителя-цветовода. (Розы — единственная слабость, которую позволял себе Сосо, примерный ученик Владимира Ильича.)

Однако и я не боец. Что делать — дурная наследственность. Потому что, как и прадед, играю в жизнь на подмостках психлечебницы.

Обнимаюсь с бывшим школьным приятелем, вместо того чтобы садануть в его промежность за гадкое вначале к себе отношение. Не знал, лапоть заросший, что дружба за чашкой водки крепче дружбы народов. Но, повторю, я человек не злопамятный. И поэтому пожалуйста — могу даже потрепать ваши пухленькие, как блинчики, щеки. Как живешь, старик? Славно ты рубишь головы старых краснопузых едоков. Прадед твой бы перевернулся в гробу: он головы белых снимал, а правнучек — красных. Мило-мило, какие, понимаешь, гримасы истории.

Как же ты, Ромик, чувствуешь себя на таком ответственном месте месте кассира? На своем ли ты месте, Небритая рожа? Не боишься ли ты, сытая жопа, голодного обморока? Не мучают ли запоры тебя, Плохиш? Не пойти ли к тебе в гости, бухгалтер-олигарх? Опасаюсь, что ты, сучье племя, не рад все-таки старому другу, которому нужен миллион долларов на доброе дело…

И что же он ответил, этот обожравшийся наемник при беспорочном государевом Теле? Он ответил, усердно чмокая от переполняющих его благовоспитанную тушку чувств, он ответил:

— Нет-нет, я рад тебя видеть, дружище! В гости милости просим, супруга Роза будет счастлива. Что касается запоров, то порой иногда мучают, и поэтому приходится принимать непопулярные в народе меры. Голодного обморока не боюсь: люди понимают, что главное — не делать пирог, а делать его пышным, вкусным и чтобы много, то есть чтобы мне пирога хватило. И что еще, родной?

— На своем ли ты месте, родной?

— На своем ли я месте? — глубоко вздохнул. — Чувствую, что я не на простом месте.

— Верно, — согласился я. — Место украшает человека. Такова наша азиатская традиция. Можешь быть идиотом, а на хорошем месте, смотришь, умен, как наш Создатель.

— Ты хочешь сказать, что я идиот? — обиделся мой бывший приятель.

— Я хочу сказать, что мир своей одной шестой частью сошел с ума!.. ответил я. И многозначительно добавил: — О чем я, кстати, предупреждал в своем фильме «Обыкновенная демократия». Но разве слушают пророка в своем отечестве?.. Слушают идиотов.

— Ты хочешь сказать, что я идиот? — обиделся мой бывший приятель.

— Я хочу сказать, что мир своей одной шестой частью спятил, — ответил я. И добавил: — О чем я, кстати, поставил фильм «Обыкновенная демократия». Советую посмотреть, если не смотрел. Но разве слушают пророка в своем отечестве?.. Слушают идиотов.

— Ты хочешь сказать, что я идиот? — снова обиделся мой бывший приятель.

— Я хочу сказать, что мир своей одной шестой частью!.. — И заорал: Да! Да! Да! Я хочу сказать именно то, о чем ты уже час твердишь. Ты убежденный идиот! Идиотичнее тебя в стране нет! Круглее и пышнее! Впрочем, вас много. Впрочем, вы все на одну рыль!

— Ты мне всегда завидовал, — ответили на мою истерику. — И еще неизвестно, кто из нас… того…

— Дай миллион! — заорал я. — Долларов!

— На что?

— На фильм!

— Вот видишь! — обрадовался Плохиш. — Ты еще больший идиот, чем я.

— Почему?

— Потому что в стране денег нет. Вообще.

— А у тебя, Рома?

— А у меня есть, но в Швейцарии и на Багамских островах, и на Капри, и в Коста-Брава.

— Переведи оттуда сюда.

— Не могу.

— Почему?