Три метра над небом. Я хочу тебя - Федерико Моччиа

— Неплохая обстановочка, да?

Джин заметила, куда я смотрю.

— Да, мы в нее вписываемся. Что ты будешь пить?

За плечами нарисовался официант.

— Добрый день, господа.

Ему около шестидесяти лет и он весьма элегантен.

— Мне — «АСЕ»[44].

— А я — кока-колу и маленькую пиццу с ветчиной и моццарелой.

Официант, кивнув, уходит.

— Эй, после физических нагрузок ты не очень-то заботишься о своем здоровье, а? Белая пицца и кока кола — диета атлетов!

— Кстати об атлетах, ты ведь у нас атлет на халяву, дай-ка мне свой список спортзалов на триста шестьдесят дней.

— Без проблем. Сделаю тебе ксерокс.

— И многие пользуются таким способом?

Возвращается официант.

— Пожалуйста. «АСЕ» для синьорины, а для вас — белая пицца и кока-кола.

Официант ставит заказ на стол, кладет под псевдосеребряную тарелочку счет и удаляется.

— Нет, не думаю. Во всяком случае, я надеюсь…

И мы продолжаем болтать, понемногу открываясь друг другу.

— Ты что, правда никогда не уезжала из Европы?

— Нет. Я была в Греции, Англии, Франции, один раз с двумя подругами даже в Германию ездила на Октоберфест.

— Я тоже там был.

— Когда?

— В 2002 году.

— И я тоже.

— Ни фига себе.

— Да, но самое невероятное заключается в том, что одна из моих подруг — непьющая. Ты не представляешь, что с ней случилось. Она взяла литр пива, знаешь, такие огромные кружки, которые моют в большущих баках, залпом выпила половину и после этого полчаса плясала на столе какую-то тарантеллу, а потом стала выкрикивать: «фонтан, фонтан…» и свалилась на пол, ужас!

Я смотрю на Джин. Она пьет «АСЕ». Я тоже знаю девушку, которая танцевала на столе в ресторане, где мы ужинали. Но она не танцевала на столе во время Октоберфеста… Я вспоминаю Баби — когда я сказал ей, что уезжаю с Полло, Скелло и еще парой друзей на другой машине в Мюнхен, она разозлилась как сумасшедшая. «То есть ты едешь в Мюнхен. А я?» — «Ты — нет… Мы едем мужской компанией». — «Ах так? Хотелось бы верить». А потом оказалось, что этот придурок Манетта из другой машины поехал с подругой. И когда мы вернулись, были долгие разборки с Баби, потому что, конечно, как всегда, рано или поздно, все становится известно.

— О чем ты думаешь?

Я вру:

— О той твоей подруге, которая танцевала на столе. Вам надо было ее заснять. Потом бы вы посмеялись.

— Да, мы как сумасшедшие хохотали тогда, а потом — это не так! Потом, потом… сейчас!

И она, многозначительно глядя на меня, делает очередной глоток «АСЕ». Ой-ой-ой, что же она хочет сказать? Что дело пошло не так? В общем, оно пошло. Джин хочет «сейчас». Но не сию минуту, нет, еще рано. Может, завтра? Да, завтра, не сейчас, позже…

— О чем ты думаешь? Все еще о моей подруге, что танцевала на столе? Не верю. Я вижу, ты вспомнил какую-то другую подругу, с которой познакомился на Октоберфесте и теперь вспоминаешь ваши похождения.

— Плохо видишь.

— Очень хорошо. У меня идеальное зрение.

— Нет, ты плохо знаешь нашу компанию. Ты принимаешь нас неизвестно за кого. Мы люди серьезные, спокойные, не буйные. Конечно, мы любим повеселиться, мы не привыкли в ресторанах лезть из кожи вон, чтобы соблюсти хорошие манеры. «Это делать нельзя, это тоже…» Плевать нам на это занудство.

Я оборачиваюсь, мне повезло. Только что за столик села пара. С ними английский сеттер, они модно одеты, и, что совершенно абсурдно, у обоих подмышкой одинаковая газета «II manifesto». К ним подходит официант, и они что-то заказывают.

— Вот смотри на этих двоих. Они не разговаривают друг с другом.

И правда, они делают заказ раздельно, не советуясь, не спрашивая друг друга, что он или она возьмет. Они рассеянны, не обращают внимания друг на друга, как бы просто дрейфуют рядом.

— Смотри, официант уходит, а они принялись читать, причем у обоих «Il manifesto», ну и ну… Не то чтобы я имел что-то против этой газеты… Точнее, я имею, но это здесь не при чем. — Просто они даже не заметили, что купили одну и ту же газету. Хуже не придумать. Полный отстой…

Официант быстро возвращается — они оба взяли только по чашке кофе.

— А сейчас мужчина заплатит — только потому, что так положено.

Мужчина встает со стула, переносит вес тела на правую ногу — портмоне у него в левом кармане — засовывает руку в карман и расплачивается. Женщина продолжает пить кофе, даже не взглянув на него. У них рассеянный и скучающий вид. Интересно, как бы здесь восприняли моих друзей? Блин! Они устраивают дебоши, блюют, дерутся, не платят или громко орут, требуя один евро с каждого посетителя, но в любом случае, они живут, а не прозябают, черт побери.

Джин улыбается.

— Да, да, ты прав, по крайней мере, сейчас.

Все, хватит, с меня достаточно. Во всяком случае, на данный момент.

— Да расслабься ты, Стэп, тем более что сейчас тебя ждет важное дело.

— Не понял.

— Тебе надо решить проблему с этим господином.

Я оборачиваюсь, за мной стоит улыбающийся официант.

— Позвольте.

Я не успел ответить, как он наклоняется и берет счет из-под псевдосеребряной тарелочки. Он подошел совсем тихо, я даже не слышал. Странно, мне это несвойственно. Вот до чего расслабился с этой Джин. Это хорошо или плохо?

— Одиннадцать евро, синьор.

Я встаю точно в такую же позу, как хмурый тип из той апатичной пары: вынимаю портмоне из кармана и открываю. И улыбаюсь.

— Так даже лучше.

— Что такое?

— Что мы не похожи на этих унылых зануд.

— Не поняла, — Джин смотрит на меня удивленно. — Объясни нормально!

— Все очень просто. Заплатить придется тебе, у меня нет денег.

— Я бы предпочла без экстрима. То есть, я бы согласилась, чтобы мы оказались похожими на этих двоих. То есть, чтобы заплатил ты.

Джин, такая элегантная и красивая, безупречно одетая и накрашенная, строит мне рожицу. Не сильно смешную. И улыбается официанту, как бы извиняясь за ожидание. Она открывает сумочку. Достает кошелек, открывает его, и улыбка сходит с ее лица.

— Мы совсем не похожи на этих двоих. У меня тоже нет денег, — и добавляет, глядя на официанта: — Да, я переоделась, потому что иду на ужин с родителями и дядей, и, поскольку мне там платить не придется, о деньгах я не подумала.

— Плохо.

Официант меняет тон, выражение лица тоже меняется. Вся его любезность бесследно исчезает. Возможно, ему, взрослому человеку, кажется, что молодые просто смеются над ним.

— Мне это совсем неинтересно.

Я беру ситуацию в свои руки.

— Слушайте, я провожу девушку к машине, сниму деньги в банкомате и вернусь заплатить.