Арабо-израильские войны - Алексей Смирнов

Оторвавшись от газеты и увидев нас, он не мог скрыть своего изумления. Затараторив по-русски и по-английски, он стал интересоваться, как, собственно, мы здесь очутились. "На работу приехали" - таков был ответ. "Так русские же уезжают". - "Ну, а мы приехали..." Получив номера, мы стали размещаться, а тем временем из холла слышался возбужденный голос администратора, который по телефону явно сигнализировал о нашем приезде "куда следует".

Забрав плавки и полотенца, мы направились на пляж. Но по пути зашли в еще одно знакомое место. В цокольном этаже гостиницы располагалось несколько продуктовых лавок, в одну из них мы и зашли. Увидев и узнав нас, хозяин лавки что-то радостно затараторил по-арабски. Попутно он стал интересоваться, как долго мы предполагаем остаться здесь. Решив, что это вообще-то военная тайна (хотя бы на ротно-батальонном уровне), мы ответили ему коротко: "This is a secret", а после этого поинтересовались по-русски: "А "хамасташар" есть?" - "Есть, есть... Пожалюста, товарич!" Хамасташар это всего лишь числительное "пятнадцать". Он, как правило, возникал там, где размещались наши хабиры. После этого владелец ближайшей лавки быстро "ориентировался" и затем за пятнадцать пиастров, то есть одну шестую часть тогдашнего египетского фунта, готов был предложить любому из наших стаканчик местного бренди. Этот напиток был приемлем нам по вкусу и градусам, но от него, наверное, вывернуло бы наизнанку любого правоверного мусульманина. Иными словами, хамасташар являлся своеобразным "ноу-хау" и неофициальным паролем и местом встречи для всех наших хабиров...

Когда уже поздно вечером мы вернулись с пляжа, администратор на седьмом этаже был необычайно предупредителен, и уже настала наша очередь удивиться: он обратился к каждому из нас не "мистер" (обычная форма обращения египтянина к иностранному гостю), и даже не более дружелюбным "садык" (друг), а другим словом - "ядоффа". Этот термин весьма специфический и, как нам сказали, означает не что иное, как "однополчанин".

После этого он поинтересовался у нас: "Как море, пляж?" "Нормально". - "А как хамасташар?" - "Тоже нормально".

Ясно было одно: торговец снизу уже сообщил нашему "куратору" о визите к нему, и это в глазах администрации окончательно удостоверило наши личности - кто, кроме русских, мог заявиться на "явку" с паролем "15"?

...Все сказанное в принципе повторилось на следующий день, когда мы добрались до штаба полка. Диалог с дежурным офицером выглядел все так же: "Так русские уезжают..." - "Ну, а мы приехали..." Этому должностному лицу мы предъявили и свои "командировочные предписания", полученные нами в Каире и написанные затейливой арабской вязью. Он тщательно прочитал их с первой до последней буквы, затем сверил арабское написание наших фамилий в удостоверениях личности. "Ладно, подождите пока здесь, - сказал он и крикнул вестовому: Итнин шай" (Два чая).

Пока мы пили чай, из соседней комнаты был слышен его голос: "Централь! Иддини Кахира, бисурра..." (Коммутатор! Дайте Каир, срочно.) Вернулся офицер заметно повеселевшим и на этот раз заказал "Талята шай" (Три чая). Было очевидно, что собеседники на другом конце провода все-таки убедили его, что перед ним не парочка израильских шпионов, а всего лишь два советских хабира, направленных на работу. Поговорив по внутренней связи, он сказал, что через десять минут нас примет командир полка...

...Полковник был любезен и деловит. Никак не комметируя недавнее решение своего верховного руководства выслать всех советских в Союз, он заявил, что рад вновь видеть советских специалистов у себя в части и уверен, что наш опыт и компетенция помогут решить все возникшие проблемы с поддержанием его техники в боеготовом состоянии. (От себя добавлю, что имевшаяся в его распоряжении техника была на все 100 процентов советского происхождения, кого же нужно было приглашать для ее обслуживания, не канадцев же?)

Со следующего утра арабы исправно присылали за нами раздолбанный "козлик" модели ГАЗ-69, и мы ехали в часть. Там исправно проводили весь рабочий день и к вечеру возвращались обратно. Наша вечерняя культурная программа в принципе была не очень разнообразна. "Крестный отец" блокбастер 72-го года - был отснят, но еще только монтировался в Америке и до Александрии не дошел.

Зато мы посмотрели "I killed Rasputin" (Я убил Распутина) псевдоисторическую поделку из Голливуда про деяния князя Юсупова, "Аэропорт" по роману Артура Хейли, а из "пустячков" франко-итальянский "Sin, Sun and Sex" (Грех, солнце и секс). Так что александрийский кинозритель той поры был в этих вопросах гораздо более продвинут, чем современный ему советский.

Но гораздо более интересным был визит на проводившуюся тогда в городе национальную выставку Малайзии. Она давала представление о развитии и потенциале этой страны - одного из будущих "молодых тигров" или "драконов" Юго-Восточной Азии. Посетителей было немного, и два молодых человека явно неарабской внешности привлекли внимание ее менеджера - малайца (китайца?) средних лет, в костюме-тройке и бабочке, несмотря на жару. Приблизившись, он затеял с нами разговор на своем прекрасном английском, затем даже пригласил в свой офис, где стал угощать "пепси-колой". Вопросы его от общего - как понравилась выставка? - приобрели более специфический характер: что нас привело в Александрию и кто мы есть? Отвечать ему не хотелось, и не потому, что мы были такие "засекреченные", просто потребовалось бы слишком много ненужных объяснений. Мы сказали просто, что "выставка нам понравилась, в Александрию мы прибыли по делам, а сами мы бизнесмены, представляем строительную фирму, скажем... из Польши".

"А-а, разумие польска..." - неожиданно ответил малаец и бойко затараторил на этом языке, из чего мы поняли, что он работал и в этой стране. Поддержать диалог по-польски мы, конечно, не смогли и поэтому, сказав, что у нас неотложные дела и мы ждем срочный телекс из Варшавы (а факсов тогда не существовало), поспешили ретироваться.

Но еще более запомнилось наше посещение "Первого международного фестиваля песни" (организованного в рамках празднования юбилея Июльской революции). Уже несколько дней афишками об этом приближающемся событии были обклеены все фонарные столбы в Алексе (как они называют свой город). Дата и время проведения нам были понятны, но где находится этот теннисный клуб место проведения, - мы не знали. Пришлось обратиться все к тому же администратору. Слова "International Song Festival" были ему почему-то непонятны, тогда мы предъявили ему афишку, сорванную с улицы. "А, хафля оганейа! - тут же воскликнул наш "однополчанин" и добавил: - Если увидите Умм Каль-Сумм, передайте ей привет".

Тут нужно пояснить следующее: слово "хафля" мы знали и раньше, оно означает "праздник", причем самый разнообразный - от рождения ребенка до официального банкета. "Оганейа" - это песня. Так и получилось. Что касается Умм Каль-Сумм, то в те годы это была ведущая певица арабского мира, которая имела почетное звание - пусть и неофициальное - "Голос Аравии". Когда на телеэкране появлялась эта осанистая матрона в арабском национальном одеянии, то ее звенящий многооктавный голос заставлял замолкать все пустые разговоры в многочисленных кофейнях, посетители которых начинали подпевать в самых патетических моментах ее патриотических песен. Есть данные, что ее уникальный голос сыграл свою роль в мобилизации арабских сил еще в 1948 году...

До теннисного корта мы легко добрались на трамвае. Без проблем купили входные билеты и программу в виде буклета. Из нее мы узнали, что упомянутая певица выступать не будет, видимо, это был не ее уровень и не ее аудитория, зато были заявлены исполнители из Греции, Сирии, Ливана, Палестины, Турции, Румынии, конечно же Египта, и даже из страны, записанной как USRR. Там значилась песня "Never again" (Никогда снова), которую должен был исполнять некий

А. Осман (явно с Кавказа), музыка Г. Михайлова на слова

Б. Хенейна.

Надо отдать должное - организация "хафли оганейи" была безукоризненной. Ясно, что оргкомитет под руководством Абдель Кадера Махмуда приложил много сил и стараний: прибыли почетные гости из Каира, жюри было международным, оркестр под руководством Хасана Наги весь в черных фраках и манишках. Радиотелепередачу обеспечивали тогдашние телезвезды Ахмед Фавзи и Нагва Ибрагим.

После обязательных церемоний открытия конкурс начался, но мы с Михаилом были несколько разочарованы: все выступления конкурсантов были в каком-то едином усредненном стиле, во всяком случае, не поп, не рок и не диско. Правда, публика - а молодежью были заполнены все зрительские места воспринимала происходящее вполне благодушно. Только в одном случае, когда был объявлен выход представителя Ливана и он действительно появился (если судить по программке, то это должен был быть В. Фросина), окружавшая нас публика вдруг разразилась протестующими воплями и истошными криками: "Айзин Лебнани! Айзин Лебнани!" Оркестр начал было играть, но толпа бесновалась и продолжала скандировать: "Хотим ливанца! Хотим ливанца!", в конце концов появившийся было артист исчез и был объявлен следующий номер.