Госпожа сочинительница (новеллы) - Елена Арсеньева

Иван был в отчаянии. Да и не привык он к мелочным заботам – все предоставил молоденькой жене, которая о практичности и запасливости имела самое приблизительное представление. Свекровь и золовки набивали карманы бриллиантами, а Наталья взяла только самое необходимое в дорогу, думая, что их скоро простят и вернут опять ко двору.

Брат Петр Борисович прислал ей на дорогу тысячу рублей. Наталья оставила себе лишь четыреста, а остальные вернула, думая, что ей вовек таких денег не издержать, и не зная, что скупые Долгорукие не собираются оплачивать ни ее с мужем питания, ни пути, ни даже сена их лошадям (в те безумные времена ссыльные отправлялись в изгнание на свои собственные деньги, сами обеспечивая собственный комфорт… у кого было чем его обеспечить).

Присылка этих денег была последней милостью, которую оказали родные Наталье – никто, ни единственный человек не явился ее проводить, только ее гувернантка Мария Штаден да крепостная горничная отправились разделить ее участь в ссылке. В весеннюю распутицу, в начале апреля, двинулись Долгорукие по рязанской дороге, только теперь узнав, что им предназначено жить в их собственной касимовской вотчине – в Селище. Одновременно с этим известием был получен приказ вернуть все жалованные прежними императорами ордена…

Селище было одной из самых плохоньких долгоруковских деревенек. Даже господский дом оказался там настолько мал и плох, что новобрачным пришлось жить отдельно, в сенном сарае у какого-то мужика. Там была их брачная постель, колючая и пыльная, на которой Наталья исступленно доказывала мужу свою любовь и на которой она зачала своего первого ребенка…

Только стали привыкать к изгнанию и приспосабливаться к тяготам жизни в Селище, как грянула новая беда: явилась команда солдат и повелела немедля, ни минуты не мешкая, собраться и выехать под жестоким караулом еще в какой-то дальний город, а куда – сказывать было не велено.

Наталья от ужаса, что ее могут разлучить с мужем, впала почти в бесчувствие. И настолько была ужасна картина ее горя, что даже суровый офицер, явившийся проследить за отправкой ссыльных, не смог скрыть жалости к ней: заходил в комнатушку, где она лежала почти без чувств, заливаясь слезами, пожимал плечами, вздыхал…

Помочь он все равно ничем не мог, даже если бы и хотел.

Утешило в конце концов Наталью только твердое обещание, что с мужем ее никто не собрается разлучать. Лишь тогда она нашла в себе силы собираться в путь, по-прежнему слезами заливаясь. Тоска на нее нашла нестерпимая, кровь так и закипела от несносности, от невероятности обрушившихся на нее напастей. Думала, что больше никогда не увидит уже своих родственников, отныне вечно будет жить в странствиях. Ни вестей от нее, ни вестей от них… Когда-нибудь сообщат им, будто ее и на свете нет, а они только поплачут и скажут: «Лучше ей умереть, а не целый век мучиться!»

Князь Иван, за эти месяцы изгнания понявший, что единственная душа на всем свете, которая воистину любит его и которая без памяти ему предана, – это его жена, утешал ее как мог. И так велика была их взаимная любовь, что мысль: мы предназначены друг для друга, мы рождены друг для друга, нам друг без друга жизни нет, – могла в те горькие дни и ночи утешить их и вселить надежду на милосердие божие.

Да, приходилось им уповать только на небеса, потому что люди от них совершенно отвернулись. Даже и свои, родные.

Долгорукие дали волю своей неприязни к князю Ивану (а ведь именно ему они были в прежние времена обязаны всеми почестями, богатством, чинами!), как если бы именно его считали виновным в обрушившихся на них бедствиях. Ну а заодно претерпевала множество мелочных придирок, криков, упреков и Наталья. Больше всего ее винили в дурости да глупости: жестокая долгоруковская фамилия словно бы презирала ее за то, что она не бросила Ивана, не отреклась от него. Окажись у кого-то из них, из Долгоруких – у того же князя Алексея Григорьевича, у той же злосчастной разрушенной невесты Екатерины – возможность купить себе хотя бы остатки прежнего роскошества ценой отречения от родных, они сделали бы это, не оглянувшись! Поэтому беззаветная преданность Натальи бесила их. А также бесила ее непрактичность, неумение собраться в дорогу, нехватка у молодых съестных припасов – это ведь значило, что у них нечем было поживиться.

Придирались ко всякой мелочи, не щадили ни в чем. Снимаются с места для дальнейшего следования – молодых не ждут. Разбивают палатки, чтобы стать на ночь, – лучшее место князю-отцу, потом устраиваются сыновья и дочери, потом только черед молодых. Как-то раз среди ночи Иван с Натальей палатку себе разбили в темноте на болотине, а утром подивились, что не потонули!

Единственным человеком, кто о Наталье заботился (князь Иван хоть и любил милую жену, и жалел, но заботиться все же не мог – не умел попросту), оказалась ее «мамзель» – Мария Штаден. Она готова была сопровождать любимую воспитанницу хоть на край света. Однако, когда добрались до Касимова, выяснилось, что дальше ей следовать нельзя: путники отправятся далее водою, и чужестранке должно было воротиться. Пока судно для ссыльных строили, Мария утеплила каютку для молодых, стены обила тряпками, щели законопатила, чтобы сырость не проникала. А потом, когда Наталья отправилась в дальнейший путь, отдала ей свои последние деньги – 60 рублей. Больше у нее не было, а на милость Долгоруких, как поняла воспитательница, надежды никакой…

Лишилась в эти дни Наталья и своей горничной: прислуги велено было оставить лишь десять человек на всех, ну, княжны-золовки и настояли, чтобы вместо ее девки взять помощницу прачке, она-де и станет прислуживать молодой княгине. Но та ничего не умела, поэтому в дальнейшем Наталье приходилось надеяться только на себя.

И вот отправились… От Марии Штаден оторвали Наталью без памяти, потом она долго в каютке своей лежала, приходя в себя. Да и потом большинство времени она проводила именно там, лежа на руках у Ивана, потому что начинались первые месяцы ее беременности, самые тяжелые: Наталью беспрестанно тошнило, и эти страдания усугубляли тяготы пути.

А был путь долог до невероятности – долог, труден, уныл… Наталья развлекала себя, как могла. Например, купит у рыбаков осетра (в те времена рыба дешева была), привяжет на веревочку, и он рядом плывет, чтобы не она одна невольница была, осетр с нею. Девчонка она была еще, конечно. Ей бы в куклы играть, а тут такие напасти, да к тому же беременность…

Солдатская команда, которая правила судном, мало что понимала в деле хождения по рекам. И сколько раз путники оказывались на волосок от гибели! Как-то раз попали в водоворот, даже якорь оторвало. Потом течением затянуло в сущий омут, который начал засасывать прибрежную землю… Команда солдатская приготовила лодки, чтобы спасаться, бросив арестантов, но, видимо, те еще не исчерпали своих страданий, не доверху чашу испили, потому что омут смилостивился и добычу свою выпустил.