Частный детектив. Выпуск 1 - Чарльз Вильямс

— Что за ерунда, — ответил доктор Фелл — Я давно хотел с вами познакомиться, у нас с вами есть статьи по одной и той же тематике Что вы будете пить? Виски? Бренди с содовой?

— Сейчас слишком рано, — неуверенно сказал Петтис, — но если вы настаиваете, спасибо Я хорошо знаком с вашими трудами о сверхъестественном в английской классической литературе, доктор Они очень интересны Но я не совсем согласен с вами (и доктором Джеймзом), что привидение в романе всегда должно быть зловещим.

— Конечно же, оно должно быть зловещим И чем зловещее, — возразил доктор Фелл, — тем лучше Мне не нужны всякие там легкие дуновения у изголовья, шепот и вздохи. Мне нужна кровь! — Он взглянул на Петтиса так, что тот почувствовал себя неуютно. — Привидение должно быть зловещим, — повторил доктор — Оно не разговаривает. Оно не призрачно, а вполне ощутимо Оно возникает лишь на короткое мгновение и никогда не появляется при дневном свете Наконец, обстановка должна быть старинной, классической, так сказать А то сейчас появилась нездоровая тенденция пренебрегать старинными библиотеками и древними руинами и населять привидениями бакалейные лавки и пивные. Это они называют “дань современности”. Но и в современной жизни люди боятся не пивных, а старинных руин и заброшенных кладбищ. Никто не может отрицать этого.

— Кое–кто утверждает, — заметил Петтис, — что старинные руины больше никому не нужны Вы верите, что в наше время может существовать настоящая литература о привидениях?

— Естественно, может, и есть блестящие авторы, но и им грозит опасность под названием “мелодрама”. Страх только тогда страх, когда он разработан как точная наука, без размазывания манной каши. Если человеку в субботу вечером рассказали анекдот, а засмеялся он только в воскресенье в церкви, это означает, что у него что–то неладно с чувством юмора. Но если человек прочитал повесть о привидениях вечером в субботу, а через две недели до него дошло, что он должен был испугаться, это значит, что повесть никуда не годится.

Хедли хлопнул по столу ладонью:

— Вы замолчите наконец? — спросил он. — Нам некогда слушать ваши лекции. Мы лучше послушаем мистера Петтиса. — Заметив, что доктор Фелл обиделся, он примирительно добавил:

— Кстати, сейчас хочу поговорить как раз о субботнем вечере, о том, что было вчера.

— И о привидении? — спросил Петтис. — О том, что посетило беднягу Гримо?

— Да… Во–первых, всего лишь для проформы, я должен попросить вас подробно рассказать, что вы делали вчера вечером. Особенно в промежутке между девятью тридцатью и десятью тридцатью.

Петтис отставил свой стакан. На его лице снова отразилось беспокойство:

— Так вы хотите сказать, мистер Хедли, что я под подозрением?

— Привидение сказало, что оно — это вы. Разве вы не знаете?

— Что? О боже, нет! — воскликнул Петтис, вскакивая с кресла. — Сказало, что оно — это я? Что вы имеете в виду?

— Так вы расскажете нам, что вы делали вчера вечером? — повторил Хедли, пропуская мимо ушей тираду Петтиса.

— Никто вчера мне об этом не сказал. Я был в доме Гримо после того, как его убили, но мне никто не сказал, — зачастил Петтис взволнованно, — что касается вчерашнего вечера, то я был в театре. В Королевском театре.

— Вы, конечно, можете доказать это?

Петтис пожал плечами:

— Я не знаю. Я могу рассказать вам о спектакле, он мне, кстати, не понравился. Ах, да! У меня где–то должны были сохраниться билет и программа. Но вы хотите знать, видел ли меня там кто–нибудь из знакомых? Нет, боюсь что нет. Я ходил один. У меня не много друзей, и каждый из них, особенно в субботний вечер, движется по своей орбите.

— И каковы эти субботние орбиты? — спросил Хедли.

— Гримо обычно работает — простите, я не могу свыкнугься с мыслью, что его уже нет в живых, — работал до одиннадцати. После этого его можно было беспокоить сколько угодно, но не раньше. Барнэби обычно играет в покер в своем клубе. Мэнгэн проводит почти все вечера с дочерью Гримо. Я хожу в театр или кино, но не всегда. Я — исключение из правил.

— Понятно. А после спектакля? Когда вы ушли из театра?

— В одиннадцать или около того. Спать было рано. Я решил зайти к Гримо и выпить с ним. А дальше вы знаете. Миллз рассказал мне, и я хотел сразу же вас увидеть. Я долго ждал внизу, в прихожей, но никто не обращал на меня внимания. Тогда я пошел в больницу узнать о состоянии Гримо. Я пришел туда сразу после того, как он умер. Это ужасно, мистер Хедли, и я клянусь…

— Зачем вы хотели меня видеть?

— Я был в “Уорвикской таверне”, когда этот Флей болтал языком, и я решил, что могу быть вам полезен. Я, естественно, сразу подумал, что это Флей его убил, но утром я раскрыл газету и…

— Минуточку! Мы к этому еще вернемся. Тот, кто прикинулся вами, использовал ваши привычные выражения и тому подобное. Так кто же из вашего окружения (или вне его), по вашему мнению, способен на это?

— Хотел бы я это знать, — ответил Петтис, задумчиво глядя в окно. — Не думайте, что я хочу уйти от ответа на ваш вопрос, мистер Хедли, — сказал он, помедлив, — честно говоря, я не могу подумать ни на кого. Но эта мысль не дает мне покоя. Давайте на минутку представим, что убийца — это я.

Хедли напрягся.

— Успокойтесь! — продолжал Петтис. — Я не убийца, но предположим, что это так. Я отправляюсь убивать Гримо в каком–то дурацком наряде (а я бы скорее пошел на риск быть узнанным, чем надевать что–нибудь подобное). А по пути я зачем–то сообщаю двум молодым людям свое имя.

Он сделал паузу.

— Но это только на первый взгляд. Опытный следователь может сказать: да, умный убийца мог так поступить. Это самый действенный способ выставить дураками всех тех, кому придет в голову его заподозрить. Он слегка изменил голос, ровно настолько, чтобы люда потом могли об этом вспомнить, он говорил как Петтис, потому что хотел, чтобы люди подумали, что это не Петтис. Вам понятно?

— Да, — сказал Фелл, улыбнувшись, — я тоже об этом подумал.

Петтис кивнул.

— Тогда вы, вероятно, подумали и о том, что я бы изменил не только голос. Я бы допустил в словах какую–нибудь оговорку. Я бы сказал что–нибудь необычное, не свойственное мне, что они потом смогли бы вспомнить. Посетитель этого не сделал. Его имитация была слишком тщательной, что снимает с меня подозрения.

Хедли усмехнулся.

— Вы оба хороши, — сказал он, обращаясь к Петтису и Феллу, — но скажу вам как профессионал, что преступник не смог бы провести полицейского таким образом. Его все равно вывели бы на чистую воду — и отправили на виселицу.

— Значит, вы меня отправите на виселицу, — сказал Петтис, — если найдете улики против меня?

— Непременно!

— Спасибо за откровенность, — сказал Петтис, — я могу продолжать?

— Конечно, продолжайте. Что у вас еще?

— Позвольте мне сделать одно предположение. В сегодняшних утренних газетах вы — или кто–то из ваших коллег — рассказываете об убийстве Гримо. Вы рассказали, что убийца использовал снегопад в своих целях, то есть он должен был быть уверен, что вечером пойдет снег, который закончится к определенному времени, поставив на это все. То есть он зависел от снегопада. Верно?

— Да, я говорил что–то в этом духе. Ну и что?

— Тогда я думаю, вы могли бы вспомнить, — ответил Петтис, — что в прогнозе погоды ничего подобного не было. Вчерашний прогноз не обещал никакого снега.

— О черт! — воскликнул доктор Фелл, ударив по столу кулаком. — Неплохо! Я об этом и не подумал. Хедли, это все меняет! Это…

Петтис достал пачку сигарет и раскрыл ее.

— Вы можете возразить мне, — продолжал он, — что убийца знал, что будет снег, именно потому, что прогноз говорил, что его не будет. Но я думаю, что метеослужба заслуживает не больше насмешек, чем, например, городская телефонная сеть. То есть она допускает ошибки, но ведь не всегда. Вы мне не верите? Загляните во вчерашние газеты и…

— Да, — сказал Хедли, — это, кажется, вес меняет. Если бы человек собирался совершить преступление в расчете на снегопад, то он обязательно заглянул бы в прогноз погоды. У вас есть что–нибудь еще?

— Боюсь, что это все. Криминалистика — это скорее по части Барнэби, чем по моей, — сказал Петтис, — я обратил внимание на прогноз случайно, хотел узнать, надевать мне калоши или нет. Привычка… Что касается человека, имитировавшего мой голос, то почему вы подозреваете меня? Я — безобидный старый человек, мне не подходит роль таинственного мстителя. Это мог сделать любой, кто знает мою манеру говорить.

— А как насчет членов кружка в “Уорвикской таверне”? Бывал ли там кто–нибудь еще, о ком мы до сих пор не слышали?

— Да, бывали еще два непостоянных члена. Но я не могу ни одного из них представить в этой роли. Это старик Морнингтон, который больше пятидесяти лет прослужил в Британском музее, у него надтреснутый тенор, который никогда не спутаешь с моим голосом, и еще Суэйл, а он вчера вечером выступал по радио, так что у него алиби…