В футбольном зазеркалье - Николай Кузьмин

Доверчиво выкладывая все свои тревоги и сомнения, Иван Степанович ставил старого испытанного капитана лицом к лицу с проблемами дальнейшего развития команды и, как бы предлагая ему свое хлопотное место, ждал совета: что делать, как поступить?

Там, в самолете, Скачков был озабочен и так же, как и тренер, искал ответа, выхода. Положеньице, действительно… Особенно с Белецким. Упустишь – потеряешь. А потерять нельзя, преступно потерять. Парня нашли, вырастили, поставили на ноги. И – нате вам: кому-то готовенький подарочек!.. А выход, как оказывалось, был прост.

В душе его всегда жила надежда, что в некий срок, когда он все же скажет о своем уходе, Иван Степанович запротестует, станет разуверять его, уговаривать, даже стыдить. А выходило?

Теперь, когда решение пришло, боль внезапного открытия становилась меньше, меньше – исчезала… Он, как футболист, отдавший полю долгих четырнадцать сезонов, понимал тренера, не мог не понять. Давая стареющему капитану продержаться до конца сезона, команда не имела права терять такого игрока, как Белецкий. Парнишка вырос и прекрасно впишется в ансамбль: вместе с Кудриным и Нестеровым он составит боевую атакующую линию полузащиты. Да и молодость за него – вот что главное. Ему еще играть да играть, вся жизнь впереди.

Конечно, сезон-другой еще можно продержаться, перейди он в другую команду. И его возьмут, с удовольствием возьмут. Он еще может отыграть. Но это уже добывательство, хватанье за соломинку. В «Локомотиве» он начинал, отдал ему всю молодость, и вдруг на склоне, на закате… Молодые игроки, те как-то не чувствуют такой привязанности к городу, к команде, будто растут без корешков в родной земле: чуть поманил его, он тут же подхватился и полетел. Для них же, «стариков», вся жизнь связана с одной командой, и с каждым годом корни прорастали все глубже, глубже – не сорвешь. В чужой команде они и заиграть не смогут так, как у себя. Не смог же Федор Сухов показать в Москве своей игры!

Размышляя в одиночестве, Скачков понемногу привыкал и смирялся, как отставший пассажир, на глазах которого нарядный и стреми-тельный экспресс умчался вихрем дальше, а он остался на пустой платформе…

Засыпая, Скачков блуждающей рукой нашарил в изголовье выключатель ночника. Едва в его окне погас неяркий поздний свет, снаружи раздался тихий деликатный визг разочарованного Тузика.

После успеха в Вене, игры дома, на своем стадионе, «Локомотив» провел неровно.

Первая встреча – с армейцами Москвы – внушала опасение с самого начала, и на установке, манипулируя фигурками на макете, Иван Степанович не скупился на детальные разработки. Противник был традиционно трудный, к тому же в этом матче команде приходилось как бы заново держать экзамен на своем поле. Никто из болельщиков венского матча не видел (встреча по телевидению не транслировалась), но в то же время каждый знал об игре с австрийцами по отчетам, и высокая оценка, единодушно выставленная «Локомотиву», подогревала нетерпеливый интерес трибун.

Матч у армейцев выиграли и выиграли, как показалось Скачкову, довольно легко. В тот день «Локомотиву» удавалось все, и скромный счет 1:0 (гол забил Серебряков) не отражал картины встречи. Уверенно распоряжаясь мячом на всем пространстве поля, хозяева не выпускали инициативы до самого финального свистка.

После двух очков, добытых в артистично, вдохновенно сыгранном матче, «Локомотив», казалось бы, нашел свою игру, но вот очередная встреча – с киевскими динамовцами, – и на трибунах оба тайма не умолкал негодующий циничный свист обманутых болельщиков, настолько вдруг убого и бесцветно действовал «Локомотив».

Зрители, набившиеся на трибуны, видели лишь то, что происходило на их глазах на поле. И никто не был посвящен в события, предшествовавшие матчу.

Дело в том, что в день матча на тренировочной базе «Локомотива» за городом с самого утра царил переполох: на утренней разминке вдруг оказалось, что ночью с базы исчез Серебряков. Как он сумел? Когда? Зачем?

Старая Марковна, дремавшая всю ночь в дежурке, припомнила, что где-то вскоре после отбоя на дороге возле тренировочного поля раза два протяжно прогудела автомобильная сирена. Марковна не придала этому значения, тем более, что с базы никто не выходил.

– Он, видно, через забор стрельнул! – высказала догадку старуха. – Ну, кот!

Завтрак прошел без Серебрякова, не явился он и к обеду. Настроение в команде падало.

Кто-то из ребят, кажется, Батищев, уходя из столовой, проворчал, что сами виноваты: захвалили парня, подняли до небес.

– Икона, чего уж там… Только молиться не молились.

Сам Сема своим горбом добился себе места в основном составе, боялся лишний стакан воды выпить, чтобы не потяжелеть.

После обеда ребята разошлись по комнатам – мертвый час. Скачкову не лежалось, он вышел на крылечко и увидел за воротами мешковатую фигуру тренера, Иван Степанович с надеждой вглядывался, не покажется ли пыль на дороге. Нет, чисто, безлюдно – тишина и зной. Даже на озере все замерло.

Босиком, осторожно ступая по раскаленной земле, Скачков приблизился, стал рядом. Руки в бока, ногой почесывая ногу, трусы сваливались с плоского живота. Стоял, щурился. Он понимал состояние Степаныча и ничем не мог помочь. Что тут станешь говорить? Никакими словами не поможешь.

– Ну, гад! – сквозь зубы процедил Иван Степанович. – Допрыгается он у меня!

– Может, несчастье какое? – попробовал утешить Скачков.

– Молчи уж! – огрызнулся Степаныч.

«Ну, Владька… действительно гад. Отмочил номер!»

– Растем, растем! – язвительно проговорил Иван Степанович, часто дрыгая коленкой. – Уже нам и закон не писан… Г-гад! – ударил кулаком в ладонь и бледный, с набухшими веками, ушел к себе в комнату.

Повесив голову, Скачков поплелся от ворот. «Растем…» А, кажется, давно ли добивался чести выйти за «основу», мечтал, готовился… Все забылось сразу! Прав был в своем ревнивом ворчании Семен Батищев: не выдержала сладкого хмельного бремени головка Владика – закружилась. Надо же – удрать с базы ночью, накануне матча! Такого не позволял себе даже Комов!

Автобус с командой отправился на стадион без Владика, отъехал, как это было издавна заведено, за полтора часа до начала матча, минута в минуту. Иван Степанович сидел впереди на своем месте мрачнее тучи. Ну что было делать с провинившимся, как поступить, как наказать? А ведь тот, удирая с базы, отлично сознавал, что он теперь значит для команды! У бедного Степаныча от мыслей голова шла кругом. Недаром считается, что век тренера весьма недолог, – не выдерживает человек постоянных перегрузок!

В душе Скачков уверен был, что Серебряков давно крутится возле стадиона. Уж что-что, а на матч-то он не опоздает! И точно: автобус еще пробирался сквозь напиравшую толпу, а у служебного входа, на крыльце, ребята разглядели счастливую физиономию нарушителя в окружении восторженных болельщиков.

Завидев автобус с командой, Владик смутился, забегал глазами – сознавал, что натворил. Иван Степанович прошел мимо него, словно не замечая. Проследовали мимо и ребята, вся команда, как один. Это было первой оплеухой, но не последней. И Владик съежился, притих и сзади всех поплелся в раздевалку.

– Ну, так получилось… Ну, надо было… – бормотал он оправдания, однако никто его не замечал: так, крутится кто-то под ногами!

А команда раздевалась, преображаясь на глазах, уже Матвей Матвеич кого-то шлепал на массажном, простынею застланном столе, сильно, терпко потянуло на всю комнату растиркой. Застучали бутсы – кто-то обулся.

Заметив, что Серебряков направился к своему креслу переодеваться, Иван Степанович остановил его и, указав пальцем на трусы с футболкой, чистенькие, выглаженные, приготовленные заранее, скупо обронил:

– Это оставьте.

И Владик побледнел – он понял, что сегодня ему на поле хода нет, команда выйдет без него.

На минуту в раздевалке установилась тишина, своим молчанием команда поддержала тренера и подчеркнула тяжесть наказания.

А трибуны гудели, слышно было, как прокатывалось по рядам нагнетаемое нетерпение. Вот затрещали аплодисменты – это гости выбегали на разминку, и мяч, возмутитель спокойствия в городе, принялся за свои звонкие упругие прыжки.

Пересилив себя, Серебряков, опустил голову и что-то сбивчиво забормотал насчет того, что он в последний раз просит поверить.

Иван Степанович, выжидая, скользнул взглядом по креслам: как отреагирует команда? Но нет, слишком легко отделался бы легкомысленный парнишка! Пускай звезда, пускай кумир и знаменитость, а все же… И Стороженко, мужиковатый на поступки и слова, изрек беззлобно, но тяжеловесно, как будто походя отвесил оплеуху:

– Было, слыхали уже. Горячий навоз быстро остывает.

В смысле остроумия от Стороженко многого не ждали – здесь первенство было за Кудриным, – однако иногда он отпускал убийственные реплики, мог ляпнуть что-нибудь из деревенского обихода, грубоватое, но меткое, бьющее наповал.